Духи Великой Реки

Дорогой Ган!

Думаю, что никогда не стану менгской женщиной. Я знаю, что начинать письмо таким образом странно, но я никогда раньше не писала писем и потому не могу придумать ничего лучше, чем писать о том, о чем думаю. Я никогда не стану менгской женщиной, хотя одно время мне казалось, что я могла бы. Я научилась готовить и дубить шкуры, расхваливать мужчин, когда они возвращаются с охоты, присматривать за детьми, когда замужние женщины – некоторые из них мои ровесницы – чем-то заняты. Ни одно из этих занятий не трудно и не противно, как только научишься; беда в том, что они совсем неинтересны. Менги, похоже, начисто лишены любопытства; они, кажется, считают, что понимают в мире все, что можно понять. Этим они сходны с большинством людей, которых я знала во дворце. Везом, например, одно время ухаживавшим за мной, – как же ты сердился на меня за заигрывания с ним, и был совершенно прав: на что ему знания ? Мне думается, что люди всюду, должно быть, не стремятся знать особенно много.

Не то чтобы знания когда-нибудь приносили мне пользу; они всегда только осложняли жизнь. Лишь сам процесс открытия для себя нового дает мне чувство удовлетворения.

Так что я никогда не стану менгской женщиной, как не могла быть и жительницей Нола. Я могу только оставаться Хизи и, может быть, когда-нибудь стану Ганом, потому что ты единственный известный мне человек, страдающий той же болезнью, единственный, чью жизнь я хотела бы вести.

Здесь я в безопасности, как мне кажется, по крайней мере могущество Реки мне не угрожает. Как ты и думал, изменения в моем теле прекратились, стоило мне оказаться от Реки далеко, – неестественные изменения, хочу я сказать, хотя некоторые естественные изменения, продолжающиеся во мне, я нахожу довольно отвратительными. Но что бы со мной ни случилось, какая бы мне ни выпала теперь судьба, это не будет темный зал, куда ведет Лестница Тьмы и где живут Благословенные, где мой двоюродный брат Дьен и дядя Лэкэз плавают, словно угри. Этого теперь не будет.

Я должна сообщить тебе кое-что про кочевников, опровергнуть некоторые выдумки, содержащиеся в «Пустыне Менг», книге, которую ты мне прислал. Во-первых, они не бьют своих детей, чтобы сделать их сильными, наоборот, они, пожалуй, чересчур снисходительны к детям. Менги также не проводят все время в седле, не спят и не занимаются любовью верхом, хотя, как я слышала, такое иногда и случается. Большую часть года они живут в дощатых домах, обмазанных глиной, которые называются «ект». Иногда менги кочуют небольшими группами, но даже тогда возят с собой шатры из шкур, называемые «бен», которые могут раскинуть в несколько секунд. Рассказы о том, что менги питаются только мясом огромных животных, у которых змеи вместо носов и длинные костяные сабли вместо клыков, отчасти правдивы. Я таких зверей – менги называют их «нантук» – еще не видела, но мне говорили, что они существуют. Менги охотятся на них верхом на лошадях, с длинными копьями, и такая охота очень опасна. Чаще, однако, охотятся на оленей, бизонов, лосей, кроликов. Сегодня я видела дубечага, зверя, похожего на буйвола, только гораздо крупнее. Мне было трудно поверить своим глазам; дубечаг напомнил мне, что чудеса все-таки существуют. Большая часть еды менгов – вовсе не охотничья добыча: мне это хорошо известно, ведь женщины проводят целые дни, собирая ягоды и орехи и выкапывая корни; они также пекут хлеб из муки, которую покупают в Ноле. Менги держат коз, дающих им молоко и мясо. Здешняя еда сытная, но пресная: соли у менгов мало, а специй они не знают. Я так скучаю по черному хлебу, который пекла Квэй, по гранатовому сиропу и кофе, по рису! Пожалуйста, найди способ сообщить об этом Квэй, только не подвергай себя при этом опасности.

Уже совсем стемнело, теперь я пишу, сидя у огня, и женщины начали шушукаться, наверное, мне следует заняться общими делами. Но сначала я должна сообщить тебе кое-что важное.

