Страница 7 из 90
— Помню предание о рыцарях, которые поочередно появлялись во владениях страшного дракона, смело входили в его пещеру, убивали дракона в тяжком поединке, но потом, увидев охранявшиеся им сокровища, сами так же поочередно превращались в драконов, хранителей богатства и погибали от мечей новых храбрецов, — заметил я, дав англичанину пройти одну улицу в молчаливом раздумье.
— Мне самому известна с детства эта сказка, — кивнул он.
— Великий султан очень ценит доблестных и благородных воинов, даже иноверцев, — напомнил я ему еще одну важную истину. — Значит, можно считать, что великий султан решил возродить былую славу этих девяти…
Рыцарь бросил на меня удивленный взгляд и, перекрестившись, покачал головой, сказав:
— Воистину чудны дела Твои, Господи!
Перед своей темницей, отнявшей у него пять лет жизни, он невольно замедлил шаг и еще раз перекрестился.
— Не забывай и о том, кафир, — сказал я ему уже в спину, — что сейчас ты уподобишься ангелу Судного Дня. Те, кого ты изберешь себе в соратники по воле Всемогущего Аллаха, так же, как и ты, получат свободу. Участь остальных останется горькой. Итак, восемь рыцарей и девять слуг-оруженосцев. Не ошибись в выборе, кафир. Ты отвечаешь за них головой, но можешь и по их собственному предательскому расчету потерять голову.
— Верному выбору будет мешать соглядатай, — резко бросил он через плечо.
Я смирился с желанием рыцаря, принимая его правоту, и отстал от него на несколько шагов, когда он двинулся по сумрачным лабиринтам темницы.
Нет нужды описывать все его разговоры, а вернее сказать переговоры с пленниками. Он заходил в клети к тем, кого хорошо знал, а они не верили своим ушам. Видя своего собрата по несчастью в прекрасных одеждах и слыша его странные речи, они поначалу принимал его за дьявола, явившегося искушать их в предсмертный час. Впрочем, я немного преувеличиваю.
С пленными англичанами в ту пору в Иерусалиме было туго. Только одного соотечественника и смог рыцарь Джон взять себе в соратники, остальную же часть отряда составили франки. Они, как ни странно, гораздо быстрее того англичанина уясняли происходящее, куда легче верили своему новому предводителю на слово и приносили ему клятву верности.
Был у рыцаря Джона один хорошо знакомый немец из тевтонских воинов[36], но мимо его клети англичанин прошел, приглушив шаги.
Что касается рыцарей Соломонова Храма — а таковых можно было найти в тюрьме аль-Баррак, то их-то рыцарь тоже решил сторониться, как и немцев. Он знал об их обетах, орденских присягах и опасался, что верные им, тамплиеры легко нарушат свою клятву, данную простому, не орденскому рыцарю и покинут отряд при первом же благоприятном случае. Однако одного тамплиера и к тому же англичанина рыцарь Джон хорошо знал и очень доверял ему. Этот тамплиер по имени Эйдан Гастиндж был первым, к кому вошел рыцарь Джон, но именно с ним он жестоко просчитался.
Этому тамплиеру было уже за пятьдесят, его густые седины едва не светились в сумраке подобно гнилушкам. Орденский плащ его давно истлел. От алого креста остался кусочек полотна величиной в детскую ладонь. Старый тамплиер прикрепил его к груди, против сердца, и потому при свете дня казался смертельно раненым, но не поддающимся смерти.
Он проклял Джон Фитц-Рауфа. Он-то и назвал его дьяволом.
— Эйдан, ты не хочешь спасти своего короля? — хрипло спросил его Джон Фитц-Рауф.
— Ты присягнул нехристю. Ты — мертвец, — глухо прорычал тамплиер, отвернувшись в сторону. — Господь Иисус Христос не принесет спасения нашему королю мечом того, кто присягал нехристю. Даже если больше некому будет спасти короля… А если ты спасешь короля, значит проклят король.
— Ты заговариваешься, старый пень! — не сдержался рыцарь Джон. — У тебя мозги прогнили здесь! Ты не знаешь, о чем я молил Господа сегодня утром, когда еще сам ни о чем не знал… Оставайся догнивать в этой выгребной яме! Прощай!
Рыцарь Джон быстро покинул клеть, однако через несколько шагов остановился не в силах унять борение, бушевавшее в его сердце. Он даже решил вернуться к старому тамплиеру, чтобы повиниться перед ним за браные слова, но опоздал.
Помня строгое веление своего господина, я пришел к старику с двумя палачами.
— Молись коротко, рыцарь! — сказал я ему. — Избавление не будет ждать долго.
Тот сразу понял, о чем речь, сверкнул глазами, приложил руку к сердцу, глубоко вздохнул, а выдохнул короткую и ясную молитву своему пророку Исе. Мигом позже два великана-эфиопа накинули на него широкий кожаный ремень-удавку, половина которого обернулась вокруг шеи, а другая — вокруг головы, на уровне скул. Эфиопы умело дернули концы ремня в разные стороны. Шейные позвонки и кадык старика хрустнули, и тамплиер, даже не захрипев в агонии и не обмочившись, повис на руках палачей.
