На прибрежье Гитчи-Гюми

В комнате за столом сидели Стив Хартли с мамочкой и Леопольдом.

– Так сколько же это будет стоить? – спросила мамочка.

– Я как раз собирался перейти к вопросу о цене, – ответил Стив и начал выводить на бумажке столбики цифр.

– Мамочка! – решила вмешаться я. – Думаю, это слишком дорого.

Я заглянула Стиву через плечо, чтобы разглядеть, что он там пишет, но он загородился локтем.

– И к тому же, – сказала мамочка, – вы, дети, никогда ничего не пылесосите.

– Потому что наш пылесос не работает, – встрял Леопольд. – А этим я бы пылесосил каждый день. Мне нравится смотреть, как мертвые клетки слетаются на ватку.

Стив хмыкнул:

– К сожалению, прозрачный пылесборник установлен только на демонстрационной модели. У пылесоса, который получите вы, его нет. Грязь поступает прямо в мешок.

Леопольда это известие разочаровало.

– А я бы им все равно пользовался.

– Сколько мешков для мусора прилагается к пылесосу? – спросила я.

– Десять, – ответил Стив. Он зачеркнул какие-то цифры и начал новую колонку.

– Если мы решим его приобрести, нам понадобится гораздо больше, – сказала я. – Не меньше коробки. Бесплатно.

– Бесплатно? – Стив обернулся ко мне, изменившись в лице. Он стал похож на мультяшную гиену, почуявшую добычу. Еще немного – и из глаз полетят молнии, а из ушей посыплются искры. Честно говоря, мне стало не по себе. – На это потребуется согласие главного менеджера, – пролаял он. – Но я попытаюсь.

Я отвела взгляд, прошла к задней двери и, открыв ее, уставилась на озеро. Картина мне открылась малопривлекательная. Деревья стояли голые, только на дубах остались листья – они так и висят на ветках, пока не почернеют и не скрючатся. Глядя на них, я всегда вспоминаю Говарда Хьюза,[3] который отказывался стричь ногти. Воздух, вода и земля были по-ноябрьски серыми и тоскливыми. Еще пара минут – и стемнеет окончательно.

Слышно было, как пищат щенки. Им только пять недель, совсем крошки, но я не могла заставить себя вернуться в комнату, где сидел этот тип с пылесосом, поэтому пришлось дожидаться, пока не хлопнет входная дверь и не отъедет его машина. Только тогда я взяла щенков и отнесла их в дом. Лулу с равнодушным видом последовала за мной.

Все остальные уже вышли из спальни и снова сидели за столом.

– Полторы тыщи долларов! – вопил Теодор. – И что ты ему сказала?

– Сначала я сказала, что подумаю, – оправдывалась мамочка.

– Ты должна была сказать решительное «нет»! – вскричал в отчаянии Теодор. – А потом что было?

– Ничего, – ответила мамочка.

– Так я и поверил! – продолжал Теодор. – Рассказывай!

– Тебя здесь не было! – попробовала защищаться мамочка. – Прекрати осыпать меня оскорблениями.

– Я тебя оскорблениями не осыпаю, – ответил Теодор.

– Именно что осыпаешь! Если тебе больше всех нужно, нечего было прятаться в спальне. Пришел бы сюда и сам с ним разговаривал. Он сказал, что я могу выплачивать по частям. И пытался заставить меня сразу подписать контракт. Но я ведь этого не сделала! Только перевела заказ на свою кредитную карточку.

– У тебя ее до сих пор не отобрали? – хмыкнул Теодор. – Не понимаю, куда смотрит банк. Ты прекрасно знаешь, что полторы тысячи мы заплатить не можем. Немедленно позвоню и отменю заказ. Правда, наорут за это на меня, а не на тебя.

– Теодор, миленький, ничего не отменяй! – взмолился Леопольд. – Он обещал отдать нам демонстрационную модель со стеклянным пылесборником. Такой ни у кого нет. Кроме того, он вручил нам подарок от фирмы! – Он взял у мамочки коробку в красной обертке, перевязанную золотой ленточкой. – А что там?

– Не знаю, – сказала мамочка. – Открой и посмотри.

– С какой это стати он делает подарки? – Я заподозрила недоброе. – Наверняка потом чего-нибудь потребует.

– Это награда за то, что мы позволили ему продемонстрировать «Минотавра», – ответила мамочка. – Она полагается даже тем, кто пылесоса не покупает. А если он чего и потребует, одна из вас, девочки, сможет его требование удовлетворить.

Леопольд развернул коробку.

– Столовые ножи! – объявил он.

