Страница 13 из 46
Тогакуты всячески содействовали успеху китайцев, своих союзников: они знали, что в случае победы японцев Корея будет уничтожена навсегда. И вот, чтобы помочь Китаю и оказать решающее влияние на короля Ли Уи, лишив его воли, они организовали похищение монаршего сына, маленького Ли. Ребенка выкрали из дворца ночью; охрана, возможно будучи подкуплена, не подняла тревоги. В комнате, где жил мальчик, над циновкой, служившей постелью, был обнаружен кинжал, пригвоздивший к стене квадратную бумажку следующего содержания:
«Король, сын твой у китайцев, он будет их заложником. Его жизнь или смерть зависят от тебя. Призови своих подданных к восстанию, прогони японцев, стань преданным другом Китая, и отпрыск твой останется жив. Иначе — наследника убьют».
Китайцы очень жестоко обращались с бедным принцем. Так продолжалось до того дня, когда он удивительным образом встретился с Фрикет. Что было потом, мы уже знаем.
Правитель Кореи и любящий отец восторженно принял спасительницу своего сына и с первой же минуты стал выказывать ей свою благодарность. Несмотря на полудикие обычаи, этот монарх не обладал пресловутой королевской неблагодарностью, он щедро наградил хозяина лодки, доставившего принца домой, а также старого мандарина, который помогал освобождению. Цент получил богатые подарки, большую сумму денег и освобождение от тяжелых налогов, а мандарин — повышение: его включили в круг королевских приближенных и назначили завидное жалованье.
К сожалению, ни тому, ни другому не суждено было насладиться королевской милостью.
В ярости от неожиданной неудачи тогакуты решили отомстить и покарать прежде всего людей, вызволивших юного принца. Что касается Ли, то его собирались уничтожить при первой же возможности. Жизнь мальчика была в опасности — убийцы действовали изощренно, не зная жалости, сохраняя все в глубокой тайне и находя сторонников во всех слоях общества.
Между тем Фрикет, ни о чем не подозревая, радовалась нахлынувшим на нее впечатлениям и живо интересовалась всем, что ее окружало. Она изучала, смотрела, успевала повсюду. И вновь нашей героине удивительно повезло: по счастливой случайности у нее оказался переводчик, который прекрасно владел французским языком по той простой причине, что сам был французом. Он много поездил по Китаю и Японии, досконально изучил Корею, в которой прожил двадцать пять лет. Корея стала для него второй родиной. Буддисты с их всегдашней невозмутимостью не обижали старого миссионера[47] из ордена[48] маристов, о котором, видимо, давно забыло начальство. Он вполне спокойно жил здесь в окружении небольшой группы корейцев, приобщенных им к христианской вере, которые относились к нему с глубоким почтением. Увидев незнакомца в первый раз, Фрикет не могла поверить своим глазам. Казалось, что старик прекрасно чувствовал себя в полном облачении мандарина, этот костюм шел ему необыкновенно. Даже бороду он отпустил себе на китайский манер: это была остроконечная бородка с длинными свисающими вниз усами. Его облик довершала коса от затылка до самых пят и огромные круглые очки в роговой оправе, свидетельствовавшие об образованности их владельца.
Фрикет сначала приняла его за китайца. Миссионер улыбнулся и заговорил на правильном французском языке, и сразу сердце нашей путешественницы радостно забилось при звуках родной речи.
— Я — старый галл с берегов Луары[49], я — священник, зовут меня отец Шарпантье. Китайцы не могут как следует произнести мое имя и называют меня Салпатье, переиначивая по-своему.
— Да, да, господин кюре[50], и со мной то же самое, из Фрикет они сделали Фалликет.
Старик и девушка сразу же подружились. Отцу Шарпантье нравилась жизнерадостность Фрикет, ее веселый нрав, и он предложил ей свою помощь в постижении тайн местной цивилизации, которая практически неизвестна европейцам. Француженка стремилась узнать как можно больше, она без устали исследовала все закоулки Сеула и сделала для себя множество интересных и неожиданных наблюдений. Перед ее глазами раскрылись поразительные контрасты.
Обратимся вновь к ее путевым заметкам:
«Да, Сеул — город особенный. Можно даже усомниться, город ли это вообще? Впрочем, сомнения тут излишни. Конечно, город, даже если взять за основу население: в нем около двухсот тысяч жителей.
Но вот постройки!.. Боже, что за лачуги!.. Убогие глиняные или земляные хижины с соломенными крышами, крошечные, как домики карликов.
