Страница 12 из 19
Но образовалось все не в лучшем виде, а именно так, как заранее предполагал Жувакин, о чем он спозаранку и доложил Граммакову. Комбат выслушал с неудовольствием. Секунду поразмышляв, приказал поднять бронегруппу выше, чтобы увеличить зону обзора и обстрела. Однако выше начинались скалистые обрывы, и поднять на них бронегруппу не представлялось возможным. «Тогда сиди где сидишь, — приказал Граммаков. — Жди».
Граммаков часто переговаривался со штабом и командирами рот. Поменяв волну, можно послушать, о чем толкуют командиры рот с командирами групп. Все шло нормально, но часам к одиннадцати стало окончательно ясно, что временное отсутствие связи с первой ротой нельзя объяснить влиянием помех: Розочкин исчез из эфира не потому, что его радист зашел за скалу.
— Да-а-а, — недовольно сказал Жувакин, услышав начало разговора Граммакова с «вертушечным» начальством, и полез наружу — размять занемевшие мышцы и сделать еще кое-какие неотложные дела.
Вокруг стояли горы. Где поросшие редким лесом, где голые щебенистые или скальные склоны уводили взгляд выше. Вершины плавились в золоте, кипевшем на границе синевы. Ветер нес запахи теплых камней, трав, воды… Однако вся эта красота не могла отвлечь его от неприятных мыслей. Да и сама тишина тихого утра почему-то не нравилась.
— Так что это вот, — гаркнул, высунувшись из люка, наводчик-оператор Махрушко. — Товарищ старший лейтенант! Комбат требует!
— Вот же, а! — бормотнул Жувакин, досадуя, что сколько времени сидел в холодной железяке как пришитый и никому не был нужен, а стоило на минуту вылезти, тут же понадобился.
Застегнул штаны и пошел к машине.
— Махрушка! Ты историю в школе учил? — на ходу спросил он, скаля зубы вроде как в широкой улыбке.
— Так что это вот, — ответил Махрушко с опаской; и впрямь — вопрос звучал совершенно ни к селу ни к городу. — Учил, так точно, так что это вот…
— Знаешь, до капитализма был такой строй — просвещенный абсолютизм?
— Так что это вот. — Наводчик-оператор пожал плечами. — Слышал, кажись… ага.
— «Так что это вот»! — передразнил зампотех. — Кажись! Не кажись, а точно! Так и было: просвещенный абсолютизм!.. Но это раньше! А у тебя сейчас, Махрушка, знаешь что?
Махрушко затравленно смотрел, не смея раскрыть рта.
— У тебя непросвещенный идиотизм! — сердито объявил старший лейтенант. — «Так что это вот»! Что это значит вообще?! На каком языке, Махрушка?
— Так что это вот… — пробормотал морально убитый солдат. — Это я того…
— Вот же пропасть! — в сердцах сказал Жувакин, перегибаясь за бортовину люка, чтобы взять наушники.
— «Глыба»? Я — «Камень». Доброе утро.
— Доброе, — ответил Граммаков озабоченно-саркастически. — Добрее не бывает. Значит, так, Жувакин. Заводись и двигай на ту сторону.
— Не понял, — сказал Жувакин. — На какую «ту»?
— Что непонятного? — раздраженно спросил комбат. — На тот берег. К Хазарату.
— Я…
— До Кривого моста проедешь, — отрезал комбат, пресекая его сомнения. — И туда.
Кривой мост, прозванный так в полном соответствии со своей конфигурацией и надежностью, располагался километрах в десяти выше по течению. К нему действительно можно было проехать по дороге — если называть дорогой едва намеченный копытами путь, по которому, с ревом перебираясь с камня на камень, инвалидски ковыляли редкие грузовики.
— Товарищ комбат, но…
Перевалившись на левый берег, дорога устремлялась дальше вверх, а вниз никакой дороги не существовало: осыпи, скальник, ущельица, притоки, приткнутые к главному руслу.
Чтобы добраться до Хазарата нормальным способом, нужно переть по Шафдаре сорок километров вниз до совершенно другой переправы… а потом, соответственно, столько же обратно.
— Какое «но»?
— Да ведь на той стороне от Кривого моста к Хазарату дороги нет! — раскрыл Жувакин комбату тягостные сомнения.
