Овечья шкура

— Регина, ты сама красишься? — поинтересовалась я, вешая на плечики ее плащ.

— А кто ж меня накрасит? — удивилась она.

— То есть к визажисту ты по утрам не ходишь?

— Да ты что! — возмутилась она. — Я же профессиональный визажист сама. Хочешь, тебя накрашу?

Мне хотелось. Но я испугалась перспективы смывать свой дневной макияж, краситься снова и еще раз умываться. Однако не тут-то было. Регина в мгновение ока разложила на кухонном столе все свои визажистские причиндалы, которые, как я поняла, она таскает с собой на все случаи жизни, ваточкой, смоченной в какой-то ароматной жидкости, ликвидировала то, что я сегодня утром по-дилетантски нарисовала на себе, и стала тихо поглаживать меня какими-то кисточками по лицу. При этом она не забывала отпивать из бокала “Шабли”. Я тоже отпивала это самое “Шабли”, закрыв глаза и полностью доверившись Регине. И, как оказалось, зря.

Она умышленно посадила меня спиной к зеркалу, чтобы я не видела промежуточных стадий процесса, и даже палитру с разноцветной косметикой задвинула мне в тыл.

— Зачем ты мажешь веки коричневыми тенями? — спрашивала она между делом. — Тебе надо класть сначала бежевый, а потом, выше к бровям, розоватый тон. Давай я тебе брови выщиплю, а?

— Не надо, — лениво отвечала я. И Регина, приговаривая: “Ну, не надо — так не надо”, — продолжала малевать на мне новую Швецову по своему разумению, гармоничную и раскованную женщину будущего.

А я с закрытыми глазами рассказывала, как влипла сегодня со Стеценко.

Регина слушала с интересом, но в ее репликах по этому поводу сквозил скепсис.

— Зачем тебе Стеценко? — спрашивала она с той же интонацией, что и насчет теней. — Тебе нужен нормальный спонсор. Тебе лет-то уже много, а шубы еще ни одной. Букетики — это, знаешь, так, силос. Мужчина — я имею в виду настоящего мужчину — должен надеть тебе бриллианты на пальцы. У тебя, между прочим, лак с ногтя содран. На такие пальцы бриллианты тебе никто не наденет. Не говоря уже о том, что ты лицо официальное, неприлично с неухоженными ногтями на работу ходить.

— Оставим в покое мои неприличные пальцы, — вяло огрызалась я, — но спонсор из мехового магазина мне даром не нужен. Если человека не любишь…

— Вот именно, — подхватила Регина. — Если человека не любишь, то остается брать от него подарки.

— Ага, а потом он скажет: “Кто женщину ужинал, тот ее и танцевать должен”, да?

— Ну-у…Такое не исключено.

— Ну вот. А я, может, не хочу давать поцелуи без любви.

— Ой-ой-ой! Чернышевского она цитирует! Ты еще “Домострой” вспомни! Эту… Как ее? “Русскую правду”! — прикрикнула подруга. — Тысячи или даже миллионы женщин каждый день отдаются ненавистным рожам, потным и вонючим, пьяным и нищим. И даже не за меховое манто. И не за бриллианты. А всего лишь за счастье быть при мужике. Я имею в виду замужних страдалиц.

Ага, подумала я, у Регины период отрицания ценностей брака. На той неделе институт семьи был провозглашен священным, и моя дорогая подруга, забыв про свои пятнадцать замужеств, три из них официальных, состроив честные глаза, утверждала, что порядочная женщина должна выходить замуж только один раз в жизни и прожить с мужем до гробовой доски. “Вот, например, как я”, — заявила Регина, имея в виду своего безвременно почившего мужа. Поэтому я не стала уточнять, до чьей гробовой доски должна дожить честная женщина. В противном случае, — продолжала эта пуританка, — она недостойна даже гореть в аду и должна мыкаться по чистилищу до тех пор, пока не придумают подходящего по своей гнусности местечка для наказания таких распутниц.

— Вот посмотри на меня, — говорила Регина уже сегодня, делая завершающий глоток белого вина. — Достойного меня мужчину я могу прождать всю оставшуюся жизнь. И не дождаться.