Наш план бегства провалился, как тебе известно, и только благодаря Перкару и его мечу нам удалось покинуть Нол. Нас предал, Ган, человек по имени Йэн. Я ничего ему не говорила – мне бы и в голову не пришло подвергнуть твою жизнь такой опасности – только Йэн был совсем не тем, за кого себя выдавал. Он был, я думаю, убийца, джик. Его настоящее имя Гхэ, по крайней мере он этим хвалился. Перкар убил его, отсек ему голову, так что теперь он тебе не опасен. Но будь осторожен, Ган. Йэн мог рассказать другим о том, как ты мне помог, – он следил за нами все время и, наверное, знал наши секреты. Меня все время поражает, какие маски носят люди. Я доверяла Йэну, думала, что нравлюсь ему, а он оказался моим злейшим врагом. А ты, как мне казалось, меня ненавидел, а был на самом деле моим верным другом. Я скучаю по тебе.

Я велю тому, кто доставит тебе это письмо, не отдавать его никому другому. Однако я пишу древними буквами, так что даже если письмо перехватят, его, наверное, принесут тебе для перевода!

Потом напишу еще.

Хизи вздохнула, посыпала влажные чернила песком, потом сдула его; подождав немного у очага, пока написанное окончательно высохнет, она сменила Ворчунью, самую старшую из женщин, которая мешала похлебку в котле.

Утка, внучка Братца Коня, всего на год младше Хизи, уселась с ней рядом и начала бросать долгие выразительные взгляды на бумагу.

– Что ты делала? – наконец не выдержала Утка, когда Хизи никак не откликнулась на ее молчаливое любопытство.

– Писала, – ответила Хизи, используя нолийское слово: в языке менгов соответствующее понятие отсутствовало.

– А что это такое?

– Изображение слов, чтобы другой человек увидел и понял.

– Увидел слова?

– Вот такие значки обозначают слова, – объяснила Хизи. – Любой, кто знает значки, сможет понять, что я написала.

– Ах, так это магия, – протянула Утка.

Хизи собралась объяснить, но вспомнила, с кем разговаривает: Утка была уверена, что Нол находится на краю света, что лодка, которая поплывет дальше Нола по Реке, непременно свалится в бездонную пропасть.

– Да, – согласилась Хизи, – магия. – Если она когда-нибудь станет учительницей вроде Гана, подумала девочка, в ученики она будет брать только самых сообразительных. На остальных ей не хватит терпения.

– Тогда будь осторожна, – прошептала Утка – Кое-кто уже поговаривает, что ты ведьма.

Хизи фыркнула, но задумалась. Считаться ведьмой опасно. Из-за таких вещей тебя как раз и могут зарезать во сне Нужно все это обдумать.

– Никакая я не ведьма, Утка. – Лучшего ответа сейчас Хизи не нашла.

– Я знаю, Хизи. Просто ты очень странная. Ну да ведь ты же из Нола.

– Из Нола также привозят сладости и медные колокольчики, которые всем так нравятся, – ответила ей Хизи.

– Верно, – согласилась Утка и тут же добавила: – Кстати, матушка хочет, чтобы мы с тобой дошили те сапоги.

– Угу, – буркнула Хизи Поэтому-то Утка и интересовалась, что она делает: не из любознательности, а чтобы засадить за работу Хизи пожала плечами. – Хорошо.

Рассвет превратил покрытую снегом равнину в чеканную бронзу; всадники ехали прямо в солнечное сияние. Для Хизи снег уже утратил свою новизну и стал таким же досадным неудобством, как и для всех остальных.

Вскоре Перкар и Нгангата подъехали к девочке попрощаться. На лице Перкара было то встревоженное выражение напускной уверенности, которое Хизи уже научилась немедленно распознавать. Может быть, она и в самом деле уже стала менгской женщиной, по крайней мере в этом отношении? Живя в Ноле, Хизи редко интересовалась тем, что могут думать окружающие.

– Я присоединюсь к вам через несколько дней, – сказал Перкар. – Передай Тзэму привет от меня.

– Обязательно, – ответила Хизи, стараясь, чтобы голос ее прозвучал ровно и не выдал раздражения.

Перкар кивнул и наклонился ближе:

– Когда я вернусь, мы с тобой поскачем наперегонки. А пока тренируйся!