Страница 23 из 37
Тем не менее Замкову разрешили вернуться в столицу. Когда Бурденко пригласил Алексея Андреевича к себе вторым хирургом, его вызвали на допрос, но на фронт так и не пустили…
В 1942 году Замкова настиг второй инфаркт. Женщина-врач, пришедшая на вызов, не зная фамилии пациента, рекомендовала покой и, главное, «никаких глупостей вроде препаратов Замкова». Основоположник закричал: «Вон!» — и умер. Ему было 59 лет.
После смерти мужа Вера Мухина создала удивительный памятник Замкову, которого похоронили на Новодевичьем кладбище (потом памятник станет их общим, и к надписи «Я сделал для людей все, что мог» после смерти Мухиной добавится: «И я тоже»). Она мечтала, чтобы идеи любимого человека не пропали. Но даже Мухина, советский скульптор номер один, пятикратный лауреат Сталинской премии, не смогла пробить эту стену.
Все упоминания об опытах Алексея Замкова в СССР подверглись строгому табу, а секрет гравидана был безнадежно утрачен. Энтузиасты безуспешно пытались потом восстановить его по сохранившимся в архиве записям. Но, очевидно, доктор Замков далеко не все свои профессиональные тайны доверял бумаге.
Глава 5
ИДЕЯ-СФИНКС МИХАИЛА ШЕМЯКИНА
Мы познакомились с Шемякиным еще сто лет назад — когда он прилетел в Петербург на открытие своего памятника жертвам политических репрессий. Те самые, уже привычные, два сфинкса на набережной Робеспьера, напротив «Крестов».
Шемякин был в своем неизменном десантном камуфляже и армейских ботинках. На лице — глубокие шрамы, выдающие бывшего любителя кулачного боя и многодневных алкогольных загулов. Мефистофельская внешность…
Зарубежная пресса окрестила его «лицом российского искусства». В ужасном и безобразном Шемякин видит свет и любовь.
Хотели поговорить с ним о творчестве, но он оборвал. Смотрите, мол, и сами увидите. А вот биографические сюжеты — пожалуйста…
Отец Михаила, один из лучших кавалеристов Красной армии, служил с Георгием Жуковым еще в Гражданскую войну, был награжден орденами Красного Знамени, два из которых — под номерами 7 и 13. На коня сел в девять лет, в 13 уже командовал взводом. Шемякин-старший спас Жукову жизнь, вынес его, раненого, с поля боя.
Отец хотел, чтобы его сын тоже стал военным. И когда тот объявил, что будет художником, практически от него отказался. А Михаил поступил в художественную школу при Академии имени И.Е. Репина.
Там была замечательная библиотека, где он просиживал часами. В те времена студентам не выдавали книги по современному искусству. Все экземпляры были помечены разными наклейками — кружками, квадратами, треугольниками. Кружок обозначал особо опасные труды — их выдавали только тем, кто долго состоял в партии. Интерес студентов к книгам с кружками считался признаком начинающегося психического заболевания. И Шемякин попал в клинику Осипова, спецбольницу закрытого типа. Спасся он только благодаря маме, которая взяла его на поруки. Но психотропных препаратов получил по полной программе.
Выйдя из психушки, Шемякин сдал экзамен в среднюю художественную школу на Таврической. И в первый же учебный день его вызвали в кабинет директора, а там — двое сотрудников КГБ. Говорят: «Мы же вас предупредили, что учиться рисованию и лепке вы не будете», — и тут же вычеркнули его из списка учащихся. Тогда Шемякин поступил в Ленинградскую духовную семинарию. А чуть ли не через день его вызывает митрополит: оказывается, к нему приехали сотрудники райкома партии и сказали, что если этот человек будет учиться, ожидайте неприятностей.
Несколько лет Шемякин работал почтальоном, потом устроился такелажником в Эрмитаж. Бригада состояла исключительно из художников и поэтов. Шемякин грузил скульптуры, убирал снег, колол лед. А после работы брал холст и копировал старых голландцев, Пуссена и Делакруа. И так — в течение пяти лет!
