Роковая роль

В отделении задержанный валялся на топчане в той же позе. Местный опер Алексахин все так же сидел рядом, отписывая свои бумажки и время от времени поглядывая на задержанного. В вытрезвитель решили его не отправлять, чтобы не пропустить момента, наиболее благоприятного для работы с ним, — это когда он уже сможет говорить, но еще не в силах будет контролировать свои слова.

Боря натянул резиновые перчатки и присел на краешек топчана рядом с задержанным. А я тем временем присматривалась к лежащему на топчане мужчине. На гопника он не походил, одет был вполне прилично. Куртка и ботинки выглядели достаточно дорогими; ноги его свешивались с топчана, и осмотреть подошвы ботинок было очень удобно. Странно, но следов крови на подошвах не было; а в подъезде, между тем, крови натекло много. Надо будет съездить на место и проверить, есть ли там следы ботинок; на всякий случай я запомнила рисунок подошв нашего фигуранта. Боря Панов прикоснулся к голове мужчины, тот замычал, а может, застонал и дернулся. Но кардинально изменить положение ему не давали наручники. Панов потрогал скованные за спиной руки клиента и обратился к оперативнику:

— Послушай, сними с него наручники. Во-первых, мне его осмотреть надо, а во-вторых, у него скоро кровообращение нарушится.

— Да? А если он буйный? — возразил опер.

— Ну, это твои проблемы, милок. Мне нужно качественно осмотреть клиента, а уж ты, будь добр, обеспечь мою безопасность.

Опер скептически хмыкнул, но Боря заверил его в том, что на самом деле задержанный не опасен. И не будет опасен еще как минимум несколько часов, в силу скотского опьянения.

Опер, все еще хмыкая, расстегнул наручники. Задержанный действительно не набросился ни на кого с кулаками. И даже не особо изменил позу. На его запястьях проступали багровые борозды от наручников; Боря подержал его за руку, прослушав пульс, и покачал головой:

— Могло кончиться ампутацией. Или, не дай Бог, аспирацией рвотных масс. Вы больше так, ребята, не шутите. Он бы еще пару часов так полежал, и каюк.

— Ну и что? — пробормотал опер. — Воздух чище будет.

— Ой, ну как же так можно? — Боря укоризненно посмотрел на оперативника. — Ты же не знаешь, кто он такой.

— Да ублюдок он, вот кто. Он опера грохнул по пьяни, — возразил оперативник.

— Родненький, да кто это видел? А может, он там случайно оказался.

— Ага, будучи мимо проходя, по уши в крови вымазался.

Боря бросил на опера долгий взгляд, а потом махнул рукой, видимо, решив, что воспитывать бесполезно.

— Ладно, где у вас вода? Марлечку надо намочить, смывы сделать…

Опер, недовольно бухтя что-то себе под нос, повел Борю в туалет, а я осталась наедине с задержанным. Он застонал и перевернулся на бок. Руки его безвольно, как плети, лежали вдоль туловища. Интересно, кто же он такой.

Надеюсь, что местные догадались провести поквартирный обход и поспрашивать население насчет задержанного, не из этого ли он дома. Если что, Мигулько им подскажет.

Вернувшись, Боря снова присел рядом с задержанным и тщательно ощупал его голову, а потом осмотрел его руки. Смыв на марлечку кровь с запястий и с лица задержанного, Боря стал раздевать его. Я вышла в коридор, попросив позвать меня, как только он закончит.

В коридоре деваться было решительно некуда. Я успела крепко задуматься о своей неудавшейся личной жизни и о том, как бы не запустить ребенка в его трудном переходном возрасте, потом стала перебирать в уме дела с ближайшими сроками, прикидывая, что я успею сдать в этом месяце, потом снова вернулась в мыслях к ребенку и к приближающимся каникулам. Решив, что в этом году разобьюсь в лепешку, но съезжу куда-нибудь с Гошкой, я услышала, как Боря Панов зовет меня из кабинета.

Войдя туда, я увидела, что задержанный снова одет, и заботливо уложен на топчан, ботинки его аккуратно поставлены под топчаном, а под голову ему подложена подушка. Лицо задержанного было чисто вымыто, волосы зачесаны наверх.