— Точно не дождешься, Регина, — искренне ответила я, любуясь ее яркой внешностью, ухоженностью и шармом, и припоминая всех ее, да, в общем, и моих знакомых мужиков. Рядом с такой женщиной смотрелся бы Зорро, какая-нибудь Верная Рука — друг индейцев, или кто там еще, мужественный и ослепительно черноволосый, скачущий на горячем мустанге по прериям…

— И что ж мне, из-за этого, ходить в китайском пуховике? И в пластмассовой бижутерии?

— А самой заработать? На меха и бриллианты?

— Вот ты, Машка, совсем уже двинулась без мужика, — поморщилась женщина всех времен и народов. — Такие, как ты, заставляют нацию деградировать и принудительно стирают половые различия. Мужикам ведь стоит намекнуть, что женщина сама может заработать на приличную жизнь, как они расслабятся. Такие, как ты, лишают мужчин стимула к жизни. Выхолащивают их мужское достоинство.

Мне стало смешно.

— Да? Ну тогда не достоинство и было. А потом, где это написано? Что мужчина должен зарабатывать на меха, а женщина — принимать подарки? Почему не наоборот?

— И не просто принимать, а благосклонно принимать, — уточнила Регина с видом магистра философии. — Это написано в Библии.

— Что-то я сомневаюсь.

— Ну, какая разница, где это написано. Есть же неписаные законы…

— А может, я с ними не согласна?

— Тем хуже для тебя, — подвела итог Регина и быстро сменила тему. — Можешь посмотреть на себя, полюбоваться.

Я развернулась к зеркалу и, рассмотрев себя, подумала, что если работа визажиста заключается в том, чтобы открыть клиенту глаза на недостатки его внешности и лишить последних остатков уверенности в себе, а также и надежды на мало-мальское счастье в личной жизни, то можно считать, что Регина своей цели достигла.

— Ты считаешь, что мне идет такой макияж?

— А что? — удивилась Регина. — По-моему, нормально. В конце концов, ты никогда красавицей не была…

— Типа — нечего и начинать? — нервно осведомилась я.

— Зато косметика — наикачественнейшая, — успокоила меня подруга.

Лучше бы она существовала отдельно от меня, подумала я, но не стала выяснять отношения.

— А где чадо твое? — спросила Регина, складывая свои негуманные визажистские орудия в чемоданчик.

— Доделывает уроки и ложится спать.

— Есть проблемы?

— Есть. Учителя жалуются.

— На что? — заинтересовалась Регина; поскольку ее младший сын был практически ровесником моего Гошки, мы с ней всегда готовы были поговорить на эту тему.

— Мороженое жрет на уроках, по школе бегает.

— Ха, — фыркнула Регина. — Это разве проблемы? Школу еще не поджег? Учительницу не изнасиловал?

— Тьфу, что ж ты говоришь?!

— Ночует дома?

— Как видишь.

— То-то же. Вот у нас проблемы. Мой младший у девочек ночует. И ничего не сделать.

— Как это?

— Вот так. Звонит мне вечером и сообщает, что домой на ночь не придет.

— Ни фига себе! А хоть у одной девочки ночует? Или у разных?

— У разных, — вздохнула Регина. Я задумалась, представив, что бы я ощущала, если бы мой свиненок с абсолютно детским взглядом не пришел ночевать, оставшись у девочки. Мне ничего не оставалось, как посочувствовать Регине. Я и посочувствовала, отметив, что раз не у мальчиков он остается ночевать, то это еще не самый плохой вариант.

После того как Регина ушла, я отправилась в ванную и с большим удовольствием стала смывать с себя все это великолепие. Умывшись, я понравилась себе гораздо больше, поскольку перестала походить на инопланетянина с розовыми глазами.

Рассматривая себя в зеркало, я услышала за спиной шарканье тапочек. В ванную заглядывал мой заспанный сыночек в трусах и халате.

— Ты чего? — спросила я, удивляясь, чего ему надо посреди ночи.

Щурясь на яркий свет, он пробормотал:

— Я просто… уже спал, но вдруг вспомнил, что у меня на завтра… в общем, нет чистых трусов и носков…

— Ну и что?

— Ну вот я и пошел посмотреть… не появились ли… каким-то чудесным образом на батарее чистые трусы и носки…

Гениальная фраза, с гордостью подумала я. Мужчина растет, одно слово. Не постирать пошел себе трусы на завтра, а проверить, не постирались ли они в результате волшебства.