На крыльях мечты

— Пора попрощаться, так ведь, Билли? С душевной болью я покидаю тебя. Последние несколько месяцев показали мне, что именно мы могли бы иметь все эти годы. Если бы только я впустил тебя в мою жизнь.

— Чш-ш-ш. Ты не должен говорить такие вещи, Я все это уже знаю, Я многое знаю, дорогой.

— Дорогой? Я дорогой?

— Ты моя первая любовь, Мосс. Знаешь, как говорят, первая любовь — последняя любовь.

Он кивнул, боясь, что голос изменит ему. Но, помолчав, добавил:

— Но есть и другая любовь, Билли. Другой любви в твоей жизни хочу я для тебя, Я знаю, что Тэд и ты значите друг для друга, и хочу, чтобы оба вы обрели счастье. Я был черствым, глупым человеком, и очень сожалею об этом.

— Не нужно просить прощения, Мосс. Я так рада, что мы провели время вместе, успели узнать друг друга и понять, почему когда-то полюбили друг друга.

Несколько долгих минут прошло в молчании. Целая вечность.

— Билли? — прошептал Мосс. — Я боюсь. Не знаю, что меня ждет… там.

Билли кусала губы, прогоняя слезы, заглушая рыдания. Она погладила его по щекам, притворяясь, что не чувствует влаги под своей ладонью.

— Не бойся, Мосс. Верь. Те, кого мы знаем, кого любим, ждут там, чтобы тебе помочь, чтобы встретиться с тобой.

— Ты в это веришь? — Мосс дышал с трудом, казалось, ему не хватает воздуха. — Расскажи мне.

— Я верю, дорогой. Верю, что однажды снова увижу Райли. И Сета, и мою мать. Все, кто ушел раньше, они ждут.

Мосс кивал, соглашаясь, принимая ее веру, как свою собственную. Успокоившись, повторил каждое из имен, все время возвращаясь к Райли.

— Молись за меня, Билли. Папа любил повторять свои поговорки о благодетельной силе молитв доброй женщины.

И снова молчание. Дыхание Мосса становится равномерным — он делает долгие и глубокие вдохи и выдохи, — потом сбивается на прерывистое и снова восстанавливается. Как бы ни пыталась она удержать мужа в этой жизни, она понимала, что силы оставляют его. Он снова открывает глаза, как будто в последний момент возвращает себя из вечной тьмы.

— Я люблю тебя, Билли, люблю всем сердцем.

— Я знаю, Мосс, я знаю.

Такими были его последние слова, обращенные к ней. Слова, которые она будет помнить до конца своих дней. Слова, которые следовало сказать много лет назад. И наконец он сказал их.

Дадли Абрамсон, юрист семьи Коулмэн, должно быть, стар, как сам Моисей, думала Билли, наблюдая, как он открывает свой портфель. Костлявые пальцы перебирают жестко похрустывающие бумаги, пока в конце концов не раскладывают их в нужном порядке. Маленькие глазки под кустистыми белоснежными бровями обегают комнату. Ознакомление родственников с завещанием — его любимый юридический акт. Ему нравилось смотреть на алчные лица, разочарованные лица, лица, озарявшиеся искренним удивлением. С этим собранием сюрпризов не будет. Завещание Мосса Коулмэна составлено сухо и коротко, оспаривать будет нечего. Он чувствовал некоторое разочарование. И все-таки завещание есть завещание, оно сразу приводит людей в чувство, заставляет стряхнуть горе. Юрист откашлялся и пригладил редкие волосы.

— Собрались ли сегодня все, кому я разослал письма? — Он огласил список: Билли, Мэгги, Сьюзан, и после секундной заминки — Сойер. Он почувствовал, как раздражена Мэгги, и рассердился. Всем известно, что Сойер Коулмэн незаконная дочь Мэгги. Он презрительно засопел. Им это придется не по нраву, совсем не по нраву. Старик повеселел. Когда он заговорил снова, то голос его звучал все еще тонко и пронзительно, но при этом как-то задиристо, будто бросая им вызов и ожидая возражений. Зачитал обычную юридическую формулу и перешел к сути дела. Перечислил мелкие дары и суммы, затем, после паузы — для пущего драматического эффекта — поправил очки в металлической оправе на костистом носу и продолжил: — «Моей дочери Мэгги — сумма в десять тысяч долларов. Такая же сумма, в десять тысяч долларов — моей дочери Сьюзан. Всю мою недвижимость — моей жене Билли». Таково завещание, леди и джентльмены. Имеются ли вопросы? — Ему всегда нравилась эта часть, потому что вопросы возникали всегда. Юрист ждал, откинувшись в кожаном кресле.

