Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 102 из 104

Попытаемся прийти к пониманию голода путем рассмотрения того, что им в действительности не является. Головная боль не есть голод. Боль в брюшной полости не есть голод. Сосущее чувство в желудке не есть голод. Вялость не есть голод. Сонливость не есть голод. Слабость не есть голод. Головокружение не есть голод. Беспокойство не есть голод. За все сорок четыре года моих наблюдений за голоданиями, из которых тысячи были протяженностью от 20 до 90 дней, я не видел ни одного голодающего, в котором боль, головная боль, сонливость, чувство «пустоты» и др. сопровождали бы развитие настоящего голода. А эти наблюдения чего-то стоят. Они, несомненно, надежнее тех, что сделаны в отношении людей, воздерживавшихся от пищи, от 3 до 5 дней.

Такая боль в надчревной области, сильная головная боль, раздражительность, беспокойство, апатия, сонливость, слабость и нежелание двигаться и совершать физические усилия — как же похожи эти симптомы на возникающие от пропуска привычной сигары и курительной трубки, чашки кофе или чая, стакана виски или порции морфия! И как же профессор Кэннон не увидел их истинного смысла? Ощущение пустоты и тяжесть, им описанные, не являются спутниками голода. Не являются ими и ощущения тупой боли в желудке, которые он представляет как «главный факт» голода. Все это нездоровые ощущения. «Никто, пропустив прием пищи, — заявляет Пейдж, — не почувствует слабость или беспокойство, за исключением случаев, когда имеется раздражение или чрезмерное сокращение желудка. То — явное свидетельство диспепсии. Строго говоря, этот термин есть синоним несварения».

«Схватка» — это короткая острая боль. Карлсон говорит: «Было точно установлено, что голодные схватки вызываются сокращениями пустого желудка». Это было «установлено» на субъектах, глотавших баллоны, которые регистрировали частоту и интенсивность желудочных сокращений. Мы не можем сомневаться в самих сокращениях. Мы сомневаемся в правильности их интерпретаций. «Голодные схватки», кажется, являются спазмами, и они явно ненормальны. Нормальные мышечные сокращения, даже энергичные, не являются болезненными. Наоборот, если они вообще регистрируются сознанием, а это так и происходит при желудочных сокращениях, то они обычно бывают приятными.

Вспомним о жажде. Является ли она головной болью? Или общей болью? Или раздражением? Или слабостью? Или вялостью? Или любым из ощущений, описанных Карлсоном как присущих голоду? Ничего подобного. Жажда ощущается во рту и горле, при этом существует четкое и осознанное желание воды. Никто не примет ошибочно головную боль за жажду, ибо ощущение жажды слишком хорошо знакомо.

Раздражение, вызываемое прохождением трубки через глотку илищевод и присутствием надутого баллона в желудке, столь сильное, что порождает ненормальное поведение желудка. Считать такое поведение за физиологическое является абсурдом и ожидать изучения нормальной жизненной активности таким образом глупо. Поведение желудка, заполненного надутым баллоном, и его поведение в нормальных условиях не являются точно идентичными. Желудок сокращается в обоих случаях, но его сокращения не схожи при разных условиях. Его сокращения на чуждый предмет явно нельзя считать за проявление голода. Не раз экспериментаторами было продемонстрировано, что через несколько дней голодания желудочные сокращения имеют тенденцию скорее к возрастанию, чем к ослаблению, хотя ощущения, обычно ошибочно принимаемые за голод, уменьшаются и совсем исчезают. Это должно указывать на то, что «голодные сокращения» вовсе не являются таковыми, а есть просто регулярные перистальтические движения желудка.

Доктор Карлсон также заявляет, что при голоде имеют место «общая слабость и беспокойство, не относящиеся к какой-то специальной области организма». Но при настоящем голоде вместо слабости, обычно с ним ассоциированной, возникает живость и часто, если не постоянно, ясное ощущение благополучия.





