Страница 1 из 34
Вежинов Павел
Происшествие на тихой улице
В один из июльских дней в семье столяра-краснодеревщика Захария Пиронкова произошло событие, совсем необычайное для времени, в которое мы живем. Как ни покажется это странным юным читателям, в этот день бесследно пропал единственный сын Пиронкова — шестилетний мальчик Васко. Эта история переполошила весь квартал и вызвала всевозможные толки и догадки. Да и кто в самом деле мог украсть шестилетнего ребенка? Таких вещей теперь не бывает. Когда я был маленьким, моя бабушка пугала меня старой цыганкой с большим мешком. Позднее мы читали про американских гангстеров, которые похищали ребят, чтобы взять за них выкуп. Но и это дело прошлое, а уж у нас-то никто не крадет детей.
Куда же в таком случае девался Васко?
Эта любопытная история покажется читателям еще более странной, когда они познакомятся с ее героями. Дело в том, что в них не было ничего интересного и необычного. Они были самыми обыкновенными людьми, с самыми обыкновенными судьбами или, как принято говорить, с самыми заурядными биографиями.
Впрочем, начнем с упомянутого уже нами Захария Пиронкова. Как мы сказали выше, он был по профессии столяром и работал в одной образцовой производственной артели. Лет ему было около тридцати пяти, и наружность он имел ничем не примечательную. Роста он был небольшого, крепко сложен и плечист, с добродушным румяным лицом и голубыми глазами, которые, несмотря на его возраст, сохранили какое-то детское выражение. Некоторое впечатление производили его усы — рыжие и реденькие, как засеянная без особой охоты и старания полоска на склоне горы. Он был весельчак, любил выпить, но знал свою меру, предпочитал веселые кинофильмы трагичным и футбольные матчи — театральным представлениям. Не был чревоугодником, но любил сытно поесть. Что же касается любимого блюда, то он колебался между котлетами и «поповской яхнией» — кушаньем, приготовленным из мяса, тушенного вместе с целыми головками мелкого семенного лука. Женат он был уже десять лет и с женой жил в общем счастливо. Очень редко случалось, чтобы они поругались или повздорили — а уж если это происходило, то обычно в воскресные дни, когда он отправлялся на футбол, предпочтя загородной прогулке — например, поездке в Искырское ущелье — какой-нибудь глупый матч.
Чтобы быть до конца добросовестными (ведь даже самые незначительные подробности имеют большое значение в историях криминального характера), сообщим, что такого обыкновенного человека все же отличало нечто необыкновенное. Это была его кепка из оранжево-желтого вельвета с большой пуговицей на макушке. Такой чудной кепки не было ни у кого в городе, и жена легко узнавала по ней своего мужа, когда он терялся где-нибудь в уличной сутолоке.
Эти обыденные, безынтересные сведения о столяре Пиронкове поставили следственные органы, как мы увидим позднее, в большое затруднение. Они ничего не подсказывали, ни на что не наводили. Даже происхождение кепки было сразу выяснено. Пиронкову ее дал еще лет пять-шесть назад один его приятель, тоже столяр, который в свою очередь получил ее когда-то — уже довольно подержанной — от еврейской благотворительной организации «Джойнт». Нет, и эта чудная кепка не наводила ни на что.
Быть может, в жене Пиронкова было что-нибудь более или менее примечательное? Нет, не было. Полненькая блондинка лет тридцати трех, с продолговатой родинкой под левым глазом, которую можно было принять за какую-то назойливую муху, вечно сидевшую у нее на щеке, она отличалась добрым нравом, была терпелива и умела хорошо готовить. В отличие от мужа, ее любимым кушаньем были голубцы с виноградными листьями. Последнее обстоятельство сыграло роковую роль во всей этой запутанной истории, но было бы очень несправедливо с нашей стороны винить за это бедную женщину. То, что человек любит голубцы, вовсе не означает, что он не любит своих детей.