В душе у Мэгги поднялась настоящая буря. Она надеялась, что хоть на этот раз справедливость восторжествует. Надо было не обольщаться, с горечью подумала она. Да как он смел? Ей швырнули десять тысяч долларов — это уж слишком! Оскорбительно. Значит, столько она стоила, по мнению ее отца? Все эти годы, эти слезы, эта ненависть… ради чего? Ради десяти тысяч долларов и возможности навещать могилу отца в любое время. Тысяча проклятий на твою голову, мама: как ты могла допустить, чтобы он так поступил со мной? Все наши разговоры так и остались разговорами. Тебе всегда было наплевать, потому что иначе ты бы не позволила отцу так обойтись со мной. Ну что ж, с этого момента я вступаю в войну. Одна из нас истечет кровью, и ею окажешься ты.

Билли заметила почти неуловимое движение руки мужа Мэгги, когда тот дал жене понять, что нужно встать и заговорить. Мэгги стряхнула его руку со своего локтя.

— Да, у меня есть вопрос. Что все это значит? Утверждение, что вся недвижимость переходит маме? Значит ли это, что необходимо ждать, пока она умрет, чтобы мы с Сьюзан могли получить свою долю? В таком случае я считаю, что так нечестно, и выражаю свое недовольство. Твое мнение, Сьюзан?

Сьюзан вспыхнула:

— Я согласна. Мы с Мэгги, конечно, заслуживаем больше, чем десять тысяч долларов. В наше время эта сумма невелика. Мне не нравится зависеть от моей матери. Не может ли она распределить между нами наследство, если у нее есть такое желание? — Ее мужу такой поворот дела совсем не понравится. Он рассчитывал на действительно большую сумму, чтобы основать свою Академию музыки. — Это нечестно, — громко повторила она.

— Честно или нечестно, но так пожелал ваш отец.

Юрист мог только гадать, которая из дочерей опротестует волю отца. Наверное, старшая, Мэгги. Она всегда жила в достатке, а муж ее судя по всему имеет свои собственные идеи. Старый юрист привстал со своего места, когда Мэгги повернулась к матери. Сойер встала за спинкой кресла бабушки, словно желая защитить ее. Итак, произошла расстановка сил. Сьюзан тоже повернулась и привстала. Заговорила Мэгги:

— Ну, мама, ты оставишь это странное волеизъявление как есть или произведешь серьезное распределение? А как насчет моего сына, Коулмэна? Это неправильно, и ты понимаешь абсурдность ситуации. — А затем прозвучали такие жестокие слова, что Билли закусила губу. — Как следует понимать твою волю? Все имущество достанется Сойер? Почему ты молчишь, мама? Я хочу знать прямо сейчас. Хочу получить свою долю прямо сейчас. Я не хочу ждать, пока ты умрешь, а потом биться со своей собственной дочерью за то, что должно принадлежать мне. Всю жизнь мною пренебрегали. И ты это знаешь, мама! — Голос Мэгги сорвался на пронзительный крик.

Сьюзан кивнула и сузила глаза. «Как объяснить все мужу? — лихорадочно соображала она. — Что можно сделать с десятью тысячами долларов? Жерому нужно в десять раз больше для его Музыкальной академии. Как мог отец так обделить меня? Должно быть, в том вина мамы. Папа был болен и не понимал, что делает. Мама могла бы проследить, чтобы деньги распределялись честно. А теперь придется участвовать в гнусном судебном процессе». Сьюзан уже прочла это в глазах Мэгги. Почему она не может просто получить свою часть наследства и уехать? О нет, это оказалось бы слишком просто. Бороться, встать на чью-то сторону, пойти против матери… Отвратительно. Ну что ж, на этот раз нельзя занимать выжидательную позицию. Она станет бороться вместе с Мэгги. Ведь она в числе наследников. Кто-то должен платить, и это вполне может быть мама.

— Я согласна со всем, что говорит Мэгги, — сердито выкрикнула Сьюзан. — Все нужно разделить поровну, и я тоже хочу получить мою долю!

Билли подумала, что голова у нее расколется на части. Сойер крепко сжала ее плечо, и это помогло успокоиться.