Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 16 из 104

Бесполезно говорить, какую боль причинило жестокому мандарину и нежному отцу (такое сочетание случается довольно часто) похищение его ребенка. Бедный паренек, который ни в коей мере не отвечал за преступления своего отца, обладавший доброй душой, о чем говорилось в начале этой истории, сразу же приступил к выполнению своих обязанностей, получая от вечно пьяного капитана в награду лишь тумаки. Можно легко себе представить, сколько зуботычин и затрещин доставалось бедняге.

У паренька, как мы уже сказали, было доброе сердце. Страдания европейцев не оставили его равнодушным — уж слишком схожи оказались их судьбы, он испытывал к ним искреннюю симпатию. Услышав, как старый боцман жалуется на отсутствие курева, этот несчастный не побоялся стащить у своего мучителя пачку табака и принести ее пленнику. Он же на всякий случай бросил нож на койку Пьеру Легалю, чтобы тот смог в нужное время разрезать путы.

Юнга рассказал эту бесхитростную и жестокую историю на своем, порой не очень понятном языке с таким чувством, что растрогал наших друзей.

— Бедный мальчуган, — сказал Фрике, — мы никогда не забудем твоей доброты, ты оказал услугу людям, которые умеют быть благодарными, и, пока длится наше путешествие, мы постараемся заменить тебе семью.

— Это будет настоящая семья, — с серьезным видом подтвердил Пьер Легаль.

— Как все интересно складывается, — продолжал парижанин. — У меня в мои двадцать один год уже есть семнадцатилетний сын, очень милый паренек, но черный, словно деготь. Не стоит волноваться, он не ест своих ближних. Он — настоящий джентльмен, наш маленький принц.

— Из него выйдет заправский моряк, — вставил Пьер.

— Вы станете братьями, так как с сегодняшнего дня я тебя тоже усыновляю.

— …Мы усыновляем.

— Уж, видно, мне на роду написано во время своих плаваний подбирать беспризорных ребят, хотя сам я едва помню своих родителей, — с невыразимой грустью пробормотал молодой человек. Затем, снова повеселев (он никогда не мог долго грустить), продолжал: — Да, я — настоящий многодетный отец. Кстати, как тебя зовут?

— Ша Фуатонг.

— Как ты сказал?..

— Ша Фуатонг!

— Но, мой бедный малыш, разве это имя? Послушай, я не хочу тебя обидеть, но сразу видно, что имя твое не было занесено в книгу актов гражданского состояния во французской мэрии. Мы никогда не сможем привыкнуть к такому странному имени. Всякий раз, когда я попытаюсь произнести его, мне будет казаться, что в носу у меня застряла добрая дюжина комаров. Давай придумаем какое-нибудь французское имя. Ты сможешь снова взять свое, когда вернешься домой.

— Холосо, — согласился паренек.

— Мы назовем тебя Виктор. Так зовут меня. И имя это не хуже любого другого, ведь так?

— Холосо, Виктол!

— Ах, черт, ты же не можешь произнести букву «р», так и язык недолго сломать. Ба, но это лучше, чем быть съеденным папуасами. Однако мы совсем позабыли об этих отвратительных каннибалах.

— Что-то не хочется о них думать.

— Да, но наш милый мальчуган мог бы нам рассказать, при каких обстоятельствах были убиты его спутники.

Трагический рассказ юнги был на редкость лаконичен. Китайцы, находившиеся на борту потерпевшего аварию судна, покинули его незадолго до того, как обоим французам удалось выбраться из своей клетушки. С помощью канатов они добрались до берега, затем перенесли туда кое-какую провизию. К несчастью, кули захватили с собой и несколько бочонков с виски, имевшихся на корабле.

Китайцы сразу же напились, не подумав даже об элементарной предосторожности. Когда они уснули, папуасы, затаившиеся в зарослях, неслышно подкрались к ним и, не выпустив ни одной стрелы, захватили в плен большую часть азиатов. Несколько человек, еще не совсем отупевшие от выпитого, пытались сопротивляться, но безуспешно.

Виктор (так мы отныне будем его называть), укрывшись среди корней огромного кедра[103], стал свидетелем этой ужасной бойни. Он видел, как папуасы, привязав несчастных за косы к веткам деревьев, пили их кровь. Его обнаружили под самый конец, и, если бы не вмешательство Пьера и Фрике, он наверняка бы тоже был убит.





