Страница 65 из 75
Непроницаемая абсолютная темнота в иллюминаторах внезапно сменилась удивительной красотой, безграничной золотой россыпью огней Тель-Авива. Потом нам часто приходилось летать над ночным Нью-Йорком, и Лос-Анджелесом, над Рио-де-Жанейро. Красиво! Но тогда над Тель-Авивом - впервые. Это было никогда раньше невиданное зрелище. К тому же не следует упускать из виду нашего эмоционального состояния. Сочетание увиденного с аплодисментами и пением таких же пассажиров, как мы, отреагировавших на слова, прозвучавшие из репродуктора. Поэтому все последовавшие красоты, безусловно, воспринимались нами с удовольствием, но не оставляли такого следа в душе, как тот золотой ковёр огней Тель-Авива.
В аэропорту доброжелательный чиновник сообщил, что сейчас нас отвезут в центр абсорбции Мевасерет-Цион. О чемоданах не надо беспокоиться. Их доставят завтра. Что такое абсорбция знал из курса химии. Но что такое центр абсорбции, и какое отношение мы имеем к этому центру, и какое отношение абсорбция имеет к нам, у меня не было представления. А что такое Мевасерет-Цион? Если так называется населённый пункт, то где он находится? Географические подробности я знал не больше всего остального. Но имеет ли это значение, если мы уже в Израиле? К тому же, слово Цион звучало весьма ободряюще.
Внизу, в зале мы попали в объятия большой радостной толпы встречавших нас. Впервые в жизни я увидел мою сводную сестру. На двадцать восемь лет старше меня, она покинула Советский Союз за несколько месяцев до моего рождения. Из каких-то неопределённых разговоров различных людей я знал, что заграницей у меня есть красавица сестра. Но такая неопределённость давала, как мне казалось, честную возможность в анкетах указывать, что у меня нет родственников заграницей. Уже через несколько лет после войны брат недвусмысленно объяснил мне, что сестра Бетя живёт в Израиле. Как он мечтал увидеть её, любимую! Как он завидовал тому, что я её увижу! И вот мы обнялись и расцеловались! Старая женщина всё ещё очаровывала красотой. Но главное – потрясающим чувством юмора, звучащего артистически, как выяснилось, на семи языках. Идиш, французский, немецкий и русский она вывезла, покинув Советский Союз. Прибавив румынский и английский, в 1940 году из Бухареста репатриировалась в Палестину, где в совершенстве овладела ивритом. Счастье встретить такую сестру! Друзья-однокурсники. Бывшие пациенты. Супружеская пара, приехавшая в аэропорт со своей свадьбы. Молодожёна я увидел впервые. А только что ставшая его женой юная женщина, моя коллега и пациентка, к тому же, сестра моего друга, который тоже вместе с женой был в этой толпе. Встречавших было намного меньше, чем провожавших в Киеве. Но тоже многовато. Нас разрывали на части. Находившихся в зале явно удивил этот внезапно возникший митинг. Они даже задавали вопросы, что это за такая персона прилетела? Время перевалило за полночь. А неофициальный стихийный митинг не угасал. Более того, не определялись признаки угасания. Казалось, что многочасовое ожидание в зале, в котором не было где присесть, совсем не утомило встречавших. Таксист, грузинский еврей, чуть ли не силой извлёк нас из толпы и потащил к автомобилю. Его русский язык с угрожающим грузинским акцентом произвёл должное впечатление.
Мы ехали сквозь чёрную ночь, из которой свет фар извлекал деревья, кусты, скалы и, как мне показалось, несколько искалеченных бронированных автомобилей. Таксист подтвердил. Да, это еврейские броневички, подбитые арабами. Во время войны за Независимость броневичкам не удалось пробиться в Иерусалим.
Понятно, значит, мы едем в сторону Иерусалима. После получасовой езды подъехали к перекрытому шлагбауму, охраняемому мужчиной примерно моего возраста. Судя по тому, как он держит винтовку, я безошибочно определил, что с оружием у воина не было близкого знакомства. Скорее всего, даже вообще не было знакомства. В тот момент я не догадывался, что через несколько дней и сын, и я посменно будем точно так с такой же винтовкой охранять въезд в центр абсорбции и патрулировать вдоль забора, обеспечивая безопасность и покой новых репатриантов. Следом за нами въехал ещё один автомобиль. Проехали по улице застроенной, одинаковыми двухэтажными особняками. Остановились возле одного из них. «Приехали» – оповестил таксист. Из второго автомобиля вышли молодожёны и мой друг с женой. Поднялись на второй этаж в скромно обставленную трёхкомнатную квартиру, в которой нам предстояло прожить почти полгода. Разумеется, мы ещё не знали этого.
