Страница 37 из 103
— Я тоже. Постараемся не исполнять роль яиц… вот и все. А что касается переделки, так это нам не впервой: мы в разных бывали, и ничем нас не удивить.
— И опасность, вероятно, не так велика, как нам кажется.
— Конечно. Точно так же непривычные люди считают бог знает чем переезд от Кале до Дувра, а когда отправляются в Алжир, то пишут завещание. А ведь они нисколько не думают об опасностях, грозящих им каждую минуту, например о взрыве газа, о несчастных случаях на улице, о падении домов и тому подобном.
— Или о нападении разбойников, об эпидемиях, пожарах, о сходе поездов с рельс…
— Да, если все хорошенько сосчитать, то жизнь на земле выйдет не лучше жизни на море…
— Выходит, что проще вдвоем взять корабль на абордаж, чем уцелеть во время эпидемии холеры.
— Ах ты, плут! Теперь я понял тебя. Чудесно, сынок. Теперь и я начинаю верить в успех. Если дело только за этим, то мы и вправду скоро поплывем на Суматру.
— Действительно?
— У меня нет ни тени сомнения. Как только мы заберемся на корабль, посмотришь, как я ловко скомандую тебе: «Право на борт!»
Время подходило к трем часам пополудни, когда оба европейца и китаец увидали жалкие хижины, гордо именуемые городом Дили. Разлегшись в гамаках, обыватели с наслаждением предавались обычному ничегонеделанию. Лишь несколько малайцев, не чувствительных к палящему зною, копошились на самом солнцепеке. Другие, присев на раскаленной набережной рейда, со свойственным их племени азартом предавались игре.
Фрике беглым взглядом окинул порт и сделал жест, означавший разочарование. На якоре стояло с полдюжины кораблей, принадлежавших американским китоловам и малайским купцам. Дальше шел целый ряд целебесских проа,[23] постоянно разъезжающих между Купангом, Дили и Макассаром.
— Вот несчастье! Ее здесь нет.
— Кого?
— Да шхуны, я метил на нее.
Пьер покровительственно улыбнулся и указал пальцем на море.
— У этой старой акулы, капитана, есть причины не подходить близко к набережной. Он остановился не на рейде, а милях в двух от него. Видишь, вон там, вдали?
— Ты думаешь, это она?
— Да уж поверь мне, старому моряку. Стоит мне раз побывать на корабле, и я его навсегда запомню. Пусть сорвут с меня боцманские нашивки, если это судно не «Palembang».
— Хорошо. Лодок здесь много, а господа малайцы с удовольствием нас отвезут. Сейчас ты увидишь, что здесь значит мундир.
С этими словами Фрике принял важную и ленивую позу, свойственную португальцам в колониях, и сквозь зубы отдал Виктору приказание отыскать лодку и двух гребцов, сопровождая это приказание поистине величественным жестом. В двух шагах стояла толпа малайцев. Они заметили повелительный жест Фрике и бросились исполнять требование, переданное им гражданином Небесной империи.
Пять минут спустя наши приятели, удобно разместившись в туземной лодке, уже скользили по серо-зеленым волнам рейда. Гребцы, полагая, что везут представителей колониальной власти, усердно налегали на весла. Видно было, что господа португальцы умеют внушить почтение.
Корабль приближался. Пьер не ошибся. Это была голландская шхуна. На корабле, опершись на борт, бодрствовал только один человек, или казалось, что бодрствовал. Фрике потрогал свою саблю. Пьер, ни слова не говоря, сделал то же.
Лодка подъехала к шхуне и остановилась, не замеченная человеком, стоявшим на вахте. Тот продолжил стоять в прежней позе.
— Я пойду первый, — сказал парижанин. — Ты ступай за мной, а Виктор потом, когда мы будем на борту.
Два друга взобрались на корабль с обычной ловкостью, хотя им порядочно мешали ружья, надетые через плечо, и сабли, болтавшиеся у ног. Перепрыгнув через борт, они стали на палубе с видом неподражаемой важности.
Пьер два раза топнул ногой о палубу и крикнул своим командирским голосом:
— Эй! Корабль! Эй!
Спавший на вахте пробудился и выпрямился во весь рост. Фрике прыснул со смеху.
— Однако твой акцент недурен для португальца.
— Э, черт, все равно. Язычник проснулся. Примись-ка за него.
— Знаю.
«Язычник» был подшкипером «Palembang». Он в смущении сделал несколько шагов вперед, не зная, как ему быть: отвечать по-французски или спросить по-португальски. Положение было щекотливое.
