Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 7 из 46

В. Ф. Грибелю было предъявлено обвинение в участии в контрреволюционной вредительской организации и шпионской деятельности по заданию германской разведки.

Через два месяца после ареста В. Ф. Грибель подписывает следующий документ:

15.04.38.

Следователю от арестованного

Грибеля В. Ф. общая камера № 35

ЗАЯВЛЕНИЕ

Признаю свою вину в том, что являлся участником шпионско-вредительской группы, возглавляемой Булгаковым. Мною даны сведения Булгакову о расположении в Гдовском районе 32 пехотного полка и политико-моральном состоянии этого полка. Кроме того, по указанию Булгакова задержано производство работ по основным объектам, что являлось вредительским актом.

В. Грибель.

На В. Ф. Грибеля дали показания все члены «вредительской» группы. Без сомнения, они были выбиты пытками…

Через 18 месяцев после ареста — 22.08.1939 года — на допросе Грибель заявил: «Участником контрреволюционной вредительской организации никогда не был и все мои показания не соответствуют действительности.

На допросах ко мне были применены меры физического воздействия, и я был вынужден написать и подписать то, что мне было предложено следствием… Об участии в контрреволюционной организации указанных лиц я не знал. Попов, Бессмертный и Немчинов были вписаны в протокол следователем и мне было предложено протокол подписать… Вредительской деятельностью не занимался… Никаких шпионских сведений не передавал…»

При ознакомлении с материалами следственного дела он потребовал возможности написать свои мысли собственноручно.

Из жалобы В. Ф. Грибеля на имя наркома внутренних дел (написано 11.12.1939):

Ввиду того, что я отрицал предъявленное мне обвинение, я был поставлен «на стойку». После непрерывной стойки продолжительностью 42 часа без пищи и сна я написал под диктовку помощника начальника отдела Стамура заявление об участии моем в шпионской организации инженера строительства Булгакова и выдержки из его протокола, в которых он оговаривает меня наравне с показаниями других лиц. На следствии здесь после стойки я отказался от заявления, объяснив написанное мною заявление невозможностью продолжать стойку из-за опухоли ног. Я был отпущен в камеру и вызван вновь в ночь с 8 на 9 мая 1938 года, когда сразу подвергся избиению со стороны помощника начальника отдела Стамура и следователя Селихова. После избиения я простоял на стойке до вечера 9 мая, когда мне было предложено либо переписать карандашный черновик заявления, написанного рукой следователя Селихова, с подтверждением моего участия в шпионской организации Булгакова, либо подвергнуться избиению вновь до состояния, когда я буду «ползать». Я переписал и подписал и это второе заявление.

Тюремная больница… После «лечения» он опять пишет отказ от показаний, которые из него выбил Селихов. В итоге — 11 часов «стойки».

И опять Грибель подписывает отпечатанные на машинке и не подписанные лично Булгаковым, Поповым, Немчиновым показания.

8 месяцев проводит он в одиночной камере без единого вызова. И в августе 1939 года подписывает протокол, составленный следователем Захаровым, с полным отказом от своих прежних показаний.

В письме наркому внутренних дел он писал: «Обвинение меня в шпионаже просто чудовищно: мой отец и брат Сергей защищали родину в Германской войне, брат Леонид был весь изранен, брат Владимир потерял ногу в Японскую войну, я сам в Германскую войну имел только отличия за боевые действия. Это обвинение для меня совершенно неприемлемо.

Если хоть часть из того, что сфальсифицировано Селиховым, верно, то меня надо расстрелять, а если все это ложь, то я не могу нести позорное клеймо и наказание».

Очереди с передачами в ленинградские «Кресты» хорошо помнил Виктор Конецкий.

Выписка из протокола Особого Совещания при Нар. Ком. ВД СССР

от 29 октября 1939 года.

Слушали:

Дело № 54808 (УНКВД Ленинградской области) по обвинению Грибеля В. Ф., 1887 года рождения, уроженца г. Оренбурга, русский, гражданин СССР, беспартийный, из дворян.

Постановили:





Грибеля В. Ф. за участие в антисоветской шпионско-диверсионной организации заключить в исправительно-трудовой лагерь сроком на 5 лет, считая срок с 6 февраля 1938 года.

Дело сдать в архив.

Начальник секретариата Особого Совещания Иванов

Умер В. Ф. Грибель в день своего 55-летия — 8 мая 1942 года в Ивдельлаге (Северный Урал).

