Карузо

Августовская трагедия 1921 года стала нелегким испытанием для коллег великого тенора. Так, двух оставшихся в живых членов знаменитой троицы самых великих вокалистов своего времени: Карузо — Шаляпин — Титта Руффо в этом году судьба привела в «Метрополитен-оперу». Для Руффо это было первым появлением на легендарной сцене. Шаляпин же вернулся туда после многолетнего перерыва. Русский бас дебютировал в своей коронной роли Бориса Годунова. В день премьеры Гатти-Казацца предоставил Шаляпину гримуборную Карузо. Певец вспоминал позднее: «Совсем недавно, размышлял я, он был в этой комнате. Может быть, тоже нервничал перед выступлением, как я сейчас. Карузо — темпераментный, веселый, полный жизни и пышущий здоровьем, лежит теперь в своей могиле, и никто и никогда не увидит его больше в этом театре и в этой комнате!

При воспоминании о Карузо — моем друге, артисте — меня охватило непреодолимое желание написать несколько строчек в его честь и в память о нем. Я, конечно, не поэт, но тут я схватил с гримерного столика черный карандаш и написал на стене такие строчки»:

Для Титта Руффо «воспоминанья о Карузо» приобрели несколько иной характер и наложили определенный отпечаток на дальнейшую карьеру. Великий баритон был настолько потрясен безвременной кончиной друга, что разболелся и впал в тяжелейшую депрессию. Пример Карузо, буквально «сгоревшего» на сцене, заставил его задуматься и о своей жизни, и о жизни вообще.

Больше всего проблем безвременный уход Карузо создал тенорам. На следующий день после смерти Энрико его друг Антонио Скотти публично заявил:

— Поскольку Карузо не следовал ни за кем, не может быть преемника и у него. Он являлся и навсегда останется самым великим, самым грандиозным среди всех теноров[443].

Однако с этим были не согласны ни сами тенора, ни пресса, ни зрители. Все настолько привыкли к «королю», что его опустевший «трон» не давал покоя никому. Наследниками Карузо в роли первого тенора мира называли Беньямино Джильи, Эдварда Джонсона, Джозефа Хислопа, Джона Мак-Кормака, Джованни Мартинелли, Джакомо Лаури-Вольпи, Джулио Крими, Марио Чемли и Аурелиано Пертиле. Некоторые из них были отнюдь не против занять место великого предшественника, другие отметали любую мысль о сравнении с Карузо. О том, что значило для певца выдвижение даже в претенденты на титул «второго Карузо», свидетельствует следующий драматический эпизод. Еще во время болезни великого тенора Джулио Гатти-Казацца, понимая в глубине души, что, скорее всего, прежнего Энрико зрители больше не увидят, лихорадочно искал ему замену — в первую очередь в Европе. Можно задаться вопросом: почему именно там? Ведь в «Метрополитен-опере» пели в то время блестящие тенора, они имели успех и восторженно принимались публикой. Но все они уже были известны ньюйоркцам, а появление следующего «культового» певца должно было стать, по мнению дирекции, своеобразной сенсацией, поэтому «второй Карузо» должен был внезапно появиться и прогреметь как гром средь ясного неба. Одним из претендентов на эту роль стал тридцативосьмилетний тенор Юзеф Манн. Голос Манна, польского еврея, певшего в ранние годы в синагоге, по тембру несколько напоминал голос Карузо и имел густой «темный» тембр — Манн начинал оперную карьеру как бас (!), но потом начал исполнять теноровые партии. К моменту, о котором идет речь, он был ведущим солистом Берлинской оперы. Как только представители дирекции, специально прибывшие в Германию, ознакомились с его дарованием, они тут же ангажировали его в «Метрополитен-оперу». Однако выступить в Нью-Йорке Манну было не суждено. 5 сентября 1921 года в Берлинской опере разыгралась трагедия. «Перед выездом из Берлина Манн на своем прощальном спектакле пел Радамеса в „Аиде“. Необходимость расстаться с театром, где его с таким энтузиазмом принимали, и сознание огромной чести стать преемником Карузо на крупнейшей оперной сцене мира — все это вызвало у него сильнейшее нервное потрясение. В конце третьего акта в сцене у Нила, когда при звуках труднейшей форсированной фразы Радамеса опускался занавес, Манн упал и скончался от разрыва сердца в ту минуту, когда эхо его голоса еще звучало в зале[444]. Страшная, трагическая смерть остановила его на пороге большой карьеры…»[445]

