Наемник

Он еще мог видеть все, что дальше происходило с его телом. Но уже как бы со стороны, словно он находился в Белой башне во время очередного виртуального происшествия и наблюдал развитие какого-то сюжета, происходящего с другим человеком.

Лежа около стены, он снизу увидел, как поднялись со стонами поверженные им злоумышленники, как из полумрака над ним выросли их фигуры, но не мог после газовой атаки пошевелить и пальцем. Еще успел только сообразить, что такими огромными все трое парней казались ему лишь потому, что он видел их снизу, с земли…

– Ну, взяли? – раздался хриплый голос толстяка. Раз, два, три!..

Его резко подхватили и вытащили из двора, как бревно. Найл успел запомнить, что в нескольких десятках метров от арки, прямо посреди улицы стоял воздушный катамаран с обшарпанной кабиной. Перед тем как потерять сознание, он еще осознал, что его заволокли внутрь, крышка с мутным смотровым стеклом захлопнулась со страшным скрипом, и катер поднялся ввысь, оставив после себя бесконечные клубы белого пара…

… В забытьи он парил в мире сновидений и впервые в жизни увидел во сне паука Хуссу. Причем это произошло в тех местах, где он никогда бы не мог встретиться с пустынником.

Пока его везли куда-то на воздушном катамаране, Найл перенесся в хайбадские края и снова очутился в объятиях раскаленной пустыни. У него болела голова, невыносимо раскалывался затылок от парализующих лучей пауков-смертоносцев, хлеставших бичами его незащищенному сознанию и с каждой секундой причинявших все большие страдания.

Во сне Найл пытался укрыться от этих лучей, этих тугих жгутов враждебной воли, но у него ничего не получалось. С мучительными стонами он пробирался домой в тени зарослей гигантских цереусов, но никуда не мог спрятаться от головной боли. Исполинские кактусы, словно желающие проткнуть узкими шипастыми стеблями низко застывшие облака, не только не могли ему помочь, не только не помогали избавиться от мучений, но даже пугали, двигаясь и внешне изменяясь.

Порой в кошмарном сновидении Найлу казалось, что знакомые силуэты цереусов принимают зловещие формы черных паучьих тел, а их длинные шипы сгибаются, сочленяются и превращаются в мохнатые лапы…

Внезапно из-за кактуса показалась бурая смешная морда Хуссу, и лишь взглянув в его основные, центральные, самые большие и выпуклые глаза, Найл почувствовал, как головная боль начала отступать, рассеиваться и вскоре совсем исчезла. Только пустынник смог избавить его от невыносимой боли.

… Можно сказать, что в свое время Найл не только спас Хуссу от смерти, но и, в какой-то мере, стал его родителем. Однажды он случайно обнаружил одно, чудом уцелевшее яйцо на месте небольшого лесного пожара. Сгорело несколько фисташковых деревьев, а именно там почему-то всегда обожали селиться пустынники. Естественно, что вспыхнула и сгорела дотла и легкая, просторная паутина.

Можно было обнаружить только опаленные клочки прочных сетей, разметанных ветром по ветвям близлежащих фисташек.

Яйцо случайно попалось Найлу на глаза. Потом он даже не мог объяснить себе, почему подобрал его, завернул в нефритовый клочок луизианского мха и отвез в Город.

Скорее всего, он поступил так только из любопытства, – любознательный хайбадский мальчишка продолжал жить в его душе, и участие этого жадного до новых впечатлений паренька и оказалось решающим для судьбы Хуссу.

Через несколько дней забавный мохнатый влажный паучок выбрался из своего домика и выполз на письменный стол. Он осмотрелся по сторонам, неуверенно повернул кожистую головку и увидел Найла. Именно этот момент и стал самым главным в их отношениях. Отныне Хуссу признавал только своего хозяина.

Найл видел появление на свет нового существа и сразу попытался проверить свои телепатические способности.

Он для начала сосредоточился, очистив ум от посторонних мыслей.