Зинаида Дмитриевна Грибель-Конецкая умерла от голода в блокаду 18 (19) января 1942 года. Похоронена в братской могиле № 10 на Пискаревском кладбище.

Перед смертью она оставила записку, нацарапанную обгорелой спичкой, и тоненькую свечку: «Прошу зажечь эту венчальную свечку, когда умру. — З. Д. Конецкая-Грибель».

Ее племянник Виктор, обнаруживший записку, был потрясен не ее содержанием, а тем, что свечка не была съедена.

Сын Зинаиды Дмитриевны и Виктора Федоровича Игорь (1.09.1914–1942) закончил 34-ю советскую трудовую школу (б. Реформатское немецкое училище), поступил в Институт коммунального строительства, затем работал в ГИПРОГОРе (институте по проектированию городов).

Игорь, уверенный в невиновности отца, писал Берии, тогда главному военному прокурору СССР, заявления в защиту Виктора Федоровича. Ответа не получил.

Зам. командира саперной роты 265-й стрелковой дивизии Игорь Викторович Грибель погиб во время Великой Отечественной войны 20 января 1942 года — подорвался на противотанковой мине в районе деревни Лодва Мгинского района.

Из последнего письма Игоря Грибеля жене Сусанне Соркиной

Ленинград 8.10.41. Сузик, родная, ненаглядная!

Сегодня очень противная промозглая погода. Настоящий октябрь… Поздравляю тебя, родная, с нашим юбилеем. Пять лет… Вспомнились все прошлые счастливые годы. Было грустно, хотелось чем-нибудь отметить этот день.

Дорогая, живу мечтами, строю фантастические планы и всей силой существа своего жду их реализации. Как бы ни ужасна была война, но не все же лягут под пулями. Кто-нибудь будет и жить. Мне хочется быть в числе этих счастливцев и главным образом из-за вас, мои родные. Это желание, впрочем, у каждого. Жизнь сейчас лотерея, причем цена лотерейному билету не высока…

Целую тебя, родная, крепко целую, как обнимаю. Сынка люблю и стараюсь представить себе его. Наверно, он очень сильно изменился. Поцелуй его и попроси писать папе письма.

Твой Гуля.

Мой адрес: Ленинград 167, почтовый ящик № 6 литер 6-Н Мис.

Жена Игоря Грибеля — Сусанна Александровна Соркина, Сузя, как называют ее все в нашей семье, родилась 18 июня 1914 года. Она училась с Игорем в одной школе. Потом окончила техникум строительных материалов (за 1,9 месяца — по почину «Даешь стране досрочно техников-технологов!»). Родила Игорю сына Володю. Работала в институте синтетического каучука.

Во время войны с матерью и сыном находилась в эвакуации в Омске. Год служила в санитарном поезде. Прорыв блокады Сузя встретила в Ленинграде — в Лавру, где размещался главный эвакогоспиталь, их поезд привез раненых. «Сестры плакали, что раненые никак не реагировали на прорыв блокады…» — вспоминала она.

Виктор Конецкий вспоминал не раз, как в мае 1945 года мать разбудила его и сказала, что объявлено об окончании войны, а он перевернулся на другой бок и продолжал спать: «Я всегда знал, что мы победим. Но лишь теперь понимаю, как никогда, какой ценой мы победили»…

После войны Сусанна Александровна поступила на службу в Институт прикладной химии. Ее работа носила секретный характер. Но теперь можно сказать, что Ленинскую премию по специальной технике в 1961 году С. А. Соркина и ее коллеги получили за работу над ракетным топливом, «за органический синтез продуктов особого назначения».

Сын Сусанны Александровны и Игоря Викторовича Грибеля — Владимир Игоревич — химик, занимается научной работой.

Родители Сусанны Александровны — Дора Ильинична (1889–1973) и Александр Яковлевич (1884–1951) Соркины были врачами, дерматологами по специальности. Оба закончили Тартуский университет. Во время блокады именно А. Я. Соркин попытался спасти умирающую Матюню и каким-то неведомым образом устроил ее отправку в больницу им. 25 Октября. Он же и похоронил обеих на Пискаревском кладбище. Александр Яковлевич всю блокаду служил главным врачом госпиталя, который находился на улице Огородникова (Рижский пр.) и по долгу врача и по велению своего доброго сердца спас сотни людей. После войны великолепной библиотекой А. Я. Соркина пользовался Виктор Конецкий.