Страница 28 из 46
Постепенно в госпитале воцарились чистота и порядок. Хороший пример оказался заразителен, выздоравливающие старались помогать Фрикет. Все мало-помалу налаживалось.
Проделав немалый путь по суше, к назначенному месту встречи прибыл Барка. Он тоже стал добровольным санитаром, брался за любые работы, прежде всего за те, где требовались мужчины, образцово исполняя все поручения.
Приказания шли по цепочке: от главврача к Фрикет, от нее — к Барке, а тот, в свою очередь, спешил их тут же исполнить.
Иногда дело не обходилось без комических происшествий. Это касалось, в частности, известного медицинского приспособления, особенно любимого врачами Мольера[99]. Наша эпоха внесла в него некоторые усовершенствования, но применение осталось прежним, и Барка, вслед за доктором Флераном, широко использовал его по своему усмотрению.
Аппарат[100] имеет длинную трубку и изогнутый наконечник из слоновой кости, и алжирец решил, что он похож на кальян[101]. Барка так его и назвал — мой кальян.
— Ну что, приятель, выкури трубочку, — говорил он больному, которому прописывали эту особого свойства процедуру.
Приятель не хотел, упирался, даже намеревался сбежать. Барка проявлял настойчивость, казался непреклонным и в конце концов добивался успеха:
— Начальник сказать, так надо! И барышень-доктор тоже сказать! Ну-ка, покури кальян…
Он заливался смехом, и все начинали смеяться, и в эти минуты всеобщего веселья болезнь, казалось, отступала и давала передышку.
Странное дело: находясь в самом очаге инфекций, Фрикет чувствовала себя превосходно. Она ела на ходу, мало спала, никогда не отдыхала, но ни разу не ощутила усталости или недомогания. Да, многие женщины, внешне хрупкие и слабые, в работе оказываются гораздо выносливее мужчин. Испытания и тяготы жизни закаляют их, самопожертвование придает им сил. Величие души не может возникнуть на несколько часов или несколько дней, эта черта присуща человеку всю жизнь!
Время шло. В Сюбербивиле все было спокойно, Фрикет все так же работала. И вот наступил праздник 14 июля. Солдаты по приказу командира получили трехдневный отдых и пакет с подарками. Конечно, по традиции, не обошлось без парада. Затем сомалийцы и алжирцы устроили скачки на мулах. Вечером в городе было шествие с разноцветными факелами, а после отбоя офицеры пили пунш.
Официальное веселье закончилось, а болезнь и страдания не знали отдыха, людям все так же требовалась помощь.
Фрикет вздрогнула от неожиданности, услышав стук копыт мула. Ей хорошо было известно, что он предвещал прибытие нового больного. «Еще один, — подумала она… — Боже, когда же ты сжалишься и прекратишь поток этих несчастных!»
Санитары на руках сняли больного с телеги. При виде девушки на исхудавшем бледном лице показалась робкая улыбка. Несчастного уложили на носилки, Фрикет подошла к нему. Он поднес руку к козырьку и прошептал:
— Здравствуйте, мадемуазель. Это я… Пепен, капрал Пепен… меня трудно узнать… тем более что я все еще не сержант.
До этого дня Фрикет одинаково относилась ко всем своим больным, никого не выделяя, но прибытие капрала Пепена все изменило… Сердце ее дрогнуло. Парижанин не был для нее обыкновенным пациентом. Это был товарищ, друг, земляк, как говорили в полку. К тому же, как оказалось, они ходили в одну школу, были соседями, знали семьи друг друга. Их отцы, гордившиеся, что их отпрыски выросли настоящими патриотами, и матери, беспрестанно тревожившиеся за детей, часто виделись на улице. Случайная встреча молодых людей была трогательной и радостной. Капрал, не терявший веселья и бодрости в любых условиях, был, казалось, не из тех, кто навсегда остается в чужой земле, а из тех, кто побеждает недуги и смерть и с честью выходит из любых испытаний.
Тем тяжелее было видеть его умирающим. Заразился он неожиданно. Три дня назад у него обнаружилась острая дизентерия, которая сопровождалась лихорадкой, и буквально сломила молодого человека. Он измучился от колик, сжигавших его внутренности раскаленным железом, лицо его то и дело искажалось от боли. Стараясь не стонать, он кусал свою простыню и с отчаянием глядел на девушку, как будто умоляя: «Сделай же что-нибудь!.. Спаси меня!» Фрикет срочно послала за врачом и дала больному большую дозу опиума. Затем она внимательно осмотрела его.
