Духи Великой Реки

– И уверен, что ты помнишь, где найти твои книги про арки и водостоки, – продолжал старик, – так зачем беспокоить меня?

Облегчение захлестнуло Гхэ всего – от ног до головы. Ган просто был верен себе – как всегда, нетерпелив и недоброжелателен. Значит, он все еще считает его Йэном, архитектором.

– Господин, – поспешно заговорил молодой человек, боясь, что старик вернется к своему занятию, – я давно не был в библиотеке.

– Несколько месяцев, – ответил Ган, – меньше года. Неужели твоя голова не способна удержать знания такое короткое время?

Гхэ неловко переступил с ноги на ногу.

– Да, учитель Ган, увы. Я…

– Не трать мое время понапрасну, – предупредил его старик.

Гхэ понизил голос, придав лицу выражение беспокойства. Внутри он чувствовал облегчение: теперь он был уверен в маске, которую носил, его опасения развеялись в душном воздухе библиотеки.

– Господин, – прошептал он почти неслышно, – учитель Ган, я пришел, чтобы спросить тебя о Хизи.

Ган вытаращил на него глаза, что-то промелькнуло за бесстрастным выражением его лица и тут же исчезло. Гхэ оценил его выдержку: Ган носил маску столь же искусно, как и он сам.

– Хизината, – поправил он Гхэ, подчеркнув суффикс, означающий, что речь идет о духе.

– Хизи, – тихо, но настойчиво повторил Гхэ.

Ган дрожал, и теперь дрожь достигла лица и преобразила его в олицетворение ярости.

– Держи рот на замке, – рявкнул он. – Не говори со мной о таких вещах.

Гхэ упрямо потупился, хотя добавил в голос толику смущения.

– Мне казалось, что ты был к ней привязан, – осторожно продолжал он. – Она была твоей ученицей, и ты ею гордился. Учитель Ган, я тоже был к ней привязан. Мы… я нравился ей. А теперь она исчезла, и все говорят о ней как о духе. Но я знаю лучше, понимаешь? Я слышал, о чем шепчутся жрецы. Я знаю, что она покинула город, бежала вместе со своим телохранителем.

Перо Гана чиркнуло по белой бумаге; Гхэ заметил, что безупречная до того страница теперь покрыта чернильными кляксами.

«Он знает! – радостно подумал Гхэ, – Он знает, куда она отправилась!»

Ган отвел глаза, но тут же снова взглянул на Гхэ.

– Молодой человек, я могу только предостеречь тебя: не повторяй таких вещей, – тихо проговорил он. – Я знаю, что она тебе нравилась, – это было заметно. Но она мертва, понимаешь? Мне жаль тебя, однако это правда. Я и сам скорблю по ней и буду скорбеть до самой смерти. Но Хизината мертва. Ее торжественно погребли там, где покоятся ее предки, в склепе под Храмом Воды.

Ган взглянул на испорченную страницу и огорченно нахмурился.

– Если тебе нужно пользоваться библиотекой, – сказал он, – я помогу тебе, как помогла бы она. Я сделаю это ради нее. Если же библиотека тебе не нужна, уходи. Если понадобится, я позову стражника, и ты будешь опозорен перед жрецами. Понял?

Взгляд Гана был теперь мягким, но по-прежнему непреклонным. Гхэ не мог придумать ничего, что помогло бы ему получить нужные сведения.

– Как прикажешь, – сдался он наконец, но добавил с вызовом: – И все равно я знаю!..

– Уходи, – повторил Ган, и голос его зазвенел, как разбившееся стекло.

Гхэ кивнул, почтительно поклонился и покинул библиотеку.

Гхэ возвращался по тем же узким коридорам, по которым пришел, хмуря брови и настороженно оглядываясь. Ган оказался упрямее, чем он ожидал, и добиться его помощи будет нелегко – а в помощи Гана Гхэ нуждался.

По крайней мере поговорить с кем-то было приятно, приятно доказать себе, что он на самом деле жив. Гхэ обитал во дворце уже два дня, однако приходилось скрываться, высматривая и оставаясь невидимым. Его единственная встреча с человеком до сих пор была… вовсе не сердечной.

Первый день он провел, стараясь найти место, где можно было бы поселиться; это, впрочем, оказалось нетрудным делом. В старой части дворца было много необитаемых помещений, а под ним находились и вовсе никогда не посещаемые залы древнего здания, на котором был выстроен современный дворец. Хизи проводила там много времени, и Гхэ иногда скрытно следовал за ней; исследовал он те залы и в одиночку. Вполне можно было найти место, куда не заглядывали бы стражники, и Гхэ легко справился с этой задачей.

