Обмани лжеца

— Нет, я трезв как стеклышко. И отсюда не уйду, пока ты не дашь мне свой ответ. Ты согласна? — Крючков таким проникновенным голосом задал вопрос, будто звал меня замуж.

— На что?

— Ну как, — Женька развел руками, — разве я не сказал?

— Нет.

— Это я от волнения. Понимаешь, мне нелегко было прийти к тебе и признаться в полной своей несостоятельности. — Крючков опять потянулся к бутылке, но я пресекла его порыв напиться до полного беспамятства, отодвинув коньяк в сторону. — Ладно, уговорила, пить больше не буду. Все равно толку от алкоголя никакого. В общем, я убийцу оправдал. Представляешь?

— Ты серьезно? — Мне показалось, что Евгений придуривается.

— Серьезней не бывает. Это три года назад было. Мое первое крупное дело после всяких там ДТП и разводов. Я так гордился своей победой… Присяжные слушали меня раскрыв рот и за час вынесли свой вердикт: Степанов не ви-но-вен, — по слогам произнес адвокат.

— Значит, он действительно не виновен. Присяжных все-таки двенадцать человек. Столько людей не так-то просто сбить с толку.

— Полина, ты ничего не понимаешь. Это я убедил их всех, что обвиняемый — честный и порядочный человек, который лишь волею случая оказался не в то время и не в том месте, — признался Крючков полушепотом, с опаской поглядывая на дверь, будто нас могли подслушать журналисты, чтобы завтра пустить скандальную информацию во все газеты.

— Но зачем ты так сделал? — Я хотела наброситься на Крючкова с обвинениями, но быстро поняла, что защищать преступников, даже убийц, его работа. Пришлось смягчить свое обвинение: — Мог бы и не слишком стараться. Преступник преступнику рознь.

— Полина, поверь, я не сознательно завел присяжных в чащу заблуждений. Я, можно сказать, сам добросовестно заблуждался.

— Ты — и заблуждался? — не поверила я.

— Понимаешь, в тот момент я был искренно уверен в том, что Степанов — не убийца, вот и выложился по полной программе. А на днях понял, что жестоко ошибался. Именно мой подзащитный и убил Тамару Голубеву, обчистив ее квартиру. Преступление было настолько тщательно спланировано и исполнено, что вся доказательная база рассыпалась в суде, как карточный домик. Полина, теперь я хочу исправить свою ошибку. Срока давности в этом деле нет. Преступник должен быть наказан. Ты возьмешься? — спросил Женька, глядя на меня пусть не трезвыми, зато широко открытыми глазами.

У меня возникло ощущение нереальности происходящего. Не так давно Крючков пытался устыдить меня в том, что я ни в грош не ставлю процессуальные нормы и едва ли не скатилась в криминал. Теперь его мои методы вполне устраивали. Самый честный из всех адвокатов не собирался ходатайствовать о возобновлении уголовного дела, а решил прибегнуть к услугам тайного агента возмездия. Что-то явно изменилось в этом мире…

— Даже не знаю, что тебе сказать, — растерялась я. — Женя, ты сам-то понимаешь, о чем меня просишь? И почему именно меня?

— Полина, думаешь, я не знаю, чем ты занимаешься?

— Конечно, знаешь, ведь ты однажды сказал мне, что разница между мной и тобой такая же, как между посиделками с удочкой и рыболовным спортом.

— Я так говорил? Когда?

— Когда узнал, как я наказала продажного нотариуса. Интересно, Соловьев уже выплатил кредит, который никогда не брал?

— Да, здорово ты его… Полечка, прости, я уже так не думаю. То, чем ты занимаешься, вовсе не посиделки с удочкой. И даже не рыболовный спорт. Это профессиональное траление рыбы, причем тухлой. Да, да! Нотариус Соловьев как раз и был протухшей селедкой… Полина, ты не просто частный детектив. Ты делаешь гораздо больше, чем положено сыщику, — ты доказываешь вину преступников и сама наказываешь их. А я подарил убийце свободу, возможность пользоваться украденными деньгами, ценностями, и нет законного способа отобрать у него награбленное и засадить за решетку. Присяжные благодаря мне его оправдали… Только ты, Полина, сможешь исправить ситуацию. Каюсь, я был не прав, когда обвинял тебя в презрительном отношении к юриспруденции. Есть миллион возможностей быть плохим человеком, не нарушая ни одного закона, но можно быть хорошим человеком, игнорируя кодексы и правила.