В советские годы рабочий класс пользовался уважением — и когда в 1964 году в Эрмитаже готовилась выставка, посвященная 200-летию музея, руководство пожелало, чтобы на ней появились работы такелажника Шемякина. Увы, когда их внимательно рассмотрели, Союз художников объявил выставку идеологической диверсией, и директора Эрмитажа сняли. Шемякину стали предлагать выставляться в клубах, институтах, но каждый раз приходили люди в штатском и все заворачивали.
Некоторые работы Шемякина переправлялись на Запад, однажды их увидела знаменитая французская галерейщица Дина Верни. Она приехала в Ленинград, увезла много картин Шемякина ив 1971 году устроила его персональную выставку в Париже. Шемякина тут же арестовали и привезли в Большой дом. Генерал госбезопасности предложил художнику богатый выбор: психушка, Сибирь или эмиграция. Шемякин выбрал последнее. Кстати, генерал оказался знатоком живописи и коллекционером работ Шемякина. Он попросил художника подарить несколько гравюр и оформленную им книжку «Испанская классическая эпиграмма». А на прощание сказал: мы с дочкой — ваши поклонники, и хотим, чтобы вы как художник выжили и развивались на Западе…
Приезд Шемякина стал сенсацией, о нем писали в газетах, говорили по телевизору. Но Дина Верни предложила суровый контракт: отбросить все метафизические поиски и рисовать натюрморты — они прекрасно продавались. Обещала золотые горы, даже небольшой замок подарила. Но он не захотел оставаться в золотой клетке. У Шемякина с Верни был бурный, но недолгий роман. Поссорившись с ней, художник буквально оказался на улице — с шестилетней дочкой, собакой и котом. Обитал в заброшенном бильярдном клубе без отопления, кухни и туалета. А потом его заметил молодой галерейщик Жан-Клод Габер, художник стал работать у него и снял первую более-менее нормальную квартиру. И через пару лет — всемирное признание, огромные деньги, великие друзья…
Те же отношения Шемякина с Высоцким — это, конечно, песня.
Помните, у Владимира Семеновича: «А друг мой — гений всех времен, / Безумец и повеса, — / Когда бывал в сознаньи он, / Седлал хромого беса…»
Познакомились они в 1970-х годах во Франции благодаря Михаилу Барышникову. Тогда на вечере у сестры Марины Влади — Татьяны — Шемякин впервые услышал песни Высоцкого. И с первого же вечера понял: это его человек. А вот отношения с Влади не сложились, она даже ревновала Высоцкого к Михаилу. Ее выводило из себя, что из аэропорта Высоцкий ехал к Шемякину, а не в ее дом на Мэзон де Лафит. Шемякин купил специальную аппаратуру, нанял оператора, и шесть лет они с Высоцким трудились над записью пластинок. При этом Влади часто врывалась в студию и увозила Высоцкого: хватит песенки петь, поехали домой!
Шемякину повезло: он знал абсолютно другого Высоцкого, не тот образ рубахи-парня, горлопана с гитарой под мышкой, а бесконечно ранимого человека, который обожал тишину и очень боялся больших пространств. Оставаясь у Шемякина, он всегда отгораживал часть комнаты столиками и стульями и в этом закутке работал.
В последние годы Высоцкий довольно плохо видел, и Шемякин часто заставал его лежащим на диване в очках, обложившимся книгами по искусству. Высоцкий очень интересовался живописью, собирал автографы — у Шемякина даже остался принадлежавший ему автограф Ганнибала.
Десять лет Шемякин обитал в Нью-Йорке в Сохо. А потом уехал на север, к Канаде — пять часов езды на машине от границы, около двух с половиной часов от Нью-Йорка. Катскильские горы, очень красивое место. Городок Клаверак 300 с лишним лет назад основали голландцы. У Шемякина там много домиков, где подолгу живут его знакомые, друзья, а также бесчисленные и очень любимые собаки и кошки.