Обзавестись одеждой взамен пришедшей в негодность собственной было труднее и опаснее. К тому же Гхэ обнаружил одну свою неприятную особенность. Комната, куда он проник с целью украсть одежду, принадлежала молодому человеку из свиты какого-то аристократа. Гхэ выбрал его из веселившихся во Дворе Красного Цветка, излюбленного – по причине уединенности – места пирушек золотой молодежи. Юноша был примерно такого же сложения, что и Гхэ, телохранителя у него не оказалось, к тому же он напился до того, что едва ли заметил бы Гхэ в своей комнате. Так все и вышло; однако, когда Гхэ увидел бесчувственное тело на постели, интерес к одежде внезапно оказался вытеснен голодом. Одно дело – насытиться чудовищем, живущим в подземельях; совсем другое – убить человека, которого непременно хватятся. И все же, почти не осознавая собственных действий, Гхэ вырвал душевные нити спящего и пожрал их, высосав из человека всю жизнь до капли. Оставлять тело в комнате показалось ему неосмотрительным – жрецы храма Ахвен могут обладать способами узнать, что причинило смерть, – так что теперь молодой аристократ покоился глубоко под дворцом, вернувшись к прародительнице-Реке.

Интересно, подумал Гхэ, как часто придется насыщаться подобным образом?

Косые лучи заката ослепительно сияли на белых стенах дворика, куда он вышел из темного коридора. Гхэ поднырнул под перистые листья древовидного папоротника, наслаждаясь ароматами свежеиспеченного хлеба и зажаренного с чесноком барашка. Старуха, занятая стряпней, бросила на него равнодушный взгляд и вернулась к работе. Из окна третьего этажа какая-то женщина что-то крикнула поварихе, но та лишь небрежно отмахнулась. Гхэ быстро пересек открытое пространство и с облегчением нырнул в полутемный зал, освещенный лишь рассеянным светом, просачивающимся сквозь голубые стеклянные кирпичи в потолке.

Мысли Гхэ вернулись к Гану. Из разговора со стариком он узнал по крайней мере три полезные вещи. Во-первых, он способен нормально разговаривать с другими людьми – обстоятельство, в котором Гхэ уже начал сомневаться; более того, разговаривать как джик, скрывая свою истинную сущность, чем бы она теперь ни была. Во-вторых, Гану неизвестно, кто Гхэ такой на самом деле. Старик считает, будто он Йэн, молодой человек, влюбленный в Хизи. И наконец, хоть Ган на словах и отрицал это, по разным мелким признакам, которые Гхэ по-прежнему улавливал, было ясно, что библиотекарь знает: Хизи жива; может быть, ему даже известно, где ее искать. Это означало, что Гхэ напал на многообещающий след – возможно, единственный сохранившийся, поскольку, как выяснилось, он пролежал в подземельях под дворцом около пяти месяцев. Хизи, должно быть, далеко от Нола, далеко от Реки и ее влияния.

Гхэ миновал вход в Зал Мгновений, где свет так дробился цветными стеклами, что когда-то ему казалось, будто Рожденные Водой залучили к себе радугу. Молодой человек быстро прошел мимо, склонив голову словно из почтения, и поспешил в безлюдную часть дворца. Именно там, не пройдя и полсотни шагов по Залу Нефритовых Подвесок, он заметил идущего за ним человека. Гхэ не подал вида, что обеспокоен этим, и продолжал идти как ни в чем не бывало. Сделав несколько поворотов, он оставил далеко позади посещаемые залы и наконец остановился, чтобы отдохнуть и подождать преследователя, в одном из бесчисленных двориков. Дворик – названия его Гхэ не знал – был запущен и отличался меланхолической красотой. Маленький, открытый небу, он утонул в камне дворца. Сюда выходили только пустые затянутые паутиной балконы. Бледное зимнее солнце окрасило росшую посреди дворика старую оливу в золотистые тона, сквозь трещины между камнями тянулись сорняки. Гхэ опустился на скамью – гранитную плиту, опирающуюся на резных рыб, почти скрытых мхом и лишайниками. Рядом густые черные побеги какого-то колючего растения извивались по стене и оплетали кованую решетку балкона второго этажа. Гхэ рассеянно подумал: если это какой-то сорт вьющейся розы, то не окажутся ли и цветы тоже черными?