Страница 24 из 55
— Видите ли, — начал продюсер, — сегодня из гримуборной заслуженного артиста украли весь его сценический гардероб стоимостью сорок тысяч долларов…
Он хотел продолжить, но непосредственный Слава уже понял, что грядут большие неприятности. И в справедливом негодовании хлопнул кулаком по пульту, в сердцах воскликнув:
— Обокрали! Заслуженного артиста! Вот педерасты!
Продюсер дернулся, а стоявший за его спиной Борис Блюз цветом лица стал значительно ярче своего хохолка. Однако, собравшись и всем своим видом показывая, что он и не рассчитывал на особую деликатность милиции, продюсер мужественно перечислил потери:
— Понимаете, пропали расшитые пайетками колготки, их делали в Италии, украдены инкрустированные драгоценными камнями бюстгальтеры, боди, четыре нижних юбки из мастерской Донателлы Версаче и два пеньюара с перьями…
На лице Ромашкина отразилось недоумение. И только услышав совершенно неприличное ржание милицейского следователя, который, в отличие от Славы, знал, кто такой Борис Блюз, Ромашкин начал осознавать, какую он проявил бестактность.
Я не стала дожидаться развития событий — мне уже было все ясно. Окинув последним взглядом нарумяненные щеки заслуженного артиста России, я отправилась в убойный отдел, к настоящим мужикам.
Следующий рабочий день начался у меня с посещения больницы. Войдя в старинные чугунные ворота с затейливой решеткой, я снова поддалась очарованию запущенного больничного сада. Путь мой пролегал мимо отдельно стоящего здания морга, и я решила заглянуть туда, спросить про Коростелева.
Бродивший по секционной санитар средних лет, в весьма опрятном белом халате, сообщил мне, что труп Коростелева забрали еще вчера.
— Жена у него такая молоденькая фифочка, да? Она очень суетилась, скорей-скорей. — Он сделал такое неопределенное движение рукой, и мне стало понятно, что Ольга Васильевна еще и приплатила санитару за скорость.
Утро было дивное, прозрачный воздух пронизывали солнечные лучи, легкий ветерочек шевелил начавшие желтеть листья вековых деревьев. Я подняла глаза на открытое окно второго этажа основного корпуса больницы. В нем виднелся милиционер в форме, облокотившийся на подоконник; он курил, мечтательно закрыв глаза, наверное, слушая утренний птичий щебет. “Вот туда мне и надо”, — подумала я, направляясь ко входу в больницу.
Преодолев преграды в виде наглухо запертых дверей отделения, полного отсутствия персонала в коридорах и пустующей ординаторской, я, наконец, отловила какого-то молоденького субъекта в белом халате, который одинаково тянул и на врача, и на медбрата, и на родственника, допущенного к постели больного, и вцепилась в него мертвой хваткой. Парень вынужден был признаться, что он и есть лечащий врач неизвестного, охраняемого милицией.
— Историю болезни мы оформили как на Петрова, — предупредил он меня.
— Как его состояние?
— Состояние удовлетворительное, у него раздроблены пяточные кости, большого труда стоило их сложить, как полагается. С какого этажа он сиганул?
— Со второго.
— Всего лишь? — удивился доктор. — Я так посчитал, что минимум с третьего, слишком обширные повреждения.
— Он не сгруппировался.
— Ну, возможно. Ходить он не сможет еще недели две-три, а может, и больше. Так что охрану можете снимать. — Доктор улыбнулся.
— Пусть поохраняют, хуже не будет, — заверила я его. — Как я поняла, допрашивать его можно?
— Да, вполне. Я вам нужен?
— Без нужды вас отвлекать не буду, но на всякий случай скажите, где вас искать?
— Обращайтесь, — повеселев, бросил мне доктор, — я в столовой, — и намеревался было поскакать дальше, но я остановила его.
— Доктор, а что у него с руками? Нам нужно его дактилоскопировать.
Доктор остановился.
— О-о! С руками, конечно, получше, чем с ногами, но пока не выйдет. Он, похоже, на руки приземлился. Там все расколочено, ладошки в лохмотьях.
“Ну что ж, пойду хоть полюбуюсь на клиента”, — подумала я.
В палате царила тишь, гладь и Божья благодать. Больной лежал, задрав ноги на доску, приспособленную к спинке кровати под углом, и дремал. А может, притворялся, что дремлет, наблюдая за обстановкой сквозь полуприкрытые веки. Один постовой сидел на подоконнике и курил, даже не обернувшись на звук открывающейся двери; второй, лежа на свободной кровати, просматривал журнал с голой теткой на обложке.
