Беглец

Навна с беспутной улыбкой подставила ладонь и принялась слизывать кровь. Совершенную жуть происходящего дополнял таращившийся из гамака ребенок. Вторая рука Навны устремилась к завязкам мужских штанов. Вскоре холодные пальцы сжали оцепенелую плоть. Сим глухо застонал от омерзения и боли. А Навна провела алым языком по мертвенно-бледным губам и стала тереться о него грудью. Распознающий был уверен, что все ее потуги будут безуспешными, однако теперь он видел перед собой лишь глаза. Огромные, бездонные глаза, которые выпили из него страх, боль и отвращение. Глаза напоминали ему о жизни, любви, страданиях и свершениях.

Он больше не чувствовал ее манипуляций со своим телом. Разум беспомощного человека был в этих глазах, он плавал в них, тонул. Его засасывал темный холодный омут.

Последнее, что он услышал, был томный и дрожащий от любовной истомы голос Навны:

— Сегодня умрешь не только ты. Мы, королевы, уходим в след своим королям. Спи спокойно, а с рассветом для людей и Арахнид наступит новая эра.

Потом он почувствовал, что вот-вот разорвется. Один сладчайший миг, и его семя стало бурно изливаться внутрь существа, которое он называл Навной. Вместе с тем упругими толчками из нескольких ран на его теле вытекала кровь. И рот отвратительного существа жадно ловил тугие горячие фонтанчики.

Гаснущим сознанием Сим понял, что они давно уже не в затхлом сарае, а лежат в обнимку под открытым небом, среди деревьев, а вокруг свисают какие-то рыбачьи сети, или перепутанные пеньковые веревки.

Наступал рассвет, и вместе с утренним холодком остывало изломанное и искусанное тело Распознающего. А темная фигура, сидевшая в скрюченной позе рядом с ним, выкрикивала в небеса какие-то гортанные проклятья. Ничего человеческого не было в бледном окровавленном лице, повернутом навстречу встающему из-за горизонта светилу.

Ранним утром существо, которое люди именовали Навной, спустилось к ручью, чтобы смыть с себя кровь, напиться и закопать во влажный ил останки Сима.

Утоптав мокрую грязь над могилой отца своего ребенка, существо заползло назад, в сарай. Ему не было дела до дневной суеты людишек, искавших пропавшую девицу и прославленного Распознающего. Она припрятала ребенка, на долю которого тоже досталось крови Сима, и спокойно переждала первую волну поисков.

Ночами она выходила, чтобы поохотиться.

Если раньше, хоронясь от бдительных выпускников Школы, она гонялась за оленями и кроликами в рощах у южной окраины Долины, то теперь было иное.

Она изрядно отяжелела после спаривания с холодеющим трупом Сима. Теперь она вела себя так, как презираемые ею выродки, отбросы секты, не дотянувшие в своем развитии до истинных Арахнид: впрыгивала в окна людских жилищ и воровала детей. Иногда удавалось подстеречь в рассветных сумерках девицу, идущую за водой, и существо устраивало себе пиршество.

Давно не совершались столь наглые вылазки сектантов в благополучных южных селениях. Двуногие начали звереть. Кроме того, они решили, что неведомая тать сожрала всеми любимую тихую девицу Навну и героя, уничтожившего логово выродков. Теперь по ночам между домами сновали вооруженные мужчины. Они были начеку и передвигались группами по двое-трое. А самка была слишком тяжела и слаба даже для того, чтобы справиться с одним невооруженным мужчиной.

В одну ночь, притаившись у самой изгороди дома старейшины, она подслушала, что воины собираются сжечь все подступающие к деревне заросли, одинокие и заброшенные строения, даже копны сена на лугу. Самка поняла, что ей пора уходить.

Тварь больше не кормила ребенка. Тот шипел и пищал, кусал свою мать, пытался уползти. Но самка была лишена сентиментальности. Арахнида послушно служила Великой Силе. А уничтожение секты налагало на нее еще большую ответственность перед следующим Великим Этапом Трансформации. Однажды, уже к лету, она запаковала брыкающегося сына в гамак, привесила его на спину, и среди белого дня побежала прямо на юг.

