Страница 31 из 55
Ну я же просил! — завопил он. — Не называй меня этой идиотской кличкой!
Минут пять ушло на успокаивание оперуполномоченного Кужерова. Угомонила я его только рассказом про бельгийского статистика Адольфа Кегле, который додумался использовать статистические методы при изучении преступности.
— Кстати, Сережка, — говорила я, — западные криминологи давно уже не дают определения преступности. Считают, что это и так всем понятно. А у нас лучшие умы бьются, и все без толку. А Кегле, знаешь, что говорил? Что во всем, что касается преступлений, числа повторяются с удивительным постоянством. Он статистическим путем доказал, что не только убийства совершаются ежегодно почти в одинаковых количествах, но и орудия и способы убийства употребляются практически в одних и тех же пропорциях.
— Как это? — заинтересовался Кужеров.
— Знаешь, что он установил? Он говорил, что можно заранее вычислить, сколько индивидуумов замарают руки в крови своих ближних, сколько будет фальшивомонетчиков и сколько отравителей. Сейчас это называется “прогнозирование преступности”. Вот как ты думаешь, как можно с помощью математики предсказать, сколько мужей убьют своих жен в будущем году? Не зная ничегошеньки об этих мужьях и женах, а зная только количество убийств в прошлые годы?
Слушая о достижениях криминологии и криминалистики, Сергей отвлекся от своих личных обид, но тут же горько посетовал, что, оказывается, столько есть научных разработок, как преступников искать, а они в уголовном розыске методом тыка придумывают, чего бы еще поделать.
Федорчук ему деликатно намекнул, что он еще должен сказать спасибо, что работает в двадцать первом веке, а не в семнадцатом, когда кровь человека еще не умели отличить от крови животных, а про отпечатки пальцев никто слыхом не слыхивал. Кужеров тут же возразил, что им бы, в семнадцатом веке, его проблемы начала двадцать первого века, когда в коридоре отдела даже скамеек нет для работы агентов с задержанными.
— Сколько прошу руководство, — раскипятился он, — поставьте скамейки, а то агентам негде работать, я людей не могу к фигурантам подвести… А что касается крови животных, то мы недалеко уехали от семнадцатого века. Меня вот в Подпорожье послали лет пять назад, там маньяк сексуальный объявился. Нашел я подозреваемого, а на одежде у него как раз кровушка была. Сдал следак одежду на экспертизу, а ему отвечают — кровь птицы. Какая, на хрен, птица, подозреваемый сам блеет, что ни гусей, ни уток не резал. И даже куриц в пищу не употреблял. Зуб даю, кровь на нем была девчонок убитых. Так нет же, эксперты уперлись — кровь птицы, и хоть ты тресни. Кровь птицы, понимаешь! Как я им ни доказывал, что гусей он не резал, а страусы, ни эму, ни нанду, в Подпорожье зимой не водятся…
Генка снова ловко отвлек его от проблем давно минувших дней, заведя разговор про генетическую экспертизу.
Кужеров активно включился в научную дискуссию и привел в пример недавнее дело, связанное с войной двух организованных преступных сообществ. Там члены одной банды напали на другую, перестреляли, после чего заперли в микроавтобусе, облили бензином и подожгли. Эксперты с трудом расковыряли слипшиеся от термического воздействия тела, насчитали восемь жертв и стали прикидывать, кто есть кто. С грехом пополам установили семерых, а вот насчет личности восьмого возникли сомнения. Предполагалось, что это останки лидера, по крайней мере, на это указывали клочки сохранившейся одежды и уцелевшие обрывки документов. И, чтобы устранить сомнения, провели генетическую экспертизу: получили генный материал от родителей предполагаемого потерпевшего, после чего генетики дали заключение о том, что труп принадлежит именно лидеру, с вероятностью 1:250000000; иными словами — с возможностью наличия всего лишь одного человека с такими генетическими параметрами среди всего населения планеты Земля.
А ровно через два месяца “труп” сидел перед следователем живехонек и давал показания. При этом, как заметил Кужеров, он совсем не с Марса прилетел.