— Здравствуйте, — сказала я довольно агрессивно, но никто из присутствующих даже не пошевелился.
В палате было жарко, больной валялся на койке без одеяла, в трусах, ноги были загипсованы, руки перевязаны. В углу мой острый следовательский глаз зафиксировал четыре пустые бутылки из-под пива. Здорово! Хорошо, что не из-под водки.
Я подошла и присела на табуретку возле кровати больного. Он приоткрыл один глаз, посмотрел на меня и снова сделал вид, что дремлет.
Не обращая внимания на постовых, я спросила загипсованного беглеца:
— Говорить будете?
Выждав минуты три в полном безмолвии, я вытащила из сумки постановление “О привлечении „Петрова Игоря Юрьевича" к уголовной ответственности за умышленное убийство неустановленного гражданина”, прочитала его вслух с выражением, затем достала бланк протокола допроса, быстро заполнила нужные графы и сделала запись о том, что подозреваемый отказывается от дачи показаний. Поскольку обе руки допрашиваемого были забинтованы, и он не смог бы расписаться в документах, даже если бы захотел, я добавила в протокол соответствующую запись, встала и, не попрощавшись, пошла искать доктора, чтобы он тоже расписался в протоколе, удостоверив факт отказа от подписи и невозможность учинения таковой. Колоть эту забинтованную мумию именно сейчас, в этой обстановке мне совершенно не хотелось. На табуретке я оставила санкционированное прокурором постановление о его аресте.
По дороге в прокуратуру во мне все кипело от негодования на охранников, как я ни успокаивала себя тем, что сбежать клиент все равно не сможет по объективным причинам: с раздробленными пятками далеко не убежишь. А если придут соучастники? Черт его знает, может, он — член глубоко законспирированной террористической организации, которого уже идут выручать такие же отмороженные террористы?
Но чем ближе я подходила к прокуратуре, тем спокойнее я становилась, пока меня не охватило полнейшее безразличие. В конце концов, мне что — больше всех надо? Все, что от меня зависит, я сделаю. Но самолично охранять этого опасного преступника я не могу. Пусть завтра его отправляют в тюремную больницу. Если с ним случится что-нибудь здесь, я уж точно отвечать не буду. Хватит того, что мне сегодня еще предстоит отписываться по поводу бегства задержанного из РУВД, поскольку до городской все-таки докатились слухи. Получу еще одно взыскание, как пить дать, и любимый шеф меня не отмажет, хотя понимает, что последний человек, которого можно обвинять в случившемся, — это я.
Войдя в прокуратуру с твердым убеждением, что отныне вопросы охраны арестованного целиком и полностью находятся в компетенции РУВД, а меня мало волнуют, я тем не менее сняла трубку и позвонила Косте Мигулько.
— Костя, я сегодня предъявила обвинение киллеру, сейчас с почтой вам отправлю копию постановления об аресте, и давайте, не тяните, снаряжайте его в тюремную больницу, пока он не сбежал.
— Ты что, Маша, его два человека охраняют, у него пятки раздроблены, куда он сбежит?
— А ты сам видел, как они его охраняют? Да его можно вместе с койкой вынести, охрана даже головы не повернет.
— Маша, ну сама посуди, как он может сбежать, весь в бинтах, в гипсе? Не забивай себе голову ерундой.
— Знаешь, Костя, когда его в наручниках повели в туалет два опера, они тоже не думали, что он может сбежать.
— Ну ладно, ладно, я им сам займусь. Только не сегодня. Это же надо конвой заказывать…
— Короче я тебя предупредила.
Положив трубку, я со спокойной совестью на время выкинула из головы израненного киллера. В конце концов, мой сейф отягощали четыре дела о нападениях на мужчин в парадных, дело по взяткам, два превышения власти, насильственные действия сексуального характера, не говоря уже о приостановленных делах. Киллером пусть уголовный розыск занимается, а у меня и так голова пухнет не только от служебных, но и от личных проблем. Через несколько дней приезжает мой итальянский поклонник, а это значит, что надо решить вопрос, куда его поселить, чем кормить и куда водить развлекать. Я вообще плохо себе представляю, как мне придется крутиться, чтобы совмещать с работой культурную программу для Пьетро.