По словам доктора Клонча, «здоровый человек почувствует голод до того, как начнет слабеть, в то время как больной станет слабеть прежде, чем почувствует голод». Это правило основано на близких наблюдениях за сотнями голодающих. А поскольку многие из этих голоданий были длительными, а не сводились к трех — четырехдневному воздержанию от пищи, его выводу следует доверять больше, нежели выводам тех ученых, кто произвольно ограничивал себя неадекватными экспериментами. Те, кто чувствует тяжесть в желудке (как они это описывают), должны знать, что это не голод, а лишь нездоровые ощущения, нездоровый симптом. И вместо того, чтобы есть, дабы смягчить этот симптом, им следует поголодать, пока не почувствуют себя спокойно. Раздражение желудка из-за несварения часто ошибочно принимают за желание пищи, а то, что она избавляет от этих симптомов, вроде доказывает, что они действительно были голодны, так же, как укол морфия доказывает, будто боли у наркомана и есть истинная потребность в морфии.

У доктора Сюзанны Доддс было много экспериментов с голоданием и ее свидетельства заслуживают внимания. По ее словам, «ощущение пустоты в этих случаях не от недостатка пищевого материала, а результат отсутствия привычного стимулятора». И если бы ортодоксальный доктор рассматривал те самые симптомы при изучении случаев наркомании, он назвал бы их «симптомами отказа». В случае предполагаемого так называемого голодного человека эти симптомы являются обычно следствием отказа от соли, перца, других специй — раздражителей и стимуляторов, принимаемых с пищей. Почему физиологи постоянно отказывались рассматривать данные тех, кто имел наибольшую возможность наблюдать ощущения и свидетельства голода? Почему надо головную боль принимать за голод? Почему ее всегда связывают с голодом?

Верно, еда иногда «облегчает» головную боль, как и привычная чашка чая. Но в этих случаях разве еда или лекарство, принятое с пищей, действительно устраняют боль? Как только мы отказываемся отделить нашу пищу от наших лекарств, как мы можем узнать, страдаем ли мы от симптомов болезни, называемой «голодом», или от «симптомов отказа» — пристрастия к вызывающим болезни отравам? Почему мы должны продолжать определять нормальное ощущение живого организма в терминах симптомов патологии? Кэррингтон называл эти симптомы «голодом привычки», Дьюи — «голодом болезни», Освальд — «голодом отравы». Но поскольку эти симптомы вовсе не представляют голод, я не вижу причины описывать такие ощущения как какой-либо голод в действительности. Так как эти симптомы всегда являются нездоровыми, как и пресловутая тяга наркомана к привычному наркотику, и более всего заметны у тех, чей желудок привычно подвергается возбуждению и раздражению, вызываемыми пряностями, специями и т. д., то их и следует принять за то, чем они являются на самом деле — симптомами болезни. Желудок, неожиданно лишенный регулярных приемов для возбуждения, при голодании проявляет те же самые признаки стресса, что и. нервы курильщика, когда его лишают привычного наркотика.

Верно, прием пищи смягчает эти ощущения, равно как укол морфия дает «облегчение» морфинисту, и в приеме пищи в первом случае столько же смысла, как в приеме морфия во втором. По словам Пейджа, «тот факт, что пища приносит немедленное облегчение, ничего не меняет: облегчают пищеварение семьдесят пять-восемьдесят процентов воды, принимаемой с пищей. Она образует, так сказать, припарку для перегруженной слизистой желудка.

Почему люди испытывают ужасный аппетит? Разве есть больше оснований испытывать ужасный аппетит к пище, нежели к еде или грязи? Если мы отказываем себе в „ужасной“ тяге к стеклу, камням, патронам, булавкам, земле и т. д., то почему бы нам не воздержаться от „ужасного аппетита“ к хлебу, мясу, конфетам, фруктам и пр.? Во многих случаях за день проводится несколько крупных приемов пищи и тем не менее обладатели такого аппетита не получают удовлетворения. „Ложный голод“, „голод привычки“, „голод отравы“ и прочие выражения и неправильные термины! Термин „голод“ должен быть сохранен для нормального требования еды, а прочие и более соответствующие термины надо употреблять для обозначения тех ненормальных ощущений, которые ошибочно принимают за голод или тех ощущений дискомфорта и беспокойства, которые ошибочно принимаются за тягу к какой-либо отраве, кою привычно принимать.