Наваждение

— Мистер Пендергаст, не пройти ли нам… — Ом повел рукой в сторону запущенного парка, что виднелся за оградой по правую сторону от дома.

— Конечно, мистер Огилби.

— Благодарю. — Щегольские ботинки юриста мелькали в мокрой зеленой траве. Пендергаст следовал за ним не спеша и без особого желания.

Дойдя до ворот парка, Огилби распахнул их, и спутники вошли внутрь. Проворными шагами юрист двигался по дорожке, некогда усыпанной гравием, а теперь заросшей. За стволом огромной тсуги Небольшой участок парка охватывала ржавая металлическая оградка. В высокой траве виднелись покосившиеся надгробия из сланца и мрамора.

Юрист — у него намокли отвороты на брюках — остановился перед памятником, повернулся и взялся обеими руками за дипломат, дожидаясь, пока приблизится клиент. Пендергаст задумчиво прошелся по кладбищу, потирая бледный подбородок, и наконец остановился рядом со своим щеголеватым спутником.

— Ну что ж, — с дежурной улыбкой сказал юрист. — Вот мы и на месте.

Рассеянно кивнув, Пендергаст опустился на колени, раздвинул траву у внушительной могильной плиты и прочитал надпись:

Здесь покоится

Луи де Фронтенак Диоген Пендергаст

2 апреля 1891 — 15 марта 1965 TEMPUS EDAX RERUM.[4]

Огилби, стоя позади Пендергаста, водрузил свой крокодиловый дипломат на надгробие, расстегнул замки и извлек некий документ. Придерживая дипломат, положил листок на него.

— Мистер Пендергаст! — Юрист протянул ему тяжелую ручку с серебряным пером.

Пендергаст подписал бумагу.

Огилби, в свою очередь, изобразил замысловатую подпись, шлепнул печать, проставил число и убрал документ в дипломат. Захлопнул крышку, щелкнул замками.

— Вот и все. Я засвидетельствовал, что вы посетили могилу вашего деда. Мне не придется лишать вас наследства. Во всяком случае — пока, — с коротким смешком заметил он.

Пендергаст поднялся, и юрист протянул ему миниатюрную ладошку.

— Всегда рад, мистер Пендергаст; надеюсь через пять лет снова насладиться вашим обществом.

— Взаимно, — сухо улыбнулся Пендергаст.

— Прекрасно! Я теперь в город. Вы со мной?

— Думаю заглянуть к Морису. Он обидится, если я не засвидетельствую ему свое почтение.

— Именно, именно! Подумать только, один присматривает за Пенумброй — сколько? — уже двенадцать лет! Знаете, мистер Пендергаст, — коротышка наклонился вперед и понизил голос, словно собирался поведать какую-то тайну, — нужно непременно навести здесь порядок. Вы можете выручить за поместье хорошую сумму — очень хорошую! Плантаторские дома начала девятнадцатого века — последний крик моды. Здесь получится отличный отель!

— Спасибо, мистер Огилби, но я, пожалуй, не буду с этим спешить.

— Как угодно, как угодно. Не задерживайтесь дотемна. Фамильные привидения и все такое… — Коротышка зарысил прочь, тихонько посмеиваясь и размахивая дипломатом. Пендергаст остался на кладбище в одиночестве. Он слышал, как завелся «Мерседес», как заскрипел гравий под колесами, а потом наступила тишина.

Пендергаст еще немного походил по кладбищу, читая могильные надписи. Каждое имя пробуждало в нем воспоминания — все более и более странные и необычные. Здесь лежали перезахороненные останки родственников, извлеченные из семейного склепа на Дофин-стрит после того, как сгорел особняк Пендергастов. А кто-то еще при жизни выразил желание быть похороненным в родовом гнезде.

Солнце опускалось за деревья; золотистый свет тускнел. От мангровых болот потянулся через лужайку бледный туман. Воздух пах листвой, мхом и папоротником. Пендергаст долго стоял среди могил — молчаливо и недвижно, а на землю опускался вечер. Из окон плантаторского дома просачивался сквозь деревья желтый свет. Запахло горящими дубовыми дровами; этот запах неизбежно вызывал воспоминания о детстве, о лете. Из высокой кирпичной трубы лениво струился голубой дымок. Заставив себя двигаться, Пендергаст оставил наконец кладбище, миновал питомник и добрался до крыльца. Рассохшиеся доски протестующе заскрипели под ногами.

