Страница 11 из 20
Доктор живёт в том же доме, этажом выше, и появляется он через несколько минут.
Довольно долго они сидят рядом на Костиной койке и наблюдают за Наядой. Признаки выздоровления черепахи несомненны.
…Утром следующего дня, придя на работу, Костя сказал старшему лаборанту Кротову:
— Знаете, Авдей Матвеевич, Наяде лучше.
Кротов сощурил насмешливые глаза, всем лицом выражая наивысшую степень сомнения.
— Что вы молчите? — нетерпеливо спросил Костя.
— Я не молчу, а только черепаха… Постороннему человеку кажется — она вприсядку пустится, а она через час ноги протянет — раз, и квок…
Во время работы Косте то и дело вспоминались эти неприятные слова: «раз, и квок». Он едва дождался времени, когда можно было пойти домой. Наяда выглядела хорошо и поужинала с отличным аппетитом. Через четыре дня, окончательно убедившись в выздоровлении черепахи. Костя отнёс её в террариум. На столе в конторе она поднялась на четыре лапы, вытянула шею и блестящими глазами оглядела присутствующих: доктора, Костю и Авдея Матвеевича.
День прошёл спокойно, а вечером появился Кротов и с бесстрастным выражением лица сообщил:
— Наяда снова заболела.
— Неправда! — вырвалось у Кости.
— Извольте посмотреть…
Пока шли к террариуму, Кротов тихо, как бы про себя, говорил:
— Конечно, животное выросло в этом климате… ну, словом, тропическом, а её, как белого медведя, с тепла — на мороз, с мороза — в сырость, с сырости — на мороз…
Наяда лежала, съёжившись под панцирем, и отказывалась даже от своих любимых блюд: хлеба в молоке и компота из сушёных фруктов.
Хотя Костя отлично слышал слова Кротова и понимал, что берёт на себя большую ответственность, нарушая зоопарковские правила, он решил ещё раз взять черепаху к себе.
Костя закутал черепаху в одеяло и куртку; бежал он домой сломя голову, чтобы черепаха не задохлась. Наяда безжизненно легла на свой матрац возле батареи. Вечером зашёл доктор. Ярослав Юльевич старался казаться спокойным, но его покрасневшее лицо говорило о крайней степени волнения.
Доктор долго осматривал черепаху; ни слова не говоря, положил её на место и сел рядом с Костей, заметно похудевшим и осунувшимся за один этот день.
Говорили они о вещах, не имеющих отношения к Наяде и событиям последних дней, даже старались не смотреть в сторону черепахи, но часто, не сговариваясь, замолкали и подолгу прислушивались.
Поздно вечером позвонил директор зоопарка и попросил Костю немедленно явиться. Предчувствуя недоброе, доктор пошёл вместе с Костей.
В зоопарке было темно и пустынно, по аллеям мела метель, из отдела тропиков доносились резкие и отрывистые крики попугаев. В кабинете, кроме директора, сидела ещё в уголке Таня Беликова.
— Это, знаете, самоуправство! — сердито заговорил директор, как только Костя и доктор вошли в комнату. — Завтра у меня таким манером уведут слона, потом зубробизона, потом кто-нибудь решит, что бегемоту лучше у него в ванной, чем в зоопарковском бассейне. Есть установленные правила, товарищ Филиппов!
— Всё это, разумеется, так, — вмешался доктор Савицкий, — но я думаю, что надо разрешить Константину Андреевичу закончить опыт. В первый раз перемена обстановки дала прямо чудодейственные результаты. В высшей степени важно выяснить, что именно помогло черепахе. Вы же знаете, как мы мучаемся с рептилиями.
— Ну хорошо, — согласился директор. — Только имейте в виду, что вы лично отвечаете за Наяду. Вы, товарищ Филиппов, и вы, Ярослав Юльевич.
— И я, — сказала из своего угла Таня. — Я тоже отвечаю за этот опыт.
