Два названия

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Двадцать второго июня,

Ровно в четыре часа

Киев бомбили, нам объявили,

Что началася война.

Эту народную песенку пели на модный мотив «Синенький скромный платочек…». Шевченко Павел жил в студенческом общежитии на Сталинке куда упали первые бомбы, и война для него действительно началась «ровно в четыре часа».

Он тащил на себе женщину с оторванной рукой. По странному совпадению ее фамилия была Гитлер, и это была первая жертва, увиденная Шевченко Павлом, в самой страшной и самой обильной жертвами войне из всех войн, которые пережило человечество за свою историю. Шевченко Павел тащил ее на себе к санитарной машине, а бомбы продолжали рваться, и горели дома, и Шевченко Павел произносил речи о том, что это провокация, что фашисты хотят нас запугать, но это им не удастся.

А затем днем, как только «нам объявили, что началася война», он отправился в военкомат, где уже столпились тысячи людей. К ним вышел задерганный пожилой капитан интендантской службы и сказал, стараясь выглядеть как можно решительнее и увереннее, что главное сейчас – без паники и что, когда будет нужно, их призовут. А теперь все должны находиться на своих постах.

Студенты, и вместе с ними Шевченко Павел, сразу же направились в райком комсомола, но там им сказали то же самое. В университете установили дежурство – дежурные сидели на крыше и должны были сбрасывать с крыши зажигательные бомбы, если они туда попадут. Кроме того, они должны были следить за тем, чтобы вражеские шпионы и диверсанты не подавали сигналов немецким самолетам. Город был погружен во тьму. Во время ночного дежурства, когда он и еще два его однокурсника патрулировали по городу под руководством милиционера – пожилого коренастого человека, носившего ту же фамилию, что и Павел, – Шевченко, но по имени Иван Михайлович, они заметили, как в одном из окон сквозь неплотную штору явственно пробивается зеленый свет, который сразу же погас, и зажегся красный, а затем погас красный и снова зажегся зеленый.

– Азбукой Морзе чешет, сволочь, – сказал милиционер Шевченко. – Пошли. Нужно его живьем взять. Но если будет убегать или сопротивляться – стрелять без предупреждения.

Они поднялись на второй этаж дома, в котором помещалась какая-то санитарно-эпидемическая лаборатория. Милиционер осмотрел дверь, а потом скомандовал: «Навались!» – они навалились, сорвали неплотно закрытую дверь и вбежали в помещение. В комнате, сплошь уставленной пробирками, колбами, с микроскопами на столах, на одном из столов, положив под голову какие-то журналы, спала толстая, огромная, как гора, женщина. Она не услышала, как они вошли, и не проснулась, но милиционер Шевченко толкнул ее прикладом.

– Будет притворяться, вставай. Кто в той комнате?

Женщина проснулась, посмотрела на них спокойно, по-видимому, она еще не успела испугаться, и сказала:

– Там никого нет. Я здесь все время.

– Пошли с нами.

Он снова подтолкнул женщину прикладом своей винтовки, и они вошли в соседнюю комнату. Там теперь было совершенно темно. Милиционер пошарил по комнате электрическим фонариком:

– Кто здесь есть? Выходи!

Они стояли, напряженно всматриваясь в темноту, с винтовками, направленными во все углы, с пальцами, чуть-чуть, на первый миллиметр, сдвинувшими спусковые крючки.

Никто не отвечал.

– Кто здесь подавал сигналы? – спросил милиционер у женщины.

– Здесь никого не было, – ответила женщина, только теперь просыпаясь. И вдруг зачастила: – Что вы говорите? Какие сигналы? Вы ошиблись… Вы попали в другой дом… Сюда никто не заходил… Как вы сюда попали?… Какие сигналы?…

Внезапно в углу против окна вспыхнул и погас красный фонарик.

– А вот такие сигналы, – направляя винтовку на женщину, сказал патрульный – студент из их группы Василий Черемушкин.

– Ах, – сказала женщина с облегчением. – Это – термостат.

– Какой еще термостат? – с недоверием спросил милиционер.

– Ну шкаф такой. Он автоматически поддерживает нужную температуру. Мы готовим вакцину. Для фронта. Поэтому работаем круглые сутки.

– А почему он сигналы подает?

– Это не сигналы. Это лампочки загораются у него, когда меняется температурный режим.

– Ничего, – сказал милиционер. – Пройдем в штаб. Там разберутся, откуда сигналы. А сигнализатор этот ваш пока выключить.

– Да ты что, с ума сошел? – напустилась на милиционера женщина. – Да я здесь оставлена для того, чтоб его не выключать. Да если мы вакцину испортим – с тебя голову снимут… Она жизнь людям на фронте спасает.

– Пройдемте, гражданка, – сказал милиционер менее решительно.

Шевченко Павел осмотрел термостат.

– Не нужно, – возразил он. – Это действительно просто прибор. Нужно только получше замаскировать окно.

– Замаскируем, – обрадовалась толстуха. – Только разве с самолета можно различить такой слабый свет?

Свои стихи Шевченко Павел «вышагивал». Был у него такой любимый маршрут – вверх по бульвару Шевченко, а там налево, к вокзалу, мимо дымящихся градирень ТЭЦ. И у вокзала обязательно коснуться рукой черного искрящегося лабрадорита, которым облицовано здание. А назад, когда ноги уже отказывают, – трамваем.

Он снашивал за месяц ботинки, и обувь была одной из главных статей в его довольно скромном бюджете.

Когда его вместе с большой группой студентов направили на рытье окопов, у вокзала он незаметно отделился от остальных и потрогал рукой пыльный, прогревшийся за день лабрадорит облицовки вокзала.

В товарных вагонах их довезли до Ирпеня. Расстояние, которое прежде обыкновенный дачный поезд преодолевал за час, заняло у них целую, ночь – навстречу шли воинские эшелоны, их поезд все время останавливали, сгоняли на обводные пути, в ночном небе гудели самолеты, с воем падали на землю бомбы, и хлопали зенитки.

В пойме прекрасной глубокой и прохладной реки Ирпень Шевченко Павел впервые по-настоящему понял умом, а не сердцем, что Советский Союз несокрушим, что фашисты будут остановлены, что они не сделают ни шага вперед на советской земле. Он увидел цепь связанных между собой глубокими окопами огромных бетонных дотов с подземными галереями, с громадными пушками, какие прежде он видел только в кино на военных кораблях. Это была несокрушимая система обороны, стальной пояс, способный выдержать натиск любых танков и самолетов. Такие сооружения не могли быть созданы за месяц, их, несомненно, строили годами, Шевченко Павел удивлялся про себя, почему он никогда прежде не слышал о том, что под Киевом имеются такие грандиозные оборонительные сооружения, и мудрости людей, которые в те дни, когда будто бы еще никто и не думал о войне, позаботились, чтоб так глубоко в нашем тылу была создана такая мощная линия обороны.

«Интересно, – думал он, – знал ли об этом Борис Пастернак, когда он жил в Ирпене и написал здесь свое знаменитое стихотворение:

А может быть, знал? И, может быть, поэтому в стихотворении «Лето» появились эти странные строки:

Может быть, отсюда и была эта печаль?

Студенты рыли окопы, они продолжали ходы сообщения в сторону леса. Так что подымающийся по холму вверх лес можно было пройти, не показываясь над поверхностью земли, и от каждой основной траншеи отходили боковые ответвления с ячейками для станковых пулеметов и блиндажами для стрелков.