Ложь. Записки кулака

К похоронам привыкли и считали их в порядке вещей, но подкралась другая беда, которую не ждали. Вечером, когда тронулся поезд, в вагоне не досчитались двух девок умершего Митрофана Пономарёва: Машу, по прозвищу Галда, и Нюрку. Они были погодками: Маше исполнилось восемнадцать, Нюрке семнадцать. Пропажа сестёр встревожила весь вагон. Фекла, оставшись одна во главе большого семейства, не так сокрушалась в связи со смертью мужа и свекрови, как с пропажей дочек. А между тем пошли догадки, разговоры, домыслы. Одни говорили, что они пошли к своим подругам в другой вагон, да там и остались на ночь, что часто случалось в свое время дома. Другие предполагали, что они просто зазевались и отстали от поезда. Некоторые выдвигали более серьезные предположения, говоря, что они просто сбежали из-под охраны и решили вернуться домой. Долго думали и гадали о странном исчезновении, но все прояснилось утром, когда поезд остановился на очередном, пустынном полустанке. Первыми сестёр увидели женщины, высыпавшие из вагона. Сестры шли рядом, пошатываясь, с трудом передвигая ноги. Волосы у них были растрепаны и спускались клоками на плечи, глаза затуманены и если бы не женщины, то едва ли они самостоятельно влезли в вагон. Кроме того, им мешали какие-то свёртки из газет, прижатые к груди. Они были совершенно пьяными и на вопрос: " Где были и, что случилось?"- бормотали что-то невразумительное. Едва взобравшись в вагон, девчонки улеглись на нары и тут же уснули.

Проснулись девчата только к вечеру и явно чувствовали себя не в своей тарелке. Они сидели на нарах растрепанные, с опухшими лицами и синевой под глазами. К ним подошла мать и, отвесив каждой по увесистой оплеухе, отвернулась и заплакала.

— Если бы отец был жив, он вновь умер бы от такого стыда, — приговаривала сквозь слезы Фёкла.

— А ты, матушка, хотела, чтобы и мы сдохли? — ответила Маша. — Тебе мало того, что с голоду умер отец и бабушка. Вы с батей, сообразили настрогать восемь девок, но не сообразили, как кормить нас в дороге. Люди старались запастись продуктами и ходили по дворам в Подклетном. Вы же сами стеснялись ходить с протянутой рукой и нас не пускали. Мы жить хотим, мы молодые. Ты нас не упрекай, а лучше придумай, как нам выжить!

Машка Галда, обвиняя родителей во всех бедах, конечно, оправдывалась и не понимала, что трагедия семьи от них не зависела. Другие семьи испытывали такую же нужду, но никто из детей до сих пор не обвинил родителей в своей несчастной доле. И все же после случая в семье Пономарёвых, многие с ужасом стали ожидать таких же поступков и от своих детей. И только подружки Галды и Нюрки, не поняв в чем суть дела, с нетерпением допытывались у них, что же случилось. Вскоре сестры рассказали свою историю. Оказалось, что они пошли вечером вдоль вагонов посмотреть на людей, и может быть встретить знакомых. Когда дошли до зеленого вагона, их окликнул охранник, стоявший на его подножках, и приказал подняться в вагон. Полумертвые от страха, сестры поднялись по порожкам и оказались в светлом помещении с множеством полок и маленьких столбиков возле окон. В первый момент показалось, что вагон был пустым, так как кроме охранника они никого не встретили, но не успел провожающий усадить их на сиденье перед столиком, как появились другие охранники, радостно приветствуя молоденьких девочек. Вскоре на столе появилась закуска из давно забытых сестрами продуктов, которыми их стали настойчиво угощать. С перепугу и стеснения, они сначала отказывались от еды, но приветливые улыбки молодых ребят, настойчивые уговоры, соблазнительный вид продуктов, а в придачу и многодневный пост заставили сестер отбросить стыд и страх. Охранники предложили выпить за дружбу и они, чтобы не обидеть добрых людей, с трудом проглотили обжигающую горло и желудок влагу. Хорошая закуска заглушила неприятный вкус, по телу разбежалась теплота и приятно закружилась голова. Сколько они выпили еще и что было дальше, девчата не помнили или не захотели рассказывать.

