Страница 76 из 100
— Что так выходит?
— Все. Говорят ведь, раньше тягловых не было, скотина была. Как там… кони, волы… Как так вышло, что они все вымерли? Как вышло, что пришлось тягловых заводить? За что нам всем это?!
— Болезнь, — тихо сказал Лекарь. — Всего около ста лет назад. И не только скот — люди умирали тысячами… Я читал об этом. Пустые города, мертвые деревни. Выжили только те, кто смог преодолеть болезнь. И те, кто стал… Кто стал тягловым. Потом выяснили, как можно тягловых… производить.
— Я думал… Я думал… И сын думал… Правда, что кормильцем может быть не всякий? Выйти на дорогу, захватить прохожего и сделать его кормильцем. Тогда… Тогда…
— Тогда можно будет завести десяток тягловых? — спросил ровным голосом Лекарь.
— Да… Нет… Не знаю… — Молчун опустил голову.
— То-то и оно. — Лекарь оглянулся на загон, в котором снова завыл умирающий тягловый. — А прохожих трогать бессмысленно. Они не смогут стать кормильцами у твоего тяглового. Только убьешь и их, и его. Ты уж поверь. И про невестку свою забудь, чужая она, по крови — чужая. И не сможет вам в этом помочь. Только если потом решит, со своими детьми…
— Значит, судьба у нас такая… Хреновая судьба… Ладно, ты когда сможешь заняться… — Молчун замялся, пытаясь подобрать правильное слово. — В общем, когда?
— В принципе, хоть сейчас. Но ты же сказал, что твой старший сын…
— Он придет к рассвету.
— Значит, с рассветом, — сказал Лекарь. — Мне бы вздремнуть… И Мельникова тяглового загоните в сарай, от солнца да от греха подальше.
— Хорошо, ты в дом иди, тебе Белка постелет, а я твоей двуколкой и тягловым займусь.
Тягловый в загоне закричал, крик превратился вначале в хрип, а потом в стон. Молчун побледнел еще больше.
— А с ним можешь что-то сделать сейчас? — спросил он. — Я не могу этого слышать.
— Он мне нужен живой, — пояснил Лекарь. — Или будет кричать до утра, или зови сына сейчас. Решай.
Молчун задумался. Лекарь ждал.
— Хорошо, подожди меня здесь. Вон хоть на сене полежи, я быстро вернусь.
Молчун вышел под дождь, Лекарь подошел к копне прошлогоднего подгнивающего сена.
Нет, лучше не ложиться. Потом спросонья руки будут дрожать. Лучше уж потерпеть, а потом…
Молчун действительно вернулся быстро. Из-за воя тяглового Лекарь и не услышал, как Молчун с сыном вошли в сарай, обернулся только после того, как хозяин хутора тронул его за плечо.
— Мы пришли.
Лекарь глянул на старшего сына Молчуна. Он был здорово похож на отца, только разрез глаз был материнский.
— Доброй ночи, — сказал сын и побледнел, сообразив, по-видимому, что для него эта ночь никак не будет доброй.
— Тебе все сказал отец? — спросил Лекарь. — Все объяснил?
— Все я ему объяснил, — вмешался Молчун, но Лекарь смотрел в лицо его сыну.
— Да, все объяснил, — сын выдержал взгляд, не отвернулся и даже не моргнул.
— Ты понимаешь, что никто, кроме тебя, не сможет…
— Понимаю. Батя — слишком старый, остальные — слишком маленькие. Женщины — вообще не могут быть тягловыми. Да и не для того они на свете… Я понимаю… Вы не думайте.
— А я и не думаю, я обязан тебе все это разъяснить, если ты сам не понимаешь. Ты только добровольно можешь пойти на это…
— Я понимаю, — сказал сын Молчуна. — Я все понимаю…
Тягловый выл, хрипел и снова выл.
— Давайте скорее, — сын Молчуна посмотрел на загон и побледнел еще больше. — Пусть он не мучается…
— Хорошо, — Лекарь указал на старую бочку в углу. — Садись. А ты, Молчун, прикажи, чтобы Белка принесла чистой воды. Ведро…
Молчун ушел. Лекарь подошел к его сыну и положил руку на плечо.
— Теперь без него. Ты понимаешь, что с тобой произойдет сейчас?
— Не спрашивайте, старший, прошу. — Парень обнял себя за плечи, его била дрожь, на висках выступил пот.
— Страшно?
— Еще как…
— Можешь отказаться.
— Не могу. Нельзя. Кто-то ведь должен. Должен же?
