Царь Горы, Или Тайна Кира Великого

С тех пор минуло уже три десятилетия. Маги не ошиб­лись. По крайней мере на этот срок. Царь Астиаг бла­гополучно правил и здравствовал, а его внук, именем Куруш, или Кир, что в переводе на эллинский означает «пастырь», тихо пас свой маленький народец на самом краю его царства.

«Верно, царю Астиагу наконец привиделся четвертый сон,— подумал я.— Хуже всех предыдущих, раз уж он за­думал убить своего внука чужими руками».

Оставалась еще одна загадка. Если отец Кира отказался от правления в пользу своего брата, у которого тоже был сын, то каким образом власть вернулась к самому Киру? Свитки об этом умалчивали. От арамеев, побывавших в Персиде, я также не добился ясного ответа. Я думал, что в этой истории и скрыта разгадка того, почему Астиаг ре­шил-таки покончить со своим кровным престолонаслед­ником.

Постарался я узнать побольше и про обычаи персов. В пору моей юности этот народ был совсем не богат и не носил никаких украшений. Персы ходили в простой ко­жаной одежде, кожаных штанах и плотной глухой обуви, скрывающей всю ступню, а иногда и всю голень. Все муж­чины со дня совершеннолетия считались воинами, равными между собой. Персы прекрасно владели копьем и луком. Коней в то время у них было немного. Кони принадлежали наиболее знатным воинам, которые, несмотря на свою ма­лочисленность, считались на Востоке прекрасными наезд­никами.

Своих детей персы — и знатные и простые — учили с малолетства переносить тяготы самой суровой походной жизни, как бы воскрешая тем самым память об очень да­леких и славных временах, когда их предки двигались с севера к местам нынешнего обитания. Отцы внушали сы­новьям, что для мужчины нет ничего позорнее того, как лгать и делать какие-либо долги. Больше всего меня по­разило, что персы не устраивают рынков и вообще прези­рают всякую торговлю.

Узнав обо всем этом, я подумал, что такому гордому и простодушному народу никогда не суждено по-настоящему обогатиться или удержать под своей властью хоть какую-нибудь часть чужой земли, если им удастся ее за­хватить.

Персы не любили держать рабов. В сопредельных стра­нах они захватывали пленных, селили их на особо отве­денных наделах и заставляли работать. На таких наделах трудились и их соплеменники, подпавшие под какую-либо повинность. Жили персы также разведением скота и охотой в своих горных лесах.

Чтобы нечаянно не проронить слово, считающееся у персов дурным, а также избежать какого-либо предосуди­тельного поступка или жеста, я читал и подробно расспра­шивал знающих людей о верованиях этого племени вар­варов и о богах, которым оно поклоняется.

У них, как и у мидян, было два добрых божества — верховные братья Митра и Ахурамазда. Злой бог, виновник всех земных бед и несчастий, был один. Его, создателя змей, жаб и насекомых, звали Ариманом.

Более всего мидяне и персы поклонялись в ту пору богу Митре — устроителю порядка и справедливости на земле, «великому выпрямителю дорог». Бог Митра по­велел своим народам говорить только правду и запретил лгать. Но, судя по всему, мидяне во главе со своим царем уже давно отклонились от этой заповеди. Их царство стало похоже на остальные богатые страны. Нам, элли­нам, Зевс Вседержитель не запрещает скрывать правду, если это нужно для личного или общественного блага. Что же касается мидян, то либо сам Митра должен был вскоре отказаться от них, либо они — от своего верхов­ного бога. В обоих случаях их ждало наказание. Так я думал и оказался прав.

Мир сам по себе — небеса, земли и воды — был создан Ахурамаздой, богом мудрости. Этот мидийский бог и вправду был очень мудрым, раз предпочитал держаться в тени своего брата.

