Страница 4 из 46
Даже не выслушав моего ответа, девушки перевели дух и продолжили так же тихо, но с известным воодушевлением, в том духе, что кроме меня, с этим делом никто в городе не справится. Выговорившись, они замолкли. Я не произносила ни слова, поглядывая на опера с криминалистом; интересно, что они мне сообщат?
Они сообщили следующее: все знают, что я — с тараканами, но никто не предполагал, что с такими. Однако со своей собственной судьбой я вольна делать все, что мне заблагорассудится, а вот распоряжаться судьбой своих товарищей мне никто права не давал. Если же дело Нагорного передадут в район, о спокойной жизни можно забыть. Проверки будут чередоваться с заслушиваниями, взыскания с наказаниями, от нас потребуют ежедневных отчетов, по другим делам работать будет некогда… Пока они перечисляли все негативные последствия моего необдуманного шага, я утомилась и решила их прервать.
— Все сказали? — я обвела недовольным взглядом всю эту разношерстную компанию.
Они что-то забурчали, но я отодвинула их, достала из сумки ключ, открыла кабинет и уже с порога довела до их сведения, что никакого Нагорного я в свое производство не просила и уж тем более не получала, и лучше бы им не собирать всякие сплетни, а заниматься своими делами.
— Ты что, Маша? — закричала Зоя мне в спину. — Ты что, не знаешь? Тебе из городской прислали дело Нагорного, по спецпоручению. Шеф сказал, что наверняка ты сама напросилась.
Вот тут у меня заныло под ложечкой. Исчезновение молодого депутата областного Законодательного собрания, а по совместительству — видного мафиозо Нагорного уже полгода было притчей во языцех и активно муссировалось во всех средствах массовой информации, причем только профнепригодный журналист не пнул прокуратуру и милицию за возмутительное бездействие, из-за которого в центре города среди бела дня пропадают люди.
— Я ничего не просила, — в моем голосе зазвучали заискивающие нотки; по лицам товарищей я поняла, что мне все равно никто не поверит, даже если прокурор города даст мне об этом справку с подписью и печатью. — Я правда ничего не просила!..
— Вот только не надо! — жестко обрезала меня Зоя. — Горчаков нам уже сказал, что ты вчера с ним поспорила, что раскроешь самого крутого потеряшку. А круче Нагорного пока в Питере нету.
— На что хоть спорили? — мрачно поинтересовался опер из ОРО, всем своим видом показывая, что отныне собирается поддерживать со мной дипломатические отношения только из вежливости.
Я прижала руки к груди:
— Ребята, правда, я никакого Нагорного в свое производство не просила! Мы с Лешкой просто разговаривали…
Зоя театрально стукнула кулаком в дверь кабинета Горчакова, и мой вероломный друг и коллега тут же нарисовался в проеме.
— Леша, что ты народ дезинформируешь? — набросилась я на него, но он решительно пресек мои поползновения.
— А что, скажешь, мы с тобой не спорили?
— Но это же так, шутка была, — пролепетала я.
— Хорошенькая шутка, — возразил Горчаков и отвернулся от меня. — Я-то думал, граждане, что она просто болтает, а она, оказывается, просто почву готовила. Сопроводиловка-то из городской еще в пятницу подписана, то-то она в воскресенье уже намекала, что ей любого потеряшку раскрыть — раз плюнуть, — доверительно сообщил он собравшимся.
Я махнула рукой и скрылась у себя в кабинете. Ну ладно же, Лешенька! Попросишь ты у меня хлебушка в голодный год!
Буквально через три минуты Зоя с торжествующе-скорбным видом принесла мне увесистый том, аккуратно подшитый следователем отдела по расследованию умышленных убийств и бандитизма Управления по расследованию особо важных дел прокуратуры города. К делу был приложен толстый пакет, тщательно заклеенный и опечатанный с обеих сторон. Наша секретарша шваркнула дело с пакетом мне на стол, с треском раскрыла разносную книгу и ткнула пальцем в строчку, где мне надлежало расписаться, после чего гордо удалилась. Без слов было понятно, что мои вечные поиски приключений достали даже ее, поскольку возросшая нагрузка на район косвенно заденет и ее обожаемого Горчакова, не говоря уже о том, что я постоянно вовлекаю Лешеньку во всякие рискованные мероприятия, подвергая опасности его драгоценную жизнь и здоровье. (Мои жизнь и здоровье, естественно, такой ценности не имеют).