— Вот, значит, как ты заговорил…

— Полина, ты во сто крат честнее и лучше меня. Я не имел никакого права тебя осуждать. Ты столько хлебнула в жизни, а я рос в оранжерейной обстановке, окруженный родительской заботой и лаской. Захотел велосипед — получи, видемагнитофон — пожалуйста, музыкальный центр — ради бога…

— Женя, ты уж меня прости, но я тоже не бедствовала. Ариша меня всегда баловал.

Крючков не придал моему замечанию никакого значения, он думал о своем.

— Когда я пришел домой и сказал, что убийца Голубевой оправдан, мама отвернулась от меня и весь вечер не разговаривала. А знаешь почему?

— Почему?

— Да потому что Тамара Вахтанговна, оказывается, тридцать один год назад помогла мне на свет появиться. Она тогда акушеркой работала, а потом, через много-много лет, стала главврачом горовского роддома. Вот такие дела.

— Да, ситуация… — сказала я, думая о том, откуда Крючков знает, чего именно и сколько я хлебнула в жизни. Я никогда ему не рассказывала о трагической гибели своих родителей.

— В общем, вчера я понял, что бывают случаи, когда надо ориентироваться не на писаные законы, а на то, что является высшей справедливостью. И раз так, то мне больше в адвокатуре делать нечего. Там столько грязи…

— И ты решил податься в ассенизаторы? — усмехнулась я.

— Не в ассенизаторы, а в сантехники, — поправил протрезвевший Евгений. — Ты скоро поймешь, что такой выбор оправдан. Дело в том, что Степанов был как раз слесарем-сантехником.

— Ах вот в чем дело…

— Да, в этом. Обращаясь к присяжным, я спросил, конечно, риторически, мечтал ли кто-нибудь из них в детстве стать слесарем-сантехником. И сам же ответил за всех — никто, потому что данная профессия, пожалуй, самая непрестижная. Но в жизни любого человека бывают моменты, когда он ждет сантехника, как бога… Тамара Голубева тоже его ждала, поэтому открыла дверь незнакомцу. И была убита. Затем пришел слесарь из ЖЭКа, увидел труп и вызвал милицию. Степанов, убеждал я присяжных, выполнил свой гражданский долг и стал подозреваемым номер один, хотя против него не нашлось ни одной прямой улики. К слову сказать, деньги, драгоценности, старинные иконы пропали бесследно. Зато у Степанова был мотив явиться в квартиру Голубевой — заявка хозяйки, зафиксированная диспетчером ЖЭКа в журнале. Так неужели мы будем судить Степанова за то, что он выбрал профессию сантехника и первым оказался на месте преступления? — закатив глаза к потолку, Крючков процитировал свою речь в суде.

— Женя, а с чего ты вдруг взял, что все-таки именно сантехник замочил… ой, прости, убил Голубеву?

— Я на днях ездил по делам в областной центр и встретил там Степанова. Знаешь где? — Крючков так интригующе пристально смотрел на меня, что я растерялась и не смогла выдать ни одного предположения. — На заправке. Я шел от кассы к своей машине, а он заправлял свою «десятку» на соседнем терминале.

— Ну и что тут особенного? Вот если бы ты его застукал в ломбарде, куда он сдавал похищенное…

— Полина, ну как ты не понимаешь? Михаил раньше был гол как сокол, а теперь у него машина появилась. Да и вообще, он выглядел уже совсем по-другому, не так, как раньше. А прошло только три года.

— А как он раньше выглядел?

— Собственно, как слесарь, ремонтирующий унитазы и смывные бачки. — Заметив недоумение на моем лице, Женька пояснил: — Для двадцатитрехлетнего парня это было ненормально. У него даже приличной одежды не имелось! И его такая жизнь вполне устраивала.

— Так уж и не было? — удивилась я.

— Представь себе! Накануне суда соседка по коммуналке, по моей просьбе, пыталась у Мишки в комнате приличную одежду найти, но ничего, кроме рваных джинсов и растянутого, изъеденного молью свитера, там ничего не оказалось. Я по своему опыту знаю — подсудимых тоже встречают по одежке. Так что мне пришлось Мишке старый отцовский костюм презентовать, чтобы присяжные хоть какой-то симпатией к нему прониклись.