Выяснилось, что лидер, справедливо полагая, что именно он является главной мишенью, еще до стрельбы поменялся одеждой с шофером и подсунул ему свои документы, а сам благополучно сбежал с места событий, надеясь, что, обнаружив “его” труп, его наконец оставят в покое. Вот так-то, насчет сногсшибательной вероятности.
Правда, Кужеров все опошлил:
— Еще неизвестно, сколько этот “потерпевший” заплатил генетикам за доказательства своей смерти?
Мы с Геной его осадили, напомнив, что пока не установлено, что заключение дано за взятку, оно считается достоверным.
Я, в свою очередь, припомнила случай с гражданским делом об установлении отцовства: истица в доказательство того, что ребенок произошел от конкретного папаши, провела генетическую экспертизу, которая в принципе воспринимается судами, как бесспорное доказательство. Экспертиза утверждала, что отцом ребенка является ответчик.
Мужчина, к которому был предъявлен иск, решил сопротивляться и провел альтернативную экспертизу, тоже генетическую, только в Москве. Московские эксперты дали категорическое заключение, что данный мужчина отцом данного ребенка являться не может. Вот суд и оказался с двумя взаимоисключающими экспертизами на руках, и, насколько я знаю, вопрос так и не был решен, поскольку на тот момент генетику делали только в Питере и Москве. Причем питерская и московская научные школы исторически воспринимали друг друга в штыки, обвиняли в косности и обскурантизме. Правда, это было на заре генной дактилоскопии, методика еще не была хорошо освоена, дорогого оборудования не хватало, может, кто-то из экспертов и ошибся неумышленно.
— Не уважаю всякие там новомодные методы, — заявил старина Кужеров, — предпочитаю проверенные. Откатал пальцы, заслал эксперту, получил результат. Дешево, надежно и практично. А кстати, Маша, почему генная дактилоскопия? — заинтересовался любознательный опер. — Потому что из пальца кровь берут для генетики?
— Сереженька, по-моему, кровь для генной экспертизы берут из вены. А “генная дактилоскопия” — по аналогии с методом дактилоскопии, который пока что считается самым достоверным путем установления личности.
— Ну не скажи, — вмешался Гена. — Я вот слышал про идентификацию путем считывания информации с сетчатки глаза, ее уже за границей в аэропортах применяют, говорят, что она теперь самая-самая достоверная.
— Возможно, это хорошо для проверки документов в аэропорту. Только преступник не всегда, к сожалению, оставляет на месте преступления сетчатку глаза, — пошутила я.
— Да! А если человек без глаз, как тогда его идентифицировать? — поддержал меня Кужеров.
— А если без рук? — огрызнулся Гена.
— Не ссорьтесь, горячие парни, — подвела я итог. — На мой взгляд, самое надежное — это совокупность методов. Вот когда пальцы совпадут, а генетики подтвердят, а еще лучше, чтобы кто-то человека опознал, — вот тогда можно говорить об идентификации.
— Пора применять наши теоретические выкладки на практике, — меланхолически заметил Гена. — Надо определяться, кто есть кто. Как я понял, мы имеем отпечатки пальцев человека, который по документам умер полтора года назад. Ваши предложения?
— Для начала надо решить, верим мы вашей дактилоскопии или нет, — проворчал Кужеров. — Как я понял из выступлений предыдущих ораторов, все вы люди и тоже можете ошибаться. Вот это, — он потряс справкой о смерти Коростелева в колонии, — тоже в помойку не выкинуть. А, Маша?
Я вздохнула:
— Понятно, что надо выбирать: либо справка подлинная, либо экспертиза достоверная. Надо проверять. Кужеров, поехали с тобой в колонию.
Неповоротливый Кужеров застонал:
— Я так и думал! Маша, зачем куда-то ездить? В командировке пить придется, а я только из запоя вышел. Давай запрос пошлем, а они нам фотографию и все данные на Коростелева.
— Сережка, с этими бумажками мы упремся в ту же проблему: отпечатки мертвого человека на свежих вещдоках. Неужели ты думаешь, что нам ответят: ах, извините, мы ошиблись, Коростелев жив-здоров…