Уже от дверей Зоя сухо бросила:
— И к шефу зайди, он просил.
Поскольку желание начальства видеть меня было стопроцентно связано с новым делом, я сунула том вместе с пакетом под мышку и поплелась к шефу.
Удивительно, но наш прокурор был благодушен и приветлив. Я-то ожидала бури несправедливых обвинений, а он улыбнулся мне и пригласил сесть, сказав неожиданную фразу:
— Да положите вы дело на стол! Что вы в него вцепились, как в любимое дитя?
Я послушно сбросила на стол тяжелый том и присела напротив шефа.
— Владимир Иваныч, — начала я смиренно, надеясь убедить его, что к передаче дела в район я не имею ни малейшего отношения, но он только отмахнулся.
— Не повезло нам, спихнули эту бодягу оттуда, — он ткнул пальцем в потолок, имея в виду вышестоящую, городскую прокуратуру.
— А почему? — робко поинтересовалась я.
— Почему? Почему, почему… — шеф махнул рукой. — Интерес потеряли. Приостановили и в район, теперь мы будем отбиваться.
В принципе, другого ответа я и не ждала.
Как только следственную часть прокуратуры города переименовали в Управление по расследованию особо важных дел, сразу начались дискуссии о том, какие дела считать особо важными.
Естественно, мнение районных прокуроров и следователей, желавших сбагрить неподъемные преступления из своего производства в чужое, и мнение руководства прокуратуры города, которому за отсутствие результатов расследования приятнее и логичнее было показательно пороть районных следователей, нежели своих непосредственных подчиненных, резко разошлись.
Районные прокуроры настаивали на том, чтобы считать особо важными те дела, которые представляют сложность в расследовании: многоэпизодные, с большим количеством обвиняемых, связанные с давлением на следствие, — уж коль скоро декларировалось, что в горпрокуратуру отбирают следовательскую элиту, лучших специалистов. Управление по расследованию особо важных дел утверждало, что особо сложные — суть общественно значимые дела. Нетрудно догадаться, чья точка зрения победила. Поэтому с мафией и бандитизмом в одиночку боролись районные следопыты, а следовательская элита, сконцентрировавшаяся в горпрокуратуре, бесстрашно расследовала дела о преступлениях века: о хулиганском нанесении побоев личному шоферу прокурора города или о клеветнической заметке в адрес губернатора, опубликованной в подпольной газетенке тиражом в двести экземпляров.
По первости, как только следственная часть стала гордо носить имя Управления, я пыталась уговорить одного из знакомых важняков порасследовать дело об организованном преступном сообществе, занимавшемся похищением людей и выполнением заказов на убийства. (Прежде чем приступить к делу, я вежливо поинтересовалась, как его жизнь, и чем он в данный момент занимается. Мой знакомый с гордостью поведал, что в данный момент он ремонтирует свою квартиру, поскольку дел в производстве все равно нет, не накопили еще социально значимых). Выслушав мою информацию, он солидно помолчал, потом сказал, что посоветуется с руководством.
Посоветовавшись, он перезвонил мне и сообщил, что руководство отказало в просьбе о передаче дела в горпрокурзтуру.
— Нет, это не наш уровень, бандиты какие-то.
— Послушай, банда-то серьезная. Что ж, тогда ваш уровень, если не это?
— Наш уровень? Наш уровень — это губернатор, упаси Господи, или председатель Законодательного собрания.
— Ну, а пока губернатор и председатель ЗАКСа еще не сидят, может, все-таки с мафией поборетесь? — безнадежно спросила я, просто для проформы.
— Кто там, говоришь, привлечен? «Мурманские»? «Казанских» валили? — важняк опять солидно помолчал, давая понять несерьезность моих притязаний. — Я начальству доложил, а мне знаешь, что сказали?