— Что значит — дороги нет? — жестко удивился Граммаков. — Зачем тебе дорога, ты не на легковушке едешь. Давай двигай. Это приказ!
— Есть, — ответил старший лейтенант.
С этого момента время застучало по-новому, с каждой секундой все более безжалостно проясняя незавидное положение первой роты.
Когда колонна остановилась у Кривого моста, Жувакин вместе с командирами машин потратил минут пятнадцать на исследование сооружения. Река выла, вдавливаясь в скальную щель. Кривой мост был короток, однако его деревянные балки не внушали доверия. С другой стороны, груженые гражданские грузовики он все-таки выдерживал. С третьей — сколько в том грузовике весу?.. и сколько в танке.
— Сомов, давай первым! — решил Жувакин. — Поэнергичней! На середке не газуй, ровно езжай!
Первая БМП легко проскочила… за ней вторая. Танки, сначала чуть разогнавшись, а на мосту перейдя на спокойный ход, тоже не причинили ему никакого ущерба.
Осталось пробраться вниз по реке — к Хазарату.
Время бежало быстро. Солнце достигло зенита, начало скатываться вниз. Граммаков то и дело гремел в наушники, спрашивая, где они и скоро ли доберутся.
А что Жувакин мог сказать в ответ? Он и так не верил себе, то и дело поплевывал, боялся сглазить: хоть и с натугой, хоть и страшно кренясь, выскребаясь, скользя железом по вымытым спинам валунов, обрушиваясь с них всем весом и ломая острия соседних камней, машины все же ползли дальше и дальше.
Мозг зампотеха раскололся: одна его половина стремилась выполнить приказ как можно скорее, другая — страдала, слыша скрежет гусениц, мечтая сбавить скорость и с ужасом понимая, что если этого не сделать, начнут лететь траки.
Двигатели ревели, камни крошились, колонна метр за метром приближалась туда, где так требовалась ее мощь.
Сердце Жувакина превратилось в кровоточащий комок боли и жалости. Помня, чего стоило привести в порядок полученные батальоном сильно хоженные машины, он всякий раз, как одна из них валилась с метровой высоты, вздрагивал и на мгновение зажмуривался: знал, что сейчас увидит порванные в клочья гусеницы и сорванные с осей катки.
Каким-то чудом катки оказывались на месте, гусеницы — целыми. Тогда он переводил дух.
Но все равно сердце сжималось и кровоточило.
Жувакин озирался, окидывая взглядом окрестности — все те же берега полноводной реки Шафдары, в очередной раз понимая, что колонна бронетехники, забравшаяся в непроезжие места, лишенная возможности маневра и отступления, представляет собой лакомый кусок и легко может стать сначала объектом успешного нападения, а потом и добычей мятежников.
Более того, ему пришло в голову, что обманный утренний маневр (четыре километра вниз по берегу, а потом той же дорогой обратно, чтобы, вопреки ожиданиям врага, занять позиции на террасках) и впрямь мог сбить с толку противника. Если так, противник расценил движение колонны как верный признак, что шурави хотят перебросить бронетехнику на противоположный берег, к ущелью Хазарат, воспользовавшись для этого Кривым мостом и предприняв затем десятикилометровый марш по совершенному бездорожью.
А шурави, выходит, совершили утром обманный маневр, чтобы сбить противника с толку, а теперь прут тем самым маршрутом, на который столь прозрачно пытались ему намекнуть!
Конечно, маневр маневром, обман обманом, но такого рода план мог показаться душманам слишком безумным, чтобы в него поверить. И возможно, они ничего не предприняли, чтобы воспрепятствовать его осуществлению.
В сущности, оставалось надеяться только на это: что они верно оценили заведомое безумие плана и раскусили обман.
А если нет, если все-таки поверили и предприняли, что тогда?
Что сделал бы сам Жувакин на их месте? — верно, поставил бы три-четыре противотанковые мины на одном из тех отрезков пути, которые колонна никак не сможет миновать. И когда она неминуемо встанет, пожег бы все железки НУРСами. Экипажи сами выскочат под пулеметы… Вон на той горке можно засесть… милое дело!.. или там… или вот здесь… уж чего в горах полно, так это отличных мест для засады. Просто замечательных мест!