ГЛАВА 7
Ужасная болезнь. — Отчаянные усилия. — Самоотверженность. — Надежда. — Хитрость. — Тревоги. — Священник. — Последняя воля. — Агония. — На знамя равняйсь! Смирно!
Изменившееся до неузнаваемости лицо парижанина выражало тоску и отчаяние. Язык, почерневший и иссохший, судорожно дергался, а слизистая оболочка рта уже покрылась струпьями. Фрикет сразу поняла, что состояние больного крайне тяжелое, почти безнадежное. Опиум не принес облегчения, надо было срочно что-то делать. Девушка решилась на инъекцию морфия. Пепену стало чуть лучше, он погрузился в сон, и муки его на какое-то время прекратились. В этот момент появился главный врач, который тоже внимательно осмотрел больного, одобрил все принятые меры и с грустью покачал головой. Когда он собрался уходить, девушка негромко спросила его об исходе болезни.
— Капрал обречен, надеяться можно лишь на чудо, — ответил врач.
Фрикет в ужасе прошептала:
— Несчастные родители… Он — единственный сын… Какой удар!
— Молодой человек — ваш знакомый, мадемуазель?
— Да, в некотором роде… Мы — соседи по предместью… Это прекрасные люди, честные, трудолюбивые…
— Страшное несчастье, но что делать… Неизвестно, как долго мы еще будем платить войне эту ужасную дань! Попробую сделать невозможное… И вы тоже станете бороться!
— Конечно, сударь!
— Хотя я вам все время твержу, что надо отдыхать, беречь силы.
— Когда сами вы и ваши коллеги не щадите себя?.. Я начну отдыхать, когда больше не будет больных.
— Госпиталь для нас поле боя, и долг наш сражаться со смертью.
— Я тоже так думаю, сударь. Вы подаете всем нам пример, достойный подражания, я хочу походить на вас! Если я не выдержу здешних условий, то умру, по крайней мере, с сознанием выполненного долга и служения Родине!
Не теряя ни минуты, врач энергично взялся за лечение, применяя самые сильные средства против дизентерии. Хлористая ртуть, строжайшая диета, тщательный уход. Каждый стремился что-нибудь сделать для бедного молодого человека, который оставался одним из самых тяжелых больных.
В первые дни самочувствие капрала немного улучшилось, он приободрился и начал надеяться на выздоровление. К нему почти вернулась его прежняя веселость, однако она была наигранной, и Фрикет это не нравилось. Парижанин не знал, как ее благодарить, и не скупился на похвалы:
— Какая же вы добрая, мадемуазель Фрикет! Да, добрая и заботливая, как мать или сестра… А ведь я для вас человек едва знакомый, почти чужой.
— Вы — француз, солдат, вы воевали за Родину… Я тоже люблю свою страну. Разве я могу вести себя иначе?
— Да, я все понимаю, мадемуазель, но вы и в самом деле достойны восхищения. Если мне удастся выкарабкаться, я перед вами навеки в долгу…
— Обязательно, мой милый, вы обязательно поправитесь.
— И наши старики в предместье увидят, как я возвращаюсь к себе домой. Бедная мамочка, как она обрадуется, когда узнает, что сын ее выздоровел благодаря вам… О, она у меня замечательная, просто золото. И отец тоже славный… папаша Пепен, по прозвищу Рифлар, такой веселый и добрый. Я так и вижу, как он сидит и вынимает соринку из часов… В левом глазу у него монокль[102], и он делает вот такую гримасу…
И бедняга пытался изобразить своего отца: он подмигивал глазом, притворяясь, что туда вставлено увеличительное стеклышко, и смеялся, хотя по его впалым щекам катились слезы.
99
Мольер (наст, имя Жан Батист Поклен; 1622–1673) — французский драматург, актер, театральный деятель, реформатор сценического искусства.
100
Имеется в виду специальная кружка с резиновой трубкой, применяемая для очищения желудка; клизма.
101
Кальян — курительная трубка особого устройства, при котором табачный дым пропускается через воду и очищается там.
102
Монокль — круглое оптическое стекло для одного глаза, вставляется в глазную впадину вместо очков.