В следующей миг рыцарь Джон вошел в клеть и замер, как громом пораженный.
— Дьявол! — гаркнул он и сразу кинулся на меня, замахнувшись своим кулаком-молотом.
Если бы этот кулачище опустился на мою голову, она тут же превратилась бы в раздавленный абрикос. Но я знал, что этот англичанин успеет сдержать себя. Франк не сдержал бы. И я успел знаком остановить палачей, каждый из которых сам мог одним ударом сломать хребет быку.
Да, рассудок рыцаря Джона и на этот раз успел обогнать его гнев и напомнить хозяину, что смерть непреклонного храмовника стала плодом новой присяги самого рыцаря Джона. Приказ султана попросту облегчил его христианские грехи.
— Что ты сделал с ним, гадюка?! — только и процедил сквозь зубы рыцарь Джон, с трудом разжимая побелевшие пальцы.
Тут пришлось сдержаться мне самому. Его ругательство было из тех, какие я не прощал никому. Никому, кроме английского рыцаря Джона Фитц-Рауфа.
— Он помолился, и теперь уже пребывает в вашем христианском раю как убиенный за веру, — твердо сказал я. — Разве он мог ожидать лучшей доли?
— Пресвятая Дева! — наконец призвал рыцарь себе на помощь благую матерь пророка Исы, а не врага людского. — Но зачем такая казнь?!
— Не казнь, а закон тайны, — уточнил я. — Глашатаи не будут громогласно возвещать на площадях Аль-Кудса о начале вашего славного похода. А то, что известно одному тамплиеру, даже сидящему в застенке, через неделю станет известно всем остальным. По нашему разумению, их слова разносит ветер шайтана.
Между тем, рыцарь остановил эфиопов, потащивших тело храмовника из его последнего земного пристанища, и обратился к мертвецу:
— Прости меня, старый Эйдан! Да упокоит Господь твою душу! Буду при имуществе, продам коня и закажу в первом же монастыре вечное поминание.
Когда же храмовника унесли, я напомнил рыцарю, что он вошел в темницу на правах ангела возмездия и воздаяния.
— Только не угрожай тем, кого выберешь. Иначе потом от них же получишь удар в спину, — вдобавок заметил я.
— Только не учи меня, щенок! — огрызнулся рыцарь на мой разумный совет, помянув еще одно животное, не столь мерзкое, как предыдущее.
Он отступил в сторону и огляделся в пустом застенке, будто надеясь увидеть здесь то ли еще одного пленника, с которым забыл поговорить, то ли саму бессмертную душу рыцаря Эйдана.
Больше у него в тот день просчетов не было. Все пленные рыцари, к которым он входил, сначала столбенели и широко раскрывали глаза, а потом, принимали предложение, от которого всякому разумному человеку, оказавшемуся на их месте, было трудно отказаться.
Привожу здесь разом все имена этих воинов, ибо их не найти ни в каких летописях ни на Востоке, ни на Западе, а они достойны упоминания, и не только в заупокойных молитвах, но и в преданиях о славных героях:
Джон Фитц-Рауф, второй сын эрла Рауфа Хэмлорта, Вильям Лонгхед, крестоносец, вместе с рыцарем Джоном служивший иерусалимскому королю Ги Лузиньянскому, а также из франков — рыцари Эсташ д’Авьен по прозвищу Вепрь и Эсташ де Маншикур по прозвищу Лысый, потому как носил плешь на темени с двадцати лет и называл ее «небесной отметиной» (такие отметины — тонзуры — носят христианские монахи), Ренье де Фрувиль, которого остальные называли между собой Красавчиком, но никогда — в лицо, потому как он был пригож лицом, моложе всех и по молодости не в меру вспыльчив, Жан де Брас, Виллен де Нантийоль, Пейре д’Аламон и Ангеран де Буи, получивший прозвище Анги Добряк, поскольку во время осады Иерусалима один из самых молодых воинов султана повис на стене, удержавшись за выступ одной рукой, и вскрикнул от ужаса, а рыцарь Ангеран, уже сбросивший вниз несколько врагов, схватил его за руку, поднял и оставил на забороле[37], отняв у него саблю, но не убив. Молодой воин Пророка так и остался в живых по воле Всемогущего Аллаха. Сразу после сдачи Иерусалима великий султан, узнав о поступке франка, отпустил его на все четыре стороны, но тот отказался уйти, настояв на том, что желает разделить участь самых обездоленных пленников и тем послужить Иисусу Христу. Ему выделили одну из лучших комнат в доме рядом с темницей.
36
Имеются в виду воины Тевтонского братства, основанного немецкими торговцами в Акре в 1191 году с целью помощи бедным и больным соотечественникам. Позднее, в 1198 году, братство получило статус военного Ордена.
37
Заборола — защищенная каменной кладкой или бревенчатым бруствером площадка, идущая поверху крепостной стены; на ней во время боевых действий находятся защитники крепости.