Миг власти московского князя [Михаил Хоробрит]

В основном усердствовали в грабеже новички, кото­рые, отправляясь в поход, втайне рассчитывали на бо­гатую добычу. Не отставали и рязанцы, которые по­мнили все обиды, нанесенные владимирскими князья­ми еще их отцам и дедам. Именно по этой причине они, несмотря на все предупреждения князя Михаила, вое­воды и сотников, не могли отказать себе в удовольст­вии не поглумиться над разжиревшими столичными жителями, не лишить их хотя бы части богатств, кото­рые, как были уверены бедные московиты и рязанцы, просто не могли быть нажиты праведным трудом.

Демид, видя такое дело, поспешил с докладом к князю, и тот приказал во что бы то ни стало прекра­тить грабежи и насилие. Дружинники, преодолевая сопротивление своих недавних соратников, к утру смогли навести в городе порядок.

Натерпевшиеся за ночь страху жители смогли не­много перевести дух и со смешанными чувствами со­брались на площади перед детинцем, выслушали сооб­щение, которое с возвышения громовым голосом про­кричал глашатай.

Узнав, что отныне великим князем владимирским стал Михаил Ярославич, племянник покинувшего го­род Святослава, горожане немного удивились, не веря, что такое возможно. Ведь еще день назад Святослав грозился всех своих врагов вымести из княжества.

Некоторые из бояр, служивших еще Ярославу Все­володовичу, и даже купцы, которым везде хорошо, где идет бойкая торговля, стали спешно собирать свое доб­ро, во избежание неминуемых за таким заявлением не­приятностей намериваясь как можно быстрее поки­нуть город. Кое‑кто из горожан, тех, что жили своим ремеслом, и даже отдельные черные людишки, кому и терять‑то нечего, подумывали, почесывая синяки и ссадины, полученные от разгулявшихся княжеских гридей, о том, не променять ли шумную и опасную сто­личную жизнь на житье–бытье где‑нибудь в спокойном уделе, у какого‑нибудь тихого доброго князька.

«Что ж, посмотрим, каким будет этот великий князь, — думали люди, стоявшие на площади в тупом оцепенении. — Ярослав был неплох. Брат его за год ус­пел всем надоесть. А вот сын? Видно, решимости ему не занимать, раз такое учудил. Говорят, и воев у него кот наплакал, а пойти на Владимир не побоялся. Храбр Михаил Ярославич. Но чтоб с великим княжест­вом управляться, одной храбрости мало. Посмотрим, посмотрим, сможем ли с ним поладить».

Много еще о чем думали люди, слушая глашатая, но, наверное, главная мысль, которая посетила всех без исключения, была: «Пусть кто угодно в детинце си­дит, лишь бы меня не трогали».

— Эй, передай‑ка князю, — как там его, Михаил Ярославич? — передай, чтоб зазря владимирцев не обижал. Пошто его люди нас нынче пограбили! — крикнул кто‑то из толпы.

На смельчака обернулись, некоторые испуганно за­шикали. Но глашатай, за спиной которого маячили во­оруженные люди князя, не смутился и гаркнул: «Пе­редам!»

— Ежели, добрые люди, кого из вас невзначай оби­дели, не обессудьте. Всяко бывает, — выступив вперед, прокричал с расстановкой Демид. Подняв руку, чтоб его все увидели, осматривая свысока волнующуюся внизу толпу, он продолжил свою речь, четко выговари­вая каждое слово: — Просил великий князь владимир­ский Михаил Ярославич передать, что больше никто вас обижать не посмеет.

— А что ж сам выйти не похотел? — опять раздал­ся чей‑то голос из толпы. — Али спугался?

— Ктой‑то там такой пытливый? — усмехнулся Демид, с удовлетворением глядя, как люди вытолкну­ли вперед краснолицего коренастого мужика, крикнул в толпу: — Михаил Ярославич — муж хоробрый! Он сей момент с иерархами церковными беседу ведет, по­тому и нас к вам послал, чтоб удостоверились: не в оби­де ли вы на людей его.

— Чего уж там, — раздались с нескольких сторон негромкие голоса тех, кому прошедшей ночью удалось избежать ограбления и увечий.

— Хочет великий князь, чтоб знали вы, — прокри­чал Демид, — что за вас, за владимирцев, за мизинных и за вятших, за тех, кто ремеслом своим жив, за торго­вых людей и за смердов, потом ниву поливающих, — в общем, за всех, кто с нынешнего дня у него под ру­кой, стоять крепко будет и в обиду не даст никому. Ни соседям, жадным до чужих пирогов, ни Батыевым воинам, коли те опять надумают к нам сунуться.