— Должен, — тихо-тихо ответил Лекарь.
— Значит, я должен. Больше некому…
Вернулся мокрый от дождя Молчун. Поставил ведро.
— Слей мне на руки, — приказал Лекарь, тщательно, не торопясь, вымыл руки. Отряхнул.
Все это было ерундой, все эти упражнения с мытьем рук. Ерунда, но это позволило Лекарю успокоиться. Он достал из своей сумки ланцет, стеклянную трубку со стальной иглой на конце.
— Закати рукав, — сказал Лекарь сыну Молчуна. — Я сейчас приду.
Молчун бросился помогать сыну, суетился, руки тряслись, неловко отступив, он перевернул ведро.
Лекарь открыл загон, вошел внутрь. Тягловый хрипел, выгнувшись дугой, руки дергались, на оскаленных зубах отражался свет факела. И глаза светились синим, предсмертным светом.
— Тише, тише, — прошептал Лекарь, опускаясь на колени перед умирающим. — Сейчас все пройдет. Все пройдет.
Он взял трубку, прижал руку тяглового к земле и ввел иглу во вздувшуюся вену. Подождал, пока трубка наполнится, и выдернул ее, зажав отверстие пальцем. Осторожно переложил трубку в левую руку.
Тягловый замер, он словно почувствовал, что приближается конец его мучений. Он лежал и смотрел на Лекаря, на ланцет в его руке.
— Сейчас ты уснешь, — сказал Лекарь. — Сейчас…
Лезвие легко вошло в шею, скользнуло между позвонков. Одно движение, тягловый замер, и голубые огоньки в его глазах погасли.
— Это не больно, — сказал Лекарь уже не тягловому, а себе. — Это не больно.
Он вышел из загона, отец и сын смотрели молча, пока Лекарь шел к ним. Он тоже молчал. Не говоря ни слова, он положил окровавленный ланцет на сумку, прижал вену в сгибе локтя парня. Игла вошла в вену, Лекарь наклонился, коснулся губами стеклянной трубки и осторожно, одним выдохом, послал кровь тяглового в вену сына Молчуна.
Парень скрипнул зубами.
— Что дальше? — спросил Молчун.
— Нужно вынести труп из загона и…
Молчун с сыном пошли в загон, вынесли тело и положили его на пол возле двери сарая.
— А твоему… — Лекарь зажмурился, но смог заставить себя произнести. — Твоего нового тяглового лучше закрыть там. К утру… К утру ему будет плохо. И кормить его будет лучше через окошко в двери.
Молчун посмотрел на сына, тот стоял неподвижно, уронив руки. По правому предплечью стекала тонкая струйка крови.
— Ну, батя… — сказал сын.
— Прости меня, сынок, — Молчун обнял сына, поцеловал, повернул его за плечи и подтолкнул к двери.
Тот вошел в загон, дверь закрылась, скрипнул засов.
— А тело куда? — спросил Молчун.
— Лучше сжечь.
— Тогда — завтра.
— Можно и завтра, — согласился Лекарь. — А мне нужно лечь.
Он прошел в дом, Белка постелила ему на лавке в горнице. Лекарь лег и уснул, будто провалился в бездну. Разбудили его уже после заката.
— Как он там? — спросил Лекарь, не объясняя, о ком спрашивает, но Молчун его понял.
— С утра бился, кричал что-то, неразборчиво уже. Потом затих. Я заглядывал в щель… Глаза уже светятся красным. Слабо еще, но…
— Значит, все получилось. — Лекарь встал с лавки, умылся над ведром, вытерся чистым полотенцем, которое подала ему невестка Молчуна.
Белка приготовила ужин. Все собрались за столом. Даже младшего внука еще не уложили, невестка держала его на руках.
Стол был чисто выскоблен. Посреди него Белка поставила большую миску. Рядом положила нож.
Молчун взял его, закатал рукав. Вся семья тоже закатала рукава на правых руках, даже внуки. И это правильно, подумал Лекарь. Они тоже станут кормильцами. Им нужно привыкать к тому, что скоро они каждую неделю будут отдавать толику своей крови. Для того чтобы семья выжила в этом страшном, несправедливом мире. Потому что они — кормильцы. Потому что — так надо.
Молчун провел ножом по руке, выдавил несколько капель в миску. Передал нож Белке. Та, сделав надрез себе, передала нож дочке, та — своему брату.
Кровь собралась в лужицу на дне миски.
Это была первая кормежка, символическая, по обычаю. Это потом крови нужно будет отдавать куда больше.