Страница 5 из 105
— Не может быть! — воскликнул Андре.
— А между тем это так — самые добросовестные путешественники согласны в своих показаниях в этом отношении. Я могу привести вам неоспоримые свидетельства Альфреда Мариса, маркиза де Компьежа и доктора Швейнфурта.
— Ну, ну, продолжайте, доктор, — торопил нетерпеливый Фрике, сильно заинтересованный тем, что говорил ученый, и столь же мало думая о предстоящем удовольствии быть съеденным.
— Ах да, — вдруг спохватился доктор, — нам сейчас принесут пищу.
— Хм… Я не откажусь уплести бифштекс! — весело отозвался мальчуган.
— Бифштекс! — повторил доктор. — Да, своеобразный, можно сказать, бифштекс! Впрочем, я ничего тут не могу поделать; вы сами сейчас все увидите.
— Итак, я весь превратился в слух.
— Я боюсь, что мой рассказ будет, пожалуй, несколько длинен!
— Тем лучше! — воскликнул Фрике. — Продолжайте, пожалуйста!
— Вам, быть может, интересно узнать, что осиебы принадлежат к великой семье фанов или пагуэнов, которые, спускаясь большими группами с северо-востока африканского материка, заполонили экваториальную область до устьев Габона.
— Значит, эти славные пагуэны, которые задавали серенады перед постом морской пехоты и освещали свои хижины пальмовым маслом, налитым в черепашьи панцири, тоже были людоеды! Надо же, я так и думал, глядя на их острые, конические, как у кошек, зубы.
— Совершенно верно; это самое подтверждают и маркиз де Компьеж, и доктор Швейнфурт во время своего посещения страны ньям-ньям и мубутту.
Несомненно, что в центральной части этого громадного африканского материка существует рассадник многочисленных людоедских племен, из которого, под давлением потребности переселения, выходят отдельные племена людоедов, например поселившиеся на западе пагуэны и осиебы, а на востоке ньям-ньям и мубутту. Различных ответвлений у этой громадной семьи великое множество.
— На сорные травы всегда урожай! — со значением заметил Фрике.
— Доктор Швейнфурт определяет количество мубутту цифрой свыше миллиона, а адмирал Лангл десять лет тому назад — до семидесяти тысяч пагуэнов, пребывающих вблизи наших колоний. Но говорят, что за это время число их увеличилось втрое.
— Если так, то они, как видно, не особенно усердно поедают друг друга! — сказал Фрике.
— Напротив, ты весьма ошибаешься, мой маленький приятель. Эти племена плодовиты, как немцы, и так же прожорливы, как последние.
— Нет, уж это слишком! — воскликнул возмущенный Андре. — Неужели это в самом деле возможно?
— Доказательством служит то, что в то время как маркиз де Компьеж записывал эти факты из своих наблюдений, Швейнфурт наблюдал то же самое на расстоянии восьмисот миль от места наблюдений маркиза. Ньям-ньям, само имя которых является звукоподражанием движению челюстей и одновременно означает на их языке «ешь-ешь», населяют восточную часть Центральной Африки.
— Между нами говоря, кличка их не лишена остроумия, — заметил неисправимый болтун Фрике, — хотя она и не особенно смехотворна… Ни-ам, ни-ам (по-французски — Ni-ame, Ni-ame), «ни души», иначе говоря! Да, хорошая кличка!
— Раньше, — продолжал доктор, — их называли «хвостатыми людьми» и долгое время думали, что они действительно обладают этим придатком. Но впоследствии убедились, что они только подвязывают себе бычьи хвосты, которые и были приняты легковерными путешественниками за их естественные придатки. Ньям-ньям, как и пагуэны, украшают свои волосы мелкими раковинками «каури», заменяющими монету на восточном побережье, но никогда не приносимыми морем на западное побережье. Затем, надо заметить, что как те, так и другие пользуются ножами одинаковой формы и величины, называемыми «трумбаш», чрезвычайно вычурными.
