Страница 19 из 74
А может быть последовать примеру Европы? Для этого придется признать, что для большой и более конкурентоспособной сети железных дорог необходимо государственное финансирование, так как частные доходы меньше общественных, а значит неизбежно возникновение государственной собственности или тщательного регулирования качества предоставляемых услуг.
Общественное недовольство сложившейся в Великобритании ситуацией позволяет предположить, что избиратели предпочтут европейский вариант решения проблемы. Это, безусловно, полностью совпадает с моей идеей о том, что общественная выгода от железных дорог гораздо больше, если альтернативные способы перемещения, например шоссейные дороги, по географическим или историческим причинам не конкурируют с железными дорогами напрямую. Великобритания — это тоже небольшая густонаселенная страна, с большим количеством дорог. Автомобили связаны с большими частными и общественными издержками.
Это обращает наше внимание на более широкую проблему. Граница между государственным и частным секторами всегда будет прозрачной. В любом случае, в каждой стране неизбежно влияние истории. Когда об этом говорят, то часто используют термин «зависимость от пути». Кроме того, границы со временем изменяет и технический прогресс. Например, мобильные телефоны сделали стационарную телефонию не такой безоговорочной естественной монополией. В Африке с 2001 г. появилось больше сотовых телефонов, чем стационарных, потому что новые технологии дали людям возможность обойти неэффективную монополию государственных телефонных линий. Кредитные карточки с микропроцессором и электронные системы слежения позволили останавливать на дороге нужных водителей. Факсы и электронная почта создали конкуренцию прежней монополии почтовой системы. Общественные выгоды определенной услуги могут измениться по другим причинам, например, из-за изменения оценки экологических внешних эффектов или появления альтернативной услуги, такой как хорошие дороги, — в ситуации с сетью железных дорог.
Одно дело понять, где провести границу между деятельностью исключительно частного сектора и той, что требует государственного вмешательства в виде владения акциями или регулирования. Другое дело понять, как управлять государственными компаниями или регулировать деятельность частных компаний, связанных с внешними социальными эффектами. Это не так сложно. В создании структуры регулирования есть множество юридических ловушек, касается ли это регулирования поставок электроэнергии в Калифорнии или телекоммуникационных компаний в Великобритании. Возможно, не получится дать однозначный ответ, потому что предоставление услуг, связанных с большим количеством внешних эффектов, подразумевает разнообразные цели и неизбежные вопросы. Более того, несмотря на обширные исследования по этой теме, мы все еще не располагаем данными о том, какие организационные структуры хорошо работают в компаниях, управляемых государством и подчиняющихся государственному регулированию, а какие нет.
Конечно, приватизация была весьма успешной, ведь получилось, что при росте эффективности потребители платят меньше за лучшее качество. Примером тому могут служить многие телекоммуникационные компании, производители газа и электроэнергии в Великобритании и Швеции, компании по водоснабжению во Франции и многие другие промышленные корпорации, находившиеся в собственности правительств европейских стран, которые занимались всем — от страхования до нефтедобычи. Этот успех зависел и от дальнейшего правильного регулирования отрасли, как в случае с энергией и телекоммуникациями.
Несмотря на примеры благоприятного исхода, приватизация в Великобритании, попыталась дать ответ на второй «опрос (о том, как правильно руководить предприятием) и нашла ответ на первый вопрос (об определении границы между государственным и частным секторами). Тем не менее, это был лишь частичный успех. Урок английской приватизации показал, что внешние эффекты могут быть слишком тяжелы для частного сектора, а для предоставления качественной инфраструктуры и услуг всегда будет необходимо государственное финансирование в виде налоговых поступлений.
Глава 8. Предпосылки введения энергетических налогов
Счет на табло: промышленность — 5, окружающая среда — 1
Экономику часто называют мрачной наукой, но никто не может превзойти по мрачности защитников окружающей среды. Предсказания катастроф и кризисов — это смысл их существования, потому что, если на мир не надвигается экологический кризис, то кто же тогда обратит на них внимание. По сравнению с ними экономисты производят гораздо более приятное впечатление. Они считают, что метафорические бомбы с часовым механизмом (экологические, демографические или какие-нибудь еще) никогда не взорвутся, потому что человечество и экономика, отвечая на растущее давление, постоянно перестраиваются.
Примером подобного расхождения между экологическим пессимизмом и экономическим оптимизмом было знаменитое пари, заключенное в 1980 г. между Полом Эрлихом, биологом и активным защитником окружающей среды, и Джулианом Саймоном, знаменитым специалистом по свободному рынку. Современное движение защитников окружающей среды (инвайронментализм), возможно, началось именно с публикации в 1972 г. его работы под названием «Пределы роста» (The Limits to Growth), в которой предсказывалось, что при существующих темпах выработки невозобновляемые природные ресурсы истощатся в течение ближайших 100 лет. В этот момент экономические системы потерпят крах, и повсюду воцарятся безработица и голод, а уровень смертности взлетит вверх. Более того, даже если мы найдем другие ресурсы, запасы которых вдвое превышают имеющиеся сейчас, то последующий рост приведет к неконтролируемому загрязнению окружающей среды, экономическим и социальным катастрофам, массовой 6езработице и т. д. Этот подход получил большую поддержку, и в первой половине 1970-х годов цены на нефть резко подскочили. В то время все считали, что через пятьдесят лет мировые запасы нефти закончатся.
Вот почему Эрлих был уверен в своем выигрыше, когда заключал с Саймоном пари о том, что через десять лет цены на пять металлов с учетом инфляции повысятся. Он сказал, что цены вырастут в совокупности на 1 тыс. долл.: по 200 долл. за медь, хром, никель, олово и вольфрам. На самом же деле, цены на указанные металлы в период 1980–1990 гг. сократились вдвое, а общая сумма в 1 тыс. долл. в 1990 г. стоила меньше даже без учета инфляции. Цена на металлы колебалась между 56 и 193 долл. Эрлих отправил Саймону чек на сумму 576,07 долл., заявляя, что подобное специфическое пари было не слишком важным. Один из его аргументов состоял в том, что спрос на некоторые металлы упал. Именно об этом и говорил его оппонент.
Оба говорили о том, что если спрос на товар растет гораздо быстрее предложения, то цена поднимается. Эколог остановился на этом утверждении. Предположение же экономиста, позднее подтвердившееся, состояло в том, что в ответ изменится и поведение людей. Высокие цены сами по себе сократят спрос. Они побудят поставщиков производить большее количество — добывать больше руды или искать новые запасы, — потому что убыточное прежде производство станет прибыльным. Это подвигнет остальных предпринимателей на поиск альтернативы дефицитным товарам и на освоение новых технологий. Так, в телефонных кабелях медь заменили стекловолокном, на автомобили больше не ставят дорогие хромированные детали и т. д. Хотя в краткосрочной перспективе количество специфического товара может, быть ограниченным, в долгосрочной перспективе способность человечества к адаптации и изобретательности делает ресурсы практически бесконечными.
Таким образом, экологи в своих часто вызывающих раздражение призывах к монополии высоких моральных принципов не всегда правы. Я бы даже сказала, что обычно они не правы. Большинство из них ничего не знает о фундаментальных экономических принципах, и это их совершенно не беспокоит. Подобная безграмотность обрекает многие их политические советы на провал.