— Маша, я ему ногти состриг, и волосы взял с пяти областей головы, вот тут в конвертиках все смывы и объекты. А кровушка-то на нем чужая, источников кровотечения я на нем не обнаружил.

— И голова целая? — спросила я недоверчиво, уж больно много кровищи было размазано у него по черепу.

— И голова целехонька, — подтвердил Панов. — И носовые ходы чистые, то есть это даже не носовое кровотечение. И на руках ни царапины.

Я подошла и оглядела руки спящего. Лицо Борька ему помыл, а руки так и остались в крови, и у меня мелькнула одна мысль.

— Я сейчас, — пообещала я и, выбежав в коридор, рванулась вниз по лестнице.

Добежав до дежурной части, я вцепилась в пожилого капитана.

— Ваши постовые вытащили удостоверение откуда? Из кармана задержанного?

— Да-а, — протянул дежурный, взирая на мое возбуждение слегка недоуменно.

— Но если надо, я уточню.

— Уточните, — распорядилась я.

Дежурный стал связываться с постовыми по рации, и через некоторое время сообщил мне, что удостоверение, без всяких сомнений, постовые вытащили у мужика из кармана куртки.

— Дайте посмотреть удостоверение, — попросила я, и дежурный подвинул ко мне красную книжечку. Я осмотрела ее снаружи, потом раскрьша и разглядела внутренние поверхности, и даже изучила болтавшуюся на нем цепочку.

Удостоверение было новеньким, ведь Буров только недавно перевелся в Питер и документы менял; оно было обернуто в пластик, не успевший залосниться и затрепаться. Никаких следов, похожих на кровь, ни мазка, ни пятнышка, на нем не было видно, во всяком случае — невооруженным глазом. Как мог человек с руками, обагренными кровью по локоть, и это не метафора, вытащить у своей жертвы удостоверение, засунуть его к себе в карман и при этом не испачкать его?

Своими сомнениями я поделилась с дежурным. Он задумался, потом предположил, что сначала удостоверение попало в карман к задержанному, а уж потом он испачкался в крови.

— Но тогда надо допустить, что Буров ему добровольно отдал ксиву, — возразила я, — а на ней, между прочим, цепочка оборвана. Нет, сначала Бурову голову разбили. А уж потом вытащили ксиву.

— Так что ж, вашего опера кто-то другой замочил? — удивился дежурный. — А что, возможно. Этот уж больно лыка не вязал. Его сюда, как куль, притащили. Как же он тогда мог справиться с опером-то?

— Вот-вот. Дадите машину на место съездить?

— УАЗик стоит во дворе, я сейчас водителя подниму.

На месте происшествия работа шла споро. Мигулько нервно курил на улице. Он спросил меня, как задержанный, я рассказала ему о результатах осмотра.

— Костя, ты не выяснял, где именно этого деятеля задержали?

Костя показал мне дорожку, по которой, исходя из показаний постовых, брел наш подозреваемый.

— А фонарик у тебя есть? — спросила я.

— Обижаешь, — Костя вытащил из кармана и протянул мне фонарик.

Направленным лучом света я прочесала эту дорожку, ничего заслуживающего внимания на ней не найдя, потом пошла от парадной в противоположном направлении. Хоть я и не надеялась на столь глупую удачу, мне все-таки повезло.

— Смотри, Костя, — я присела и показала подошедшему Мигулько на рыжие капли и мазки вдоль стены дома. — Смотри, здесь тащили кого-то. И кровь капала.

А вот здесь ее размазали.

Костик выхватил у меня фонарик и стал обследовать землю дальше. И нашел явственные следы протекторов шин. Именно от них тянулись мазки и капли.

— На машине привезли? — он посмотрел на меня.

Я кивнула.

— Костя, здесь делали поквартирный обход? Установили личность задержанного?

— Обход сделали, я лично вместе с участковым прошелся по квартирам. Пока все отрицают.

— И Буров сюда притяжения не имел?

— Ну, вот этого я не знаю, но пока данных таких нет. Здесь никто не признался, что Бурова знает.

— Еще вопрос. Чем Бурова ударили?

— Не знаю, Маша. Там, в парадной, орудия нету. Здесь ребята осмотрели окрестности. Мусорные бачки и урны проверили, тоже ничего не нашли.