Однако я узнал, что вдали от царской столицы, где-то на Востоке, в пределах Маргианы и Бактрии некоторое время назад объявился новый пророк по имени Зороастр. Наверно, он наслушался проезжих иудейских торговцев, потому что убеждал народ, будто весь мир некогда сгорит во вселенском пламени, а все души умерших людей будут подвергнуты суду, который будет вершить Ахурамазда, единственный бог на небесах. Праведные души будут по­селены в прекрасных садах, а все грешные сгорят в очи­стительном огне. Этот Зороастр проповедовал, что вся земля стала полем великой битвы, которую ведут Ахура­мазда и его добрые духи, язаты, против сил тьмы, воз­главляемых Ариманом и его дэвами. Ариман и его слуги тоже были созданы Ахурамаздой, но отложились от своего создателя и объявили ему вечную войну. Зороастр пытался убедить своих слушателей, что нет никаких богов и бо­гинь, вершащих судьбу человека. Никто в небесах или в подземном царстве не вьет нитей жизни. Нет и всесиль­ного случая, а человек является полным хозяином своей судьбы и сам своими поступками выпрямляет или запу­тывает свои пути. Наконец, человек сам волен выбрать себе сторону в великой битве между злыми и добрыми духами и тем самым решать и судьбу всего мира, и судьбу своей собственной души, когда она после смерти двинется по мосту, перекинутому через темную пропасть, в обитель блаженных. Сам Зороастр окончил свои дни так: его пле­мя повздорило с другим племенем, и он был убит ударом копья.

Мидяне и персы не верили и до сих пор не верят в судьбу и предопределение. Меня это невежество очень удив­ляло и забавляло. Я, в ту пору сам юнец, посчитал их очень юным и неискушенным народом. Что стоит любому человеку с ясным рассудком заметить власть судьбы! Разве мой отец сам определил срок своей жизни и способ, когда и как ему умереть? И разве мне дано было выбрать себе Достойную судьбу? Разве я мог повелеть своему отцу: сделай так, чтобы магистрат не наложил опеку на твое имущество, решив «облагодетельствовать» твоего единственного сына, а просто по закону оставил все мне.

Вера мидян и персов изумляла меня, забавляла и вдо­бавок чем-то тревожила. Чем — я не мог понять. Порой я даже вел мысленные беседы с Киром, стараясь высмеять его. «Знал ли твой Зороастр, из-за чего примет смерть? Ты не веришь, что судьба властвует над тобой, а ведь Посланник твоей судьбы ждет от нее последнего приказа. Ты еще ничего не знаешь, ты, может быть, строишь великие замыслы, а из Дамаска в тебя уже нацелена губительная стрела. Я, Кратон, и есть доказательство того, что от судьбы тебе никуда не уйти!»

Признаюсь: мысль о том, что во мне воплощена вся губительная и неотвратимая сила Мойр, наполняла меня гордостью. Я бродил по базару Дамаска, представляя себя не просто Посланником Скамандра, не просто Бо­лотным Котом, а посланцем немилосердного и всесиль­ного божества. Значит, столь же всесильным, как оно само.

И вот однажды под вечер, когда я, погруженный в такие мысли, в очередной раз проходил через ворота базара, меня окликнули:

— Добрый человек! Купи на ужин зайца.

Я оглянулся. Какой-то бедняк простолюдин стоял, при­валившись к вратному столбу, а там было условленное место встречи.

— Продам всего за два обола,— добавил он еще два важ­ных слова.

Урочный час настал.

«Бедняк», не сделав ни шага навстречу, важно принял от меня плату и протянул мешок. Дома из этого мешка вылез на циновку заяц с надрезанным ухом.

Я спрятал длинную веревку, которой была обвязана гор­ловина мешка, как вещь ценой не в два обола, а в один золотой талант, потом вышел из города и в придорожном кустарнике вырезал себе палку толщиной точно в размер медного медальона, висевшего у меня на груди. Вернувшись обратно, я на эту палку туго намотал веревку, и тогда буквы, начертанные на ней едкой киликийской охрой, сложились в повеление Скамандра:

«УЧИТЕЛЬ ТОРОПИТ.

К НОЧИ ЗА ТВОЕЙ СПИНОЙ ДОЛЖНО ОСТАВАТЬСЯ

НЕ МЕНЕЕ

ПОЛУТЫСЯЧИ СТАДИЕВ.

ГЕРАКЛ ДА ХРАНИТ ТЕБЯ!»

Итак, первой жертвой большого замысла стал корноухий заяц, которым я подкрепился перед дорогой. Утром я купил себе не слишком породистого, но выносливого жеребца, затем — короткий меч, который спрятал в дорожной суме, и собрался в путь, не принося жертв никаким богам. Ведь действенными считались только жертвы, принесенные по эллинским обрядам. Как лжеарамеец я не мог обманывать богов, а как эллин не мог выдать, даже тайно, своего про­исхождения.