Фрике разрешил затруднение со своей обычной находчивостью. Сделав шаг вперед, он улыбнулся самой обворожительной улыбкой.
— Как поживаете? — любезно осведомился он. И, не дожидаясь ответа, прибавил: — Мы так себе, ничего, благодарю вас. А наш милый капитан, менер Фабрициус, в добром ли он здравии?.. В добром, вы говорите?.. Ну и слава богу… А мы, как видите, немножко переоделись. Так, фантазия пришла. Костюм только очень неудобен, особенно для дороги. Бедняга Пьер пыхтит, точно воз везет, а меня хоть выжимай: вспотел до невозможности.
Подшкипер онемел от удивления. Машинально он вложил руку в руку Фрике, а тот, по-видимому, был так рад свиданию, что, сжав ее, так и не выпускал.
— Но, сеньор француз… или господин чиновник…
— Не смущайтесь, дружище. Мы вовсе не чиновники из таможни. Неужели вы все еще нас не узнали? Ведь мы ваши благородные пассажиры. Хоть мы и свалились к вам как снег на голову, но намерения у нас самые добрые.
— Теперь я вас узнаю… Но какими судьбами вы здесь и в этом наряде?
— Мы расскажем вам это завтра или когда-нибудь в другой раз, когда выйдем в море, — ответил Фрике, не выпуская руки, которую он сжимал все с большей и большей сердечностью.
— Но, господа, мы не принимаем пассажиров. Так решил капитан. Принимая вас с Буби-Айленда, он, как вы знаете, хотел завербовать вас к себе. И если бы вы не исчезли так поспешно, когда приехал мистер Холлидей…
— Каналья он, этот ваш Холлидей, — перебил Пьер. — Попадись он мне когда-нибудь на узенькой дорожке, я ему многое припомню.
— Что вам угодно? — спросил подшкипер, не на шутку встревожившись.
— Чтобы вы поставили паруса и плыли на запад, не слишком удаляясь от десятой южной параллели. Подробности мы сообщим после. Если вам это неприятно, то мой друг согласен вести корабль вместо вас.
— Что ж, это простой каботаж. Для этого мне даже секстант[24] не понадобится.
— Господа, — решительно ответил подшкипер, — делайте со мной, что хотите, но я на это не согласен. Капитан на берегу, я один на всем корабле…
— Браво! — вскричал Фрике. — Тем лучше. Дело еще проще. Ну же, командуйте скорее. Я этого требую, я так хочу!
Это было произнесено тоном, который мог напугать даже человека неробкого десятка.
Голландец, однако, упрямился.
— Нет! — крикнул он, стараясь вырвать руку.
Фрике побледнел, светло-голубые глаза его заблестели, как сталь.
Он сжал пальцы, и рука подшкипера захрустела, точно в тисках.
— Слушайте, — заговорил француз, — да поглядите на меня хорошенько. Я не желаю вам зла. Вы взяли нас с острова, а благодарность для меня не пустой звук. Но время не ждет. Нас заставляют так поступать очень важные причины. Повинуйтесь. Повторяю, мы не сделаем вам зла, наоборот. Мы вам заплатим, уверяю вас. Но только, пожалуйста, не сопротивляйтесь, а то — клянусь честью — я разобью вам голову об лестницу.
Произнеся эту угрозу, Фрике так стиснул руку голландцу, что у несчастного посинели ногти. Он вскрикнул от ужаса и боли, поднес к губам свисток и дунул в него. На палубу выбежали четыре малайца с пиками и саблями и кинулись на Пьера, который стоял ближе к ним.
— Ах вы, гадины! — закричал тот, обнажая саблю. — Прочь оружие, а не то искрошу, как репу.
Трое замялись на секунду, но четвертый храбро замахнулся саблей на Пьера, который ловко скрестил с ним свою. Сабля малайца со свистом перевернулась и ударила в лоб своего хозяина. Нападающий был оглушен и в ту же минуту получил удар саблей Пьера. С раскроенным черепом покатился он по палубе, мгновенно окрасившейся кровью. Устрашенные беспощадной расправой, остальные малайцы побросали оружие и, протянув руки, стали молить о пощаде.
23
Проа — специфический тип многокорпусного парусного судна у народов на островах Полинезии и Самоа, расположенных в Тихом океане. Проа характерны в первую очередь для Малайского архипелага и южных островов Тихого океана. — Прим. ред.
24
Секстант (секстан) — это навигационный измерительный инструмент, используемый для измерения высоты светила над горизонтом с целью определения географических координат той местности, в которой производится измерение. — Прим. ред.