Семь человек подняли бокалы с шампанским. За новых репатриантов, то есть – за нас, потом за молодожёнов. Во втором часу ночи гости уехали домой в Иерусалим, по соседству с которым, в поселении Мевасерет-Цион, находится наш центр абсорбции.
Проснулся на рассвете и подошёл к окну. И тут же выскочил на балкон, который был всего лишь широкой лестничной площадкой, примыкавшей к нашей квартире. И замер. Дыхание перехватило от проясняющегося зрелища. Там, вдали на юго-востоке, на скопление домов, в отдельности не различимых на таком расстоянии, пролился неописуемый свет. Не свет. Свечение! Не свечение. Сияние! Я стоял околдованный, ощущая, как этот свет, это сияние по мере светления постепенно стекает с холма и добирается до меня. И окутывает меня, как… Как что? Нет, я не мог сформулировать своих ощущений. Но до чего же хорошо стало мне!
Я позвал жену. Может быть, она объяснит мне, почему в этой, казалось бы, серой, одноцветной неопределённости такая невероятная красота. В отличие от меня, жена профессионал, специалист, архитектор. Она отлично рисует. Жена, точно так же очарованная увиденным, объяснила, что рассвет в горах действительно зрелище обычно очень красивое.
Без этого объяснения знал, как выглядят рассветы в горах. Но это сияние никакого отношения к рассвету в горах не имело. Я видел изумительные рассветы в горах Кавказа и на Карпатах. А уже сейчас могу подтвердить своё возражение тем, что видел рассветы в швейцарских и австрийских Альпах. И на Кордильерах от самой Аризоны до Айдахо и штата Вашингтон. И дальше на север в Канаде, в Британской Колумбии. Я видел рассветы на Гималаях, когда солнце осторожно освещает вершину Джомолунгмы, а затем – вершины соседних восьмитысячников. Да, всё это восторгает, всё это будит потоки, водопады положительных эмоций. Да, очень красива Земля! Краски, освещение, которое вправе назвать иллюминацией. Волшебные немыслимые формы. Да, всё это грандиозно. Но нигде, никогда больше я не видел такого сияния, впервые увиденного в то ноябрьское утро. Нигде больше не видел того сияния, которое обняло северо-западную окраину Иерусалима и оттуда излилось на меня.
Чему подобно это сияние? Не знаю. Северного сияния не видел даже тогда, когда мы были в Анкоридже. Не повезло. Аляска не пожелала подарить нам эту специфическую красоту. Зато однажды повезло увидеть совершено потрясающее зрелище. Во время подлёта к Бангкоку, в котором нас встретил тропический ливень, мы увидели яркую радугу в форме огромного идеально правильного кольца. И наш самолёт влетел в центр этой радуги. Здорово! Но никакого отношения эта красота не имеет к сиянию над Иерусалимом.
Очаровавший и заинтриговавший меня свет не остановил часов… Время шло. Надо было начинать нормальную жизнь новых израильтян.
Мевасерет-Цион оказался поселением средних размеров, состоящим из нескольких улиц. Население – только новые репатрианты из Англии, Аргентины, Румынии, Советского Союза, Соединенных Штатов и Южной Африки. На первом этаже нашего особняка семья из Харькова. Напротив, через дорогу москвичи. По соседству аргентинцы. В продуктовый магазин, расположенный в центре посёлка рядом с канцелярией, они к моему удивлению ехали на автомобиле. Я измерил расстояние от их дома до магазина. Сто сорок восемь метров. Шестьдесят шесть пар моих шагов это точно сто метров. Ещё с войны у меня были и другие необычные и необходимые «инструменты» измерения. Например, расстояние между концами предельно разведенных большого и среднего пальцев кисти – двадцать один сантиметр. Точное определение длины и углов на глаз очень помогало мне во время работы. Разумеется, я контролировал себя сантиметровой лентой и угломером.