Среди претендентов на титул «короля теноров» был Беньямино Джильи, который и в самом деле — не обладая голосом, равновеликим карузовскому (а таким похвастаться не мог никто) — вскоре стал самым популярным и любимым в мире тенором (во многом этому способствовал и кинематограф). В то время, когда в прессе бурно обсуждался вопрос о преемнике Карузо, Джильи поступил мудро и осмотрительно — он опубликовал статью, в которой предложил прекратить обсуждение этой темы. Своеобразный итог этой гонки за «королевским троном» спустя многие годы подвел один из ее участников. В 1967 году Джованни Мартинелли на вопрос Эдди Смита о том, как тот оценивает положение Карузо среди прочих теноров, пристально посмотрел на него и ответил:

— Если представить, что можно соединить в одном теноре все лучшее от Джильи, Пертиле, Лаури-Вольпи и меня, — то все равно — такой певец не был бы достоин даже шнурки завязывать Энрико!..

Еще при жизни Карузо его имя стало нарицательным, олицетворяя высшую форму одаренности в вокальной сфере. Лучший комплимент тенору — это поставить его имя рядом с Карузо. Так, варшавского кантора Гершона Сироту называют «еврейским Карузо»[446], Юсси Бьерлинга — шведским, Лео Слезака — австрийским, Карела Буриана — чешским[447], Йозефа Шмидта — немецким[448], Альфреда Пиккавера — «венским Карузо из Праги», испанца Антонио Кортиса и грека Косту Милону — «маленькими Карузо»[449], Робертино Лоретти — «новым Карузо», Марио Ланца — «американским Карузо». Позже этого же титула удостоился Ричард Такер, голос которого, кстати, Дороти считала наиболее напоминающим голос ее мужа[450].

В 1951 году, спустя тридцать лет после смерти Энрико на экраны вышли два посвященных ему фильма: в Америке — «Великий Карузо», в Италии — «Энрико Карузо: легенда одного голоса». В титрах первого из них значится, что в основе сценария лежит книга Дороти «Энрико Карузо: его жизнь и смерть». Однако, на самом деле, это всего лишь рекламный ход. Ни к этой книге, ни к образу и реальной жизни великого тенора, ни к истории его брака с Дороти фильм не имеет ни малейшего отношения — за исключением двух-трех, скорее, анекдотичных эпизодов. Это «классическая» сентиментальная история в стиле слезливых мелодрам, главный герой которой почему-то носит имя «Карузо». Роль главного героя исполнил американец итальянского происхождения Марио Ланца, по сути, никогда не бывший профессиональным оперным певцом[451]. Как ни уверял Ланца, что он тщательно изучал все, что связано с Карузо — его голос, манеру, даже походку, — в фильме ничего не напоминает о реальном человеке и певце (меньше всего — как раз голос Ланца, который, несмотря на красоту тембра, даже бессмысленно сравнивать с карузовским; впрочем, в этой киноленте в эпизодических ролях заняты блестящие певцы, что само по себе представляет интерес для поклонников вокального искусства: Дороти Кирстен, Бланш Тебом, Люсин Амара, Джузеппе Вальденго, Никола Москона, Ярмила Новотна — последняя, к сожалению, не поет).

442

Шаляпин Ф. Страницы из моей жизни.

443

The New York Times, 4 August 1921.

444

Согласно другому источнику, Юзеф Манн скончался по пути в гримуборную.

445

Вайда-Королевич Я. Жизнь и искусство: воспоминания оперной певицы. Л., 1965. С. 195.

446

Кстати, как гласит молва, Карузо, однажды послушав пение Сироты, сказал: «Можно только поблагодарить небеса, что он использовал свой божественный дар в другой области и я не должен конкурировать на оперной сцене с этим грандиозным певцом!»

447

Рассказывают, что после дебюта Карела Буриана в «Метрополитен-опере» в 1908 году Карузо признался: «Я могу петь только кое-что, Буриан может петь все»…

448

Тенора-лилипута Йозефа Шмидта (его рост был 154 сантиметра), родившегося в Черновцах, называли также «буковинским Карузо».

449

Коста Милона действительно был очень невысокого роста — немногим выше лилипута Йозефа Шмидта.

450

Возможно, с этим обстоятельством связано то, что похороны Такера были организованы прямо на сцене «Метрополитен-оперы» — случай уникальный в истории этого театра.

451

Оперная карьера Ланца включает лишь два, и то не очень удачных, выступления в роли Пинкертона в «Мадам Баттерфляй» в Опере Нового Орлеана в 1947 году; таким образом, название одного из фильмов с участием Ланца, «Любимец Нового Орлеана», звучит довольно двусмысленно…