Через считанные секунды освободившаяся голова утратила чувство времени, что очень важно для такого рода контакта. Едва это произошло, как их ментальные импульсы встретились, в мозгах все словно перевернулось, и Найл в какой-то момент со смехом понял, что уже сам не отличал себя от этого детеныша.

Найл поразился, потому что, пытаясь раньше вклиниться в умы взрослых серых пауков-пустынников, всегда явственно ощущал, какая бездна лежала между его и их мозгом. Взрослые, уже окрепшие особи как бы воздвигали некую преграду, противясь постороннему вторжению.

А этот паучок с первых секунд своего существования точно не сознавал различий между Найлом и собой. Их сущности непроизвольно слились воедино. Получалось, что на ум пустынника можно было влиять так же, как пауки-смертоносцы до этого воздействовали на человеческую волю.

У них с Хуссу порой возникал такой контакт, что Найл даже заставлял себя смотреть на руки и убедиться, что у него все еще обыкновенные пальцы, а не длинные лапы, покрытые колючей щетиной.

Когда паук подрос, Найл обнаружил уникальные способности его памяти.

Найл смог ментальными импульсами отправлять в память Хуссу целые массивы своих знаний. В памяти пустынника хранились огромные блоки информации, но он, естественно, впускал это в себя, как полную тарабарщину, и никогда не смог бы осознать, что такое буква или число, не говоря уже о таблице умножения. А между тем в отсеках паучьего сознания хранились все труды Эйнштейна, Рассела, Вернадского и многих, многих других именитых ученых.

И не случайно, что только Хуссу спас во сне его от головной боли. Но стоило Найлу очнуться от тяжелых видений, как тупая боль снова навалилась на затылок, и мучительный стон вырвался у него из груди.

… Он очнулся в просторном помещении с высоким потолком. Прямо над головой ярко горело несколько ламп, и их свет усиливался ослепительно-белыми плитками, которыми, как в операционной, от пола до потолка были отделаны стены.

Здесь было так жарко, что на коже выступила испарина.

Тупо ныла голова, и на сознание тяжело действовал доносившийся откуда-то низкий, гудящий звук. Найл чувствовал эту равномерную вибрацию, хотел приподняться, но едва смог повернуть даже шею.

Оказалось, что он лежал на широком длинном кресле, но не мог пошевелить ни рукой, ни ногой. С каждой стороны, на запястьях и у локтей, руки были плотно продеты сквозь какие-то крупные черные шары, по размеру превосходящие голову ребенка. Шары из такого же твердого материала обхватывали и ноги, но только на щиколотках.

Найл осмотрелся по сторонам. Просторное помещение, в котором он очутился, располагалось, видимо, высоко над землей. Судя по всему, он находился на одном из бесчисленных этажей какого-то небоскреба.

Прозрачное сверкающее огромное окно выходило на улицу. Но никто не смог бы увидеть Найла через это стекло, потому что оно упиралось прямо в гигантский телевизионный экран, занимавший всю стену здания на противоположной стороне.

Яркие изображения на мониторе постоянно менялись. Чередуя друг друга, там появлялись эстрадные певцы в несуразных костюмах и объемные виртуальные эффекты, красочные рекламы всевозможных товаров и строгие правительственные постановления.

Полукруглые небольшие светильники на бетонном потолке, забранные металлической прочной сеткой, источали струи яркого, но безжизненного света.

На низком стеклянном столике Найл увидел свои вещи, и это почему-то немного его успокоило. Хотя вещей было не так и много, каждая представляла для него величайшую ценность.

Вакуумный костюм, портативный компьютер в футляре из дорогой кожи, ментальный рефлектор, баночка с пищевыми таблетками и металлическая трубка, так и не сложенная, находящаяся до сих пор в боевом состоянии. Вот и весь нехитрый скарб, который лежал сейчас в целости и сохранности.

Глухо скрипнув, массивная металлическая дверь отворилась, и в пустой комнате послышались неторопливые шаги. Из-за спины показался мужчина в белоснежной рубашке с галстуком, поверх которой был надет строгий медицинский халат бирюзового цвета.