Всю ночь Костя не спал, но никаких перемен ночь не принесла. Черепаха выглядела даже хуже, чем накануне, и доктор, осмотрев её, только покачал головой. На работу Костя не пошёл: Таня Беликова добилась для него разрешения пробыть четыре дня дома.
На рассвете следующего дня черепаха проснулась и, высунув на мгновение плоскую головку, сразу спрятала её. Через час Наяда вновь высунула голову и, хотя с неохотой, съела всё-таки кусочек яблока. После этого поправка пошла быстро.
Костя наблюдал за черепахой, не отрывая от неё глаз. У него появились некоторые догадки, и сердце замирало от волнения. Он шёл по следам черепахи, мелом прочерчивая на полу её путь. Остановка… Сон… Еда… Снова движение…
В середине дня Костя ввёл новшество — привязал мелок на пружине к нижнему щитку; теперь черепаха сама прочерчивала свой след. На другой день он заменил белый мелок зелёным. На третий день черепаха чертила синим мелом. Паркетный пол походил на огромную грифельную доску. Казалось, черепаха, как первоклассник, обучающийся письму, неумело, но старательно выводит на доске ряды длинных неровных чёрточек и сморщенных ноликов.
Костя внимательно вглядывался в пересечение белых, зелёных и синих линий, стараясь угадать, что скрывается за ними.
Вот черепаха забралась под пышущую жаром батарею и долго лежит там, как на солнцепёке, а потом вдруг поднимается, хотя её никто не беспокоит, и быстро ползёт от батареи в самый дальний угол комнаты. Что заставило её сделать это? Может быть, под батареей появился какой-то враг, потревоживший черепаху? Костя становится на колени, обследует каждый уголок: всё спокойно, никого нет. Тогда Костя идёт за черепахой, наклоняется над ней, вглядываясь в жёлтые солнца на её щите. Солнца неподвижны: черепаха дремлет, притаившись под панцирем.
— Однако тут прохладно, — бормочет Костя.
И вдруг такая удивительная мысль приходит в голову Косте, что он даже подскакивает от восторга: — Ну да, прохладно! В том-то и дело, что прохладно! В этом и должна заключаться разгадка.
На свободе, в природе, черепахи, ящерицы, змеи и крокодилы то греются на солнце, то прячутся в норе или в воде. Они погибли бы без солнца, но погибли бы и без прохлады. В террариуме, куда поступает нагретый воздух, температура всегда во всех уголках одинакова, и рептилии гибнут от этого неизменного, ровного тепла. В Костиной комнате есть горячий радиатор, как бы искусственное солнце, но от него можно спрятаться у прохладной стенки, как укрывается от солнечного жара в своей норе черепаха на воле. Это и спасло Наяду — вот о чём говорила путаница линий, вычерченных черепахой за эти три дня на полу. Вот как решался вопрос, над которым тщетно бились во всех зоопарках.
В тот же день Костя рассказал Тане о своей догадке. Они добыли у кладовщика мощную тысячесвечовую лампу и оборудовали в одном из террариумов искусственное солнце. Лампа была под плотным абажуром, рептилии могли по своему желанию переползать из освещённых участков в тень, с «солнцепёка» — в прохладные уголки.
В течение следующей недели такие мощные лампы, «искусственные солнца», появились во всех террариумах. Кобры, как по волшебству, успокоились, а крокодилы настолько оживились, что иногда их бесстрастные морды изображали нечто похожее на улыбку.
Так была одержана победа, может быть, маленькая в глазах постороннего человека, но очень важная для Кости Филиппова и других участников этих событий.
В середине февраля Горбунов вернулся из отпуска, а Костя снова перешёл в отдел хищников. Странное чувство наполняло его, когда он, задумавшись, шёл первый раз к месту своей постоянной работы. Раньше хищники занимали всё его сердце без остатка. За время разлуки он истосковался и, казалось, ещё больше полюбил этик животных, которых знал со дня их рождения, берёг и выхаживал в трудные дни войны. Но он ни на секунду не забывал о Наяде, и было ясно, что судьба рептилий навсегда останется ему дорогой и близкой. Как будто сердце его вмещало гораздо больше, чем месяц назад.