Пендергаст постучал в дверь и слегка отступил. Внутри раздались медленные шаги, потом загремели замысловатые замки и засовы. Массивная дверь распахнулась; сгорбленный старик в старинном костюме дворецкого с суровым видом стоял на пороге.

— Мастер Алоиз, — сдержанно приветствовал он Пендергаста, не протягивая руки.

Пендергаст сделал это сам, и старый слуга тепло ответил на его пожатие.

— Морис, как вы тут?

— Хорошо. Видел, как машины подъехали. Принести вам в библиотеку рюмочку хереса, сэр?

— Отлично, спасибо.

Старик повернулся и медленно двинулся через холл в библиотеку. Пендергаст отправился следом. В камине горел огонь — не столько для тепла, сколько для того, чтобы одолеть сырость.

Позвякивая бутылками, Морис топтался у буфета; он налил в крошечную рюмку хереса, поставил ее на серебряный поднос и торжественно подал Пендергасту. Пендергаст взял рюмку, глотнул и огляделся.

Лучше тут не стало: на обоях пятна, в углах горы пыли, в подвале шуршат крысы. За пять лет, что он здесь не был, все заметно обветшало.

— Давайте, Морис, я найду экономку, пусть живет здесь. И повара. Вам так будет гораздо легче.

— Глупости! Я и сам могу следить за домом.

— Думаю, одному тут опасно.

— Опасно? Вовсе не опасно. Я на ночь хорошо запираюсь.

— Разумеется. — Пендергаст отпил хереса, очень сухого «Олоросо». Он лениво попытался припомнить, сколько бутылок осталось в погребах. Столько, что ему и за всю жизнь не выпить — не говоря о портвейне, других винах и отличном старом коньяке. По мере угасания боковых ветвей семейства все винные погреба вместе с деньгами переходили к нему — последнему члену рода, находившемуся в здравом уме.

Пендергаст сделал еще глоток и отставил рюмку.

— Морис, пойду-ка я пройдусь по дому. Вспомню старые времена.

— Да, сэр. Позовите, если я вам понадоблюсь.

Пендергаст открыл раздвижную дверь и вышел в холл.

С четверть часа бродил он по комнатам первого этажа: пустая кухня, малые гостиные, большая гостиная, столовая, салон, кладовая. Дом слегка пах детством; политура для мебели, старый дуб и, бесконечно далеко, запах маминых духов — все смешалось с теперешними запахами сырости и плесени. Каждая вещь, каждый звук, каждая картина — и пресс-папье, и серебряная пепельница, — все было на своих местах; каждая мелочь хранила тысячи воспоминаний о людях, что давно лежат в земле, воспоминаний о свадьбах, крестинах, днях рождения и поминках, о вечеринках, коктейлях, костюмированных балах, о детях, носившихся по залу под возмущенные окрики тетушек.

Ушло, все ушло.

Пендергаст поднялся по лестнице. Два коридора вели в противоположные крылья дома со спальнями, а прямо впереди был кабинет — за дверью с аркой, украшенной парой слоновых бивней.

На полу кабинета лежала шкура зебры, со стены над большим камином смотрела злыми стеклянными глазками голова капского буйвола. Висели тут и другие головы: куду, бушбока, оленя, лани, дикого вепря, лося.

Пендергаст заложил руки за спину и медленно прошелся по комнате. Среди этих стражей памяти и давно минувших событий он, сам не желая, вернулся мыслями к Хелен. Прошлой ночью ему привиделся старый кошмар — такой же яркий и страшный, как и всегда; у него до сих пор сосало под ложечкой. Быть может, кабинет изгонит этого демона, хотя бы ненадолго. Навсегда жуткое воспоминание, конечно, не уйдет.

В дальнем углу стояла запертая стойка с коллекцией охотничьих винтовок. После того дня Пендергаст ни разу не охотился. От одной мысли об охоте ему становилось плохо. Злая, жестокая забава — унция металла летит в дикое животное со скоростью две тысячи футов в секунду. Он и сам удивлялся, что в молодости ему это нравилось. Хелен — вот она любила охотиться… Необычное увлечение для женщины, но и сама Хелен была необычной женщиной. Очень необычной.

4

Время поглощает все (лат.).