Собаки, которые используются на охоте ньям-ньям, низкорослые, похожие на волков животные, с большими, прямо торчащими ушами, короткой гладкой шерстью и небольшим хвостом закорючкой, как у свиньи. Морда острая, с широкой сильно выпуклой лобной костью. Де Компьеж встретил у пагуэнов совершенно такой же вид собак и даже привез с собой одну из них, когда вернулся из своей блестящей экспедиции, совершенной им в обществе Альфреда Марша. Таким образом, не подлежит никакому сомнению, что осиебы принадлежат к той самой семье африканских туземцев, которую так наглядно описывает Швейнфурт.
Из числа всех племен, у которых людоедство в обычае, резче всего оно выражается у мубутту и ньям-ньям. Окруженные с севера и юга черными племенами, на которых они смотрят с величайшим пренебрежением, эти людоеды имеют в своем распоряжении громадный простор для охоты и нападений на слабейшие, малочисленные племена и могут питаться дичью, домашним скотом и человеческим мясом положительно до отвала. Все тела павших на поле битвы или в случайной схватке тотчас же отвозятся в хранилища или по домам. Пленникам сохраняют жизнь на какое-то время, и затем они поступают в пищу ненасытным победителям. Их усердно откармливают, заботясь овозможно большем отложении жира, которым они пользуются для кулинарных целей.
— Это возмутительно! — с отвращением воскликнул Андре.
— И вовсе не утешительно к тому же для нас, — сказал мальчуган, — итак, вы говорите, доктор, что эти господа, которые захватили нас, ближайшие родственники тех, о которых рассказывает доктор… Как его… Швей… Швейн… черт его знает, как его зовут… этого труднопроизносимого пруссака!
— Швейнфурт, — поправил его доктор, — уважайте это имя, мой юный друг, имя человека, заслуживающего уважительного к нему отношения, он был не только серьезным ученым, но и благородным человеком. Он говорил, что, несмотря на людоедство, это племя отличается смелостью, природным умом, ловкостью, проворством и даже в техническом отношении стоит неизмеримо выше соседних выродившихся племен. Их искусство ковать железо, охотиться и вести торговлю может сравниться только с такими же способностями пагуэнов и осиебов. Исключая их свирепость, это — благородная раса, несравненно более культурная, чем ее соседи.
Они обладают известной национальной гордостью и самолюбием, одарены умом, рассудительностью, присущими лишь очень немногим сынам Африки. Их производства стоят довольно высоко, а дружба их искренна и надежна.
— Хорошо было бы оказать им какую-нибудь услугу и приобрести их дружбу, — заметил Фрике, — чтобы избавиться от чести фигурировать на их столе в качестве жаркого с гарниром из сладких бататов, похожих на наш картофель.
— Это действительно было бы хорошо, — согласился Андре, не пропустивший ни единого слова из этих интересных, но неутешительных этнографических сведений, сообщенных доктором.
— К счастью, у нас еще есть время, как я вам сказал, недельки две отсрочки! — вставил доктор.
— Чтобы наше мясо стало в меру сочно и нежно и чтобы наступило полнолуние, как вы говорили? — засмеялся веселый парижанин. — Так, так, за это время мы успеем что-нибудь придумать и ухитримся сберечь свою жизнь!
Но доктор не слушал его; он озабоченно шагал взад и вперед, как будто находясь в ожидании чего-то неприятного.
Солнечные лучи, пробивавшиеся сквозь щели в крыше, становились все более косыми. Ночь быстро надвигалась, и не далее как через полчаса черный мрак, минуя сумерки, окутает всю землю, как это бывает в экваториальных странах.
Вдруг неистовый шум, вой и лай собак, крики спугнутых попугаев, смешавшись воедино, огласили воздух.
— Ну вот, — сказал доктор покорным тоном, — настает время.
— Какое время? — спросил Андре, у которого, несмотря на все мужество, выступил пот на лбу.
— Время обеда!
— Так что же? Что в этом гастрономическом процессе может быть особенно огорчительного?
— Увы, друзья мои! Вы сейчас увидите сами.
Между тем шум и вой все усиливались. Казалось, ревел какой-то нестройный оркестр, состоящий из десятка волынок, издающих душераздирающие звуки. Наконец дверь отворилась и широкий поток света залил всю хижину. Десяток субъектов медного или, вернее, серо-зеленого оттенка кожи, сходного с окраской панциря крокодила, появились в дверях.