Демид махнул рукой, поклонился и под одобри­тельный гул в сопровождении своих людей удалился за ворота детинца.

Михаил Ярославич и в самом деле вел затянувшую­ся беседу с церковными иерархами. Владимирский епископ еще утром возвел его на великокняжеский престол. В душе он, может, был против — ведь, как знал вчерашний московский князь, со Святославом у него сложились неплохие отношения, — но виду епи­скоп не показал. Благословил. Да и что ему оставалось делать: Михаил вот он — тут, а Святослава и след про­стыл. Раз уж князь, сидя за крепкими стенами, так убоялся племянника, что сбежал, никому ничего не сказав, не предупредив своих верных людей, то вряд ли можно рассчитывать, что сможет он вернуть бро­шенный престол. Так, наверное, рассуждал епископ, так рассуждали и другие, оставленные Святославом на произвол судьбы и милость узурпатора.

Посетил князя Михаила и киевский митрополит Кирилл, который уже несколько лет жил во Владими­ре. Пробыл в княжеских палатах недолго, словно хо­тел лишь посмотреть на человека, посмевшего про­гнать с престола родного дядю, получившего ярлык на княжение в самой Орде. Поглядел, удостоверился, что Михаил мало похож на своего брата Александра, кото­рого Кирилл благословил перед отправкой к Батыю и даже вручил запасные Святые Дары, и, недолго пого­ворив о том, как должно великому князю нести служ­бу, благословил Михаила и отправился восвояси.

Князь Михаил вздохнул с облегчением, выпрово­див наконец разговорчивого епископа, который, не чувствуя недовольства слушателя, все никак не мог прервать своих нравоучений. Сначала князь, как и по­добает доброму христианину, слушал служителя церк­ви с должным вниманием и почтением, но вскоре по­нял, что цель долгого разговора пастыря заключается не в проповеди добра и смирения, которыми следовало бы преисполниться новоявленному великому князю, а прежде всего в выяснении намерений Михаила. Сра­зу потеряв интерес к беседе, князь откровенно заску­чал, стал разглядывать гладкое лицо священнослужи­теля, его пухлые пальцы, придерживавшие на выпя­ченном животе большой золотой крест, покрытый голубой эмалью. Епископ не понравился Михаилу, но распрощался он с ним вполне благожелательно, по­обещав передать на благие дела, на нужды церкви и ее паствы богатые дары.

Закончив утомительную беседу, князь хотел было, как и собирался, отправиться на площадь, к народу, но, глянув в стрельчатое окно, понял, что уже слиш­ком поздно. Стукнув с досады кулаком по столу, он крикнул Демида, который тут же явился на зов и как мог успокоил князя, без утайки поведав о произошед­шем сходе.

День неумолимо клонился к вечеру. Пролетел этот первый день великого князя в одно мгновение.

Столько дел было намечено, но и половины из них не переделано. В сенях с самого утра томились в ожи­дании разговора с новым великим князем бояре. Когда епископ согласился благословить его на служение, Ми­хаил Ярославич ненадолго пригласил их в просторную горницу, а потом, по настоянию все того же епископа, вынужден был отослать назад. Прогнать бы всех, ос­таться одному, собраться с мыслями или, в конце кон­цов, отдохнуть — ведь две ночи подряд не смыкал век, — однако Михаил решил, что обижать бояр все-таки не следует.

Расторопный Макар, который, как и хозяин, и большинство людей князя, вторые сутки был на но­гах, убрал со стола опустевшую серебряную кружку, смахнул в ладонь крошки от пирога и по знаку Михаи­ла Ярославича распахнул двери, приглашая бояр в гор­ницу.

Многие из тех, кто гуськом входил в просторную горницу, освещенную несколькими ярко горящими в шандалах свечами, бывал здесь не единожды. Неко­торые из вошедших служили еще Ярославу Всеволодо­вичу, и потому лица их были знакомы князю, и он ки­вал дружески, но многих видел впервые и пригляды­вался к ним особенно внимательно. К счастью, бояре, словно почувствовав неуместность в данной ситуации длинных речей, коротко, но весьма цветисто высказа­ли свое почтение новому князю, превознося его сме­лость и ум и пообещав служить ему верой и правдой.