Мальчуган уже заканчивал свой рассказ, когда небо на горизонте посветлело. Надо было не откладывая принимать решение.

— Куда же теперь мы направляемся? — спросил Фрике. — Черт возьми, — продолжал он, взглянув на голые, искусанные москитами плечи Виктора, — мой бедный малыш! Ты же совершенно голый.

— Челнокожие солвали с меня лубашку, сняли блюки.

— Хорошо, что они не содрали с тебя кожу! Ничего, у нас еще найдется кое-какая одежда, мы соорудим тебе костюм моряка. Надеюсь, тебя это устроит.

— Да.

— Прекрасно, теперь надо как можно скорее добраться до нашего плота! Послушай, Пьер, пирога, если учесть, что построили ее дикари, сделана очень недурно и неплохо оснащена.

— Во-первых, это не одна пирога, а целых две! Та, на которой мы находимся, является собственно лодкой, а прочно прикрепленная к ней лодка поменьше служит балансиром, который не дает перевернуться пироге ни при каких обстоятельствах. Маленькая бамбуковая мачта с парусом на корме, сплетенным из волокон кокосовой пальмы, и канаты, надо сказать, сделаны очень искусно. Думаю, это суденышко сослужит нам хорошую службу, и, надеюсь, очень скоро. А теперь свистать всех наверх, все по местам! Приготовиться к отплытию!

— Капитан, — заметил с улыбкой Фрике, — маневр будет нетрудным. К счастью, экипаж у нас небольшой. В дорогу!

Дабы не привлекать внимания папуасов, было решено не поднимать пока паруса, а посему Пьер взялся за одно весло, Фрике — за другое, и пирога с легкостью, что свидетельствовало о ее превосходных мореходных качествах и ловкости гребцов, двинулась в путь. Им удалось легко обогнуть коралловый риф и добраться до плота, о существовании которого жители острова, к счастью, не подозревали.

Наши друзья быстро и без труда перенесли все свои немногочисленные пожитки в пирогу, где поместился бы и куда больший груз. Виктор получил рубашку и брюки. Паренек был в восторге: переодевшись, он действительно стал похож на «настоящего» моряка.

— Что теперь? — спросил Фрике, когда погрузка была закончена. — Нельзя же сидеть здесь вечно, да еще с такими опасными соседями, тем более нет никакой надежды на то, что мы сумеем найти с ними общий язык. Как ты считаешь, Пьер?

— Выкладывай, что задумал, сынок, у тебя наверняка есть какой-то план.

— Одно из двух: либо мы находимся на маленьком острове, либо на большой земле.

— Замечание, как мне представляется, вполне разумное.

— В первом случае нам надо сматываться отсюда как можно скорее и поискать новое прибежище — островов здесь предостаточно. Во втором же случае мы должны покинуть берег, где живут каннибалы, и найти более подходящее местечко (лучше, если оно будет как можно дальше от этого).

— Золотые слова, моряк. А что еще?

— Прежде всего надо объехать вокруг острова, узнать, насколько он велик. У нас тут на неделю продуктов, в реках достаточно воды. Думаю, можно спокойно двигаться в путь. Если же островитяне решат помешать нам, мы сумеем использовать те доводы, которые этой ночью оказались столь действенными, а когда первая часть нашей программы будет выполнена, решим, что делать дальше.

— Я полностью с тобой согласен, моряк. Мы сразу же примемся за работу. Вот только перекусим чем Бог послал и наляжем на весла.

После очень скромного завтрака, съеденного друзьями с большим аппетитом, «кругосветное» путешествие началось. Пирога, лавируя между коралловыми рифами с удивительной быстротой, взяла курс на восток. Первый день прошел без происшествий. Не встретился ни один папуас, лишь изнуряющая жара мучила европейцев, хотя, казалось, они привыкли к ужасам тропического климата. Солнечные лучи, отражаясь от раскаленных скал, слепили глаза, причиняя нестерпимую боль. Правда, когда перед путешественниками вставали картины пышной тропической зелени, они вздыхали с облегчением.

103

Кедров в Океании нет; речь идет о каких-то других хвойных деревьях, скорее всего — из рода podocarpus.