По высоте в них по большей части нет и трех метров. Когда из такой хижины выходит целое семейство — мужчины, женщины, дети, — можно подумать, что кудахтающие наседки высыпают из тесной клетки курятника. Эти жилища располагаются вкривь и вкось по зловонным улочкам или грязным проходам, в которых громоздятся кучи всяческих отбросов. Трудно даже себе представить! Их так много, что очень часто невозможно пройти!
Удивительно, но корейцы чувствуют себя прекрасно и передвигаются как рыбы в воде, а точнее, как жуки по навозу. Не очень-то приятно, когда кто-то толкнет вас на ходу.
Относительно широких улиц всего три или четыре, они такие же грязные, по ним протекают ручьи, которые служат сточными канавами, куда сливаются все отходы и всевозможные нечистоты.
Подумать только, что в прошлом году мне не нравились некоторые парижские запахи! Сейчас это просто смешно! Обервилье, Пантен, Бонди и Бобиньи[51] — это цветочный аромат, благоухание роз по сравнению со здешними испарениями.
Мне казалось, что нюх мой достаточно закалился, ведь сколько запахов я вдыхала во время учебы на медицинском — то в больнице, то в анатомическом павильоне. Но нет! В Сеуле никак не могу привыкнуть, становится дурно.
Хорошо отцу Шарпантье — он, видимо, притерпелся и не замечает уличного зловония. В королевских покоях, конечно, дышится легче, воздух немного получше. Дворцов у короля несколько, но и там везде грязно, так что надо продвигаться с осторожностью, чтобы не наступить на какую-нибудь гадость.
Нельзя не отметить, что отец моего юного друга не чужд достижений современной цивилизации. С любопытством большого ребенка он забавлялся, играя с телефоном и фонографом[52]. Ему все хотелось посмотреть, что там внутри, но вскоре игрушки сломались, а он так ничего и не понял. Один из дворцов по его приказу был обустроен по-европейски, то есть с электрическим светом, но он горел не дольше елочных свечек; как только туда хлынули чиновники, сановники, стража, фавориты[53], слуги — электричество перестало поступать раз и навсегда. От комфорта, неизвестного в Корее, не осталось и следа, одни только воспоминания, но что еще более печально, случилось это совсем недавно.
Нет, не хочу оставаться в такой стране! Уже давно не терпится снова отправиться на войну.
Пришли холода. Зима здесь суровая, дует ледяной ветер, чего я никак не ожидала, зная, что мы на одной широте с Неаполем…[54] Жители забиваются в свои лачуги и греются весьма оригинальным способом. В погребе под полом устраивается нечто вроде глиняной печки, которую набивают чем угодно, лишь бы горело, в том числе отбросами и всевозможным мусором. Нет ничего похожего на печную трубу. Дым выходит наружу через боковую трубку, которая выведена на улицу и торчит в метре от земли так, что, проходя мимо, можно споткнуться. Пока стоят холода, все эти трубы дымят до безобразия, и улицы застилает плотная темная пелена, от которой щиплет глаза и горло и становится дурно, а в результате не видишь дороги и все время падаешь.
К несчастью, погода становится все хуже и хуже, все сковал лютый холод, и я страдаю, так как не переношу морозов. Утешает лишь то, что замерзли ручьи и лужи, вся грязь затвердела, и стало хорошо, будто дезинфекцию сделали.
И все же, несмотря на дружеские чувства моего юного товарища, несмотря на заботу и внимание его отца и бескорыстную помощь славного доброго миссионера, мне очень хочется отправиться в путь и снова оказаться в армии. Поскорей бы!»
47
Миссионер — лицо, посланное господствующей церковью для религиозного проповедничества среди иноверцев, главным образом отсталых стран; одновременно несли понятия и навыки общечеловеческой культуры.
48
Орден — здесь: монашеские, рыцарские, масонские и другие организации, преследующие религиозные и иные идеологические цели.
49
Луара — самая длинная (1012 км) река Франции, впадает в Бискайский залив, образуя эстуарий, то есть широкое устье с многочисленными рукавами. Вдоль реки расположены крупные города Орлеан, Тур, Нант.
50
Кюре — католический священник во Франции, Бельгии и некоторых других странах.
51
Обервилье, Пантен, Бонди, Бобиньи — предместья в северо-восточной части Парижа (ныне в городской черте), недостаточно благоустроенные, изобиловавшие фабриками.
52
Фонограф — прибор для записи звука на восковой валик и воспроизведения записанного. Фонограф создал в 1877 году американский инженер Эдисон Томас Алва (1847–1931), автор около тысячи изобретений.
53
Фаворит — любимец, пользующийся покровительством влиятельного лица.
54
Неаполь — город-порт в Южной Италии, у подножия действующего вулкана Везувия. В древности — греческая колония. Население на 1894 г. — 539 тыс. чел.