Несущаяся по населенной окраине села Арахнида быстро привлекла к себе внимание. В нее летели проклятия и камни, уже на околице засвистели запоздалые стрелы. Конечно, в жутковатом голом существе с явным горбом на спине, отвислым брюхом и горящими глазами никто не узнал пропавшую вместе с Симом Навну.

Высланная погоня возглавлялась бывалыми Распознающими, которые мгновенно определили, что имеют дело именно с самкой. Огромной, непривычной на вид, но самкой. Пусть она была и последней из выродков, но где самка, там и детеныши. Упускать ее в Урочище было нельзя. И погоня все дальше углублялась в территории, куда люди обычно старались не забредать.

А существо, прекрасно зная о мысли, ведущей погоню, остановилась в том самом месте, где ветер гонял остатки гари от стоянки ее сородичей, и скинула с плеч свою ношу.

Детеныш заверещал, выбираясь из гамака, потом вдруг поднялся на четвереньки и ринулся бежать по пепелищу. Самка проводила его безразличными глазами, а потом присела. Голодный детеныш нагадил в одном месте, прополз дальше и сделал лужу, но Арахнида ни разу не посмотрела в его сторону. Она знала, что он оставит множество следов, чего ей и было нужно. Когда сын Сима-Распознающего забрался в кусты, поймал зазевавшуюся куропатку и принялся ее неумело душить, она с трудом поднялась на ноги.

Беременная Арахнида была тяжела, но сила отчаяния и безошибочный инстинкт помогли ей дотащиться до отвесной стены и вскарабкаться наверх, в одну из каменных щелей, где некогда обитали ее сородичи.

Отсюда она наблюдала, как погоня вышла в разоренную лощину. Двуногие сразу же внимательно осмотрели испражнения, оставленные детенышем, изломанные кусты и следы в песке. Вскоре им удалось найти и самого первенца Сима. Равнодушно слушала самка изумленные и испуганные крики Распознающих, верещание детеныша. У нее начались схватки, и тварь не видела, как полу-паука, получеловека проткнули копьем и бросили в огонь.

Она заботливо вылизывала своего второго сына, пока внизу шел военный совет. Следы самки Распознающим найти не удалось. Но им было очевидно, что она, бросив детеныша, двинулась вглубь Урочища. А туда соваться не хотелось. Хотя не так давно был Весенний Поход, но в небе они видели Порченых насекомых даже в этих, безопасных некогда, местах. А в самом Урочище их — тьма. Воевать с Порчеными без подготовки, малыми силами, двуногие не решались. Да и голоса разумных и уважаемых втолковали самым отчаянным, что самка не опасна. Вернее всего, она сама издохнет, или будет съедена Порчеными. А детеныш — вот он, уже обуглился.

Короче говоря, когда самка в подступивших сумерках выбралась в лощину, испытывая одновременно усталость, гордость и явную легкость в теле, людей уже поблизости не было. Она выследила и убила кролика, но не удержалась и сожрала его сама. После Великой Ночи с Симом тварь уже стала такой же, как уничтоженные им выродки — ей все время требовалась теплая кровь. Человеческое, вернее, получеловеческое существование было в прошлом. То была самой настоящая паучиха, вот только не имела хелицеров, восьми сильных лап, и не умела источать паутину.

Поджидая у норы следующего ушастого зверька, существо с ненавистью оглядело свое нелепое тело, покрытое синяками, царапинами и грязью. Нет, разумеется, оно не годилось для следующего Великого Этапа. Оно теперь не годилось и для предыдущего — жить среди людей, маскироваться и прятаться. Растянутый живот свисал кожаными складками едва ли не до колен, ноги и руки стали тонкими и словно бы пустыми внутри. Когти огрубели и вытянулись. Таким, как она, можно было выжить лишь в стае себе подобных, но их лагерь лежал разоренным совсем неподалеку.

Безошибочным инстинктом тварь знала, что остатки человеческого разума скоро угаснут, а стать Дочерью Урочища она не может, гигантские насекомые и сила, их породившая, не примут ее. Следовательно, чтобы не стать грудой мяса и костей, ей нужны были грибницы, бурый порошок, определенные травы. Но все это было в прошлом. Секты не было. Оставался лишь новый детеныш.