– С пластмассовыми ручками, – хмыкнул Теодор.

– Зато бесплатно, – сказала мамочка.

– Бесплатно? – переспросил Теодор. – А полторы тысячи?

– Ты меня идиоткой считаешь, да? – спросила мамочка.

– Он изуродовал твой матрас, – сказал Теодор, – мы сидим без гроша, а ты ввязалась в эту историю с пылесосом.

– Мне стало его жалко, – сказала мамочка.

Глаза у нее заблестели так, что я сразу поняла – сейчас заплачет. То ли от жалости к Стиву Хартли, то ли от Теодорова хамства.

– Как ты думаешь, сколько ему лет? – спросила вдруг Мариэтта.

– Сорок, – сказала я и взяла мамочку за руку. Она у нее сухонькая и жесткая, как клешня.

– Почему сорок? – сказала мамочка. – Двадцать восемь.

– Двадцать восемь? – переспросила я. – Не верю. Откуда ты знаешь?

– Он сам сказал, – ответила мамочка, высвободила руку и потрепала меня по плечу. – Этим он занимается только по выходным. У него свой бизнес. Он делает с компьютерами что-то такое, о чем еще никто не знает.

– Видать, это никому и не нужно, иначе бы не торговал пылесосами, – фыркнул Теодор.

– Когда-нибудь он будет очень богатым, – сказала мамочка и многозначительно взглянула на Мариэтту.

– По-моему, он заинтересовался мной, – сказала я.

– Это мы еще посмотрим, – пообещала Мариэтта, до отказа накрутив на палец белокурую прядь.

– Правда, он на редкость волосат, – сказала я.

– Может, ты будешь его брить, а, Мариэтта? – предложил Теодор.

– Есть еще электроэпиляция, – сказала я.

– На тыльной стороне ладони? – Теодор посмотрел на свои совершенно безволосые руки. – Лучше воском.

– Девочки, вы же любите животных, – сказала мамочка, отковыривая приставшую к противню корочку. – Представьте себе, что это шимпанзе.

– Шимпанзенок! Шимпанзенок! – заголосил Леопольд, прыгая по кушетке.

Из красно-белых клетчатых подушек вылетело облако – наверное, мертвых клеток.

– Надо было попросить его пропылесосить и кушетку, – сказала Мариэтта.

– Он еще вернется, – сказала мамочка.

– Откуда ты знаешь? – спросила я. – Кажется, мы его напугали. Сделку он заключил, а доставку поручит кому-нибудь еще.

– Никакой доставки не будет! – сказал Теодор злобно.

– Он такой одинокий, – сказала мамочка.

Она встала и начала бесцельно бродить по комнате, машинально передвигая с места на место расставленные повсюду бумажные стаканы.

– Ага. A легкую добычу сразу чует, – сказал Теодор. – Я бы отменил заказ, только он тут же прискачет и снова тебя охмурит.

– Дети, жизнь начинает налаживаться, – вдохновенно сообщила мамочка, пропустив мимо ушей реплику Теодора. – Вижу, вижу, ждут нас большие перемены. Удача не за горами! Леопольд, куда я задевала свой восхитительный джин-тоник?

3

– Почему это мама решила, что нас ждет удача? – спросил утром Теодор.

– Кто его знает, – ответила я. – У нее ведь незаурядные экстрасенсорные способности.

Было десять утра, и мы потихоньку просыпались. Мамочка еще не вставала. Она спит подолгу. Иногда вообще не встает. Тогда мы приносим ей в спальню солодовое молоко, леденцы и засахаренный миндаль «Джордан». Она обсасывает сахарную корочку, а сами орехи не ест, чтобы было не так калорийно.

– Может, это потому, что мы получили в подарок набор столовых ножей? – предположил Леопольд. – Это же хороший знак. – Пирс закурил. – До чего вонючие у тебя сигареты, Пирс, – сказал Леопольд. – И как ты можешь курить в такую рань?

– Извини, – отозвался Пирс, но сигарету не потушил.

Леопольд открыл дверь. Вошли Лулу с Трейфом и принялись обнюхивать пол в надежде найти что-нибудь съестное. День для этого времени года выдался на редкость теплый. Пепельница, которую никто не удосужился опорожнить, была забита окурками.

3

Говард Хьюз (1905–1976) – американский промышленник, авиатор, кинопродюсер. Человек эксцентричный, к тому же со множеством фобий. Что там ногти не стриг – он иногда неделями не мылся, носил одну и ту же рубашку, а то и вовсе выходил на люди голым. (Прим. пврев.)