Фёкла, как могла, старалась забыть про случившееся, но через два дня, утром, пришел охранник и снова увел сестер Пономарёвых в свой вагон.

Чем дальше поезд продвигался на север, тем становилось холоднее. Повсеместно еще лежал снег, деревья стояли голыми, трава только пробивалась на небольших плешинах земли, свободной от снега. Теперь поезд шел не только ночью, но и днем. Крупные населенные пункты встречались всё реже и реже. Железнодорожные станции, в основном, были деревянными. Из вагонов люди выходили только по нужде и спешили скорее вернуться назад, под защиту деревянных коробок. Подножный корм кончился, суслики не появлялись и люди молили бога, чтобы скорее кончилась дорога. Однажды утром поезд подошел к довольно большому городу. Первому, который люди увидели с момента отъезда из Воронежа. Это была Вологда. Вскоре открылись двери вагонов и охранники объяснили, что женщины могут сходить на пристанционный базарчик и, если есть деньги, купить кое-что из продуктов. В первый момент люди не поверили, а некоторые сначала даже не поняли, что им предлагают. Но охрана предупредила, что поезд будет стоять здесь часа полтора, а поэтому женщины пусть поторопятся, так как ждать их никто не будет.

После этого женщины зашевелились. У кого были деньги, стали доставать их из различных заначек, а у кого их не было, начали перебирать свои тряпки, надеясь на них выменять продукты. В ход пошли штаны, юбки, кофты, шали. Пошла на базар и Дарья Пономарёва. Матушка не пошла — у неё не было ни денег, ни тряпок. Из драгоценностей остался только нательный крестик, подарок матери, с которым она не могла расстаться. Остальное, начиная с обручальных колец, цепочек и перстеньков, было отобрано при раскулачивании.

Когда женщины ушли, Иван Иванович закурил свою трубку и встал у двери. Спустя некоторое время к нему присоединилась и матушка.

— Вот смотрю, Иван Иванович, на этот вокзал и вспоминаю свою молодость. Как это было далеко и вроде недавно!

— Вам, матушка, знакома Вологда?

— Как же не знакома, если мы с батюшкой бывали тут неоднократно. Люди нашего круга всегда спешили на юг, за границу, на лучшие курорты, а мы, когда поженились, решили съездить в Соловецкий монастырь. Нам тогда очень приглянулась здешняя природа, понравилось местное население, в котором крепостничество не смогло задушить дух свободы и независимости. По своим взглядам и характеру местные жители в корне отличаются от жителей Чернозёмья. Это и привлекало нас с батюшкой. Мы неоднократно приезжали в этот край и исколесили его вдоль и поперёк. Так как же мне не знать эти места!

— А Вологда далеко от Москвы?

— Далеко!

— Тогда почему мы её не видели?

— А мы и не проезжали Москву, а объехали её стороной, совсем другим маршрутом. Нас, очевидно, везли через Рязань, Владимир, Иваново, Кострому. Куда повезут дальше, не знаю!

— Разве здесь много путей?

— Не очень, но есть ответвления. Если поедем налево, то попадем в Архангельск, а там Соловки. Если свернем направо, то попадем в Котлас, центр лесозаготовок.

— Очевидно, это и будет наш приют!

— Я тоже думаю так же, ибо, насколько мне известно, Соловецкий монастырь давно стал тюрьмой и там нами делать нечего. Остров этот голый, работы там нет, а держать такую кучу народа без дела глупо и невыгодно. Нет, нас заставят работать, а работа здесь одна — лесоповал!

В это время к поезду с покупками стали подходить женщины с базара. В основном те, кто купил продукты за деньги. Теперь они спешили накормить свои семьи. За ними потянулись и другие. Одной из первых пришла Дарья Пономарёва. Кроме зелени и картошки, она купила кусок мяса, несколько десятков яиц, но сварить пищу не удалось, так как охрана запретила разводить огонь на путях.

Как и предсказывала матушка, поезд свернул вправо и взял направление на Котлас. Остановившись в Коноше, поезд простоял почти целый день, предоставив людям возможность приготовить еду. Женщины рассказывали, что на базаре в Вологде продукты были дешёвыми, а местные торговки с охотой брали не только деньги, но ещё одежду и другие вещи.