Третьего члена семьи звали Васко, и, как мы уже сказали, ему было всего шесть лет. В таком возрасте трудно иметь не только какие-нибудь особые приключения и переживания, но даже хоть сколько-нибудь серьезные связи с обществом. Он знался главным образом с собаками и кошками, если не считать нескольких соседских детишек, о которых мы не можем сказать ничего значительного. Три более или менее выдающихся события произошли в жизни Васко, но и они не навели ни на какие следы. Позволим себе перечислить их с тем, чтобы читателям стало известно все, что только можно сказать о пропавшем мальчике.
Когда он был почти годовалым ребенком или, говоря более точно, еще совсем младенцем, на него частенько нападали криксы — так называют в народе это болезненное состояние у детей. Обожжет он себе, скажем, палец о плиту, ну, как и полагается, взвоет от боли. Взвоет — и уж тут ничем не унять его: ни угрозами, ни ласками, ни игрушками. Уставится Васко в одну точку и вопит, надрывается, выпучив глаза и разинув рот, точно хочет весь мир проглотить. Чтобы привести его в себя, прибегали к не очень деликатным, но весьма эффективным средствам — энергично хлестали его по круглым посиневшим от рева щекам или же поднимали вверх ногами. Между прочим, Васко, испытав на себе этот спартанский метод лечения, очень скоро извлек для себя урок и через год перестал пугать родителей своими скверными «криксами».
Второй знаменательный эпизод в его жизни произошел, когда ему было два с половиной года. Однажды он решил взобраться на спинку стула и шлепнулся с него вниз головой на цементный пол. Увидев это, его мать чуть не упала в обморок от ужаса, но последствия были незначительными — всего-навсего одна синевато-багровая шишка на лбу, с которой он ходил не больше недели. После этого случая все родственники Васко решили, что у него такая же крепкая голова, как у всех в роду Пиронковых.
Третье происшествие в его жизни было сравнительно самым опасным. В одном дворе с семьей Пиронковых жил работавший от себя возчик по имени Станко — угрюмый, неразговорчивый человек и вдобавок пьяница. Раза два в год он избивал до полусмерти либо свою жену, либо кого другого, подвернувшегося ему под руку. Однажды возчик швырнул в свою жену большим куском кирпича. Но та, привыкшая к подобным выходкам мужа, успела быстро присесть, и кусок кирпича попал в окно Пиронковых. В этот самый момент Васко, которому было тогда пять лет, сидел за столом и уплетал свой завтрак — оладьи с молоком. Кирпич разбил окно и угодил прямо в фарфоровую сахарницу — наследственное достояние семейства Пиронковых, находившееся в их пользовании уже лет пятьдесят. Сахарница превратилась чуть ли не в порошок, а оладьи разлетелись по всей комнате. Все это так напугало Васко, что он стал слегка заикаться — правда, не всегда, но неизменно в тех случаях, когда пробовал говорить неправду. Благодаря этому мать без особого труда изобличала его во лжи, покуда он, наконец, совсем не перестал лгать.
Как видите, и биография Васко не наводила ни на какие следы.
Чтобы завершить до конца картину, упомянем также близких родственников столяра.
У него были брат и сестра. Сестра вышла замуж за инженера, который тогда преподавал в Софийском политехническом институте. Это был самый видный родственник семьи Пиронковых, которым все гордились.
Брат столяра работал токарем на паровозо-вагоноремонтном заводе. У него было трое детей, двое из которых, уже ходивших в школу, сыграли, как мы увидим впоследствии, интересную роль в этой запутанной истории. Между семьями обоих братьев, живших одна от другой через улицу, существовали самые искренние, дружеские отношения.
Пиронковы обитали в одном из тихих уголков столицы, в начале района Подуяне, недалеко от бывшего Военного училища. Домик их находился на заднем дворе четырехэтажного здания, где стоял еще один, такой же старый, домишко, в котором жил возчик. Однако столяр неплохо устроился и не собирался искать другую квартиру. Вообще Пиронковы были довольны своей судьбой, и никто не предполагал, что на них обрушатся несчастья, которые мы опишем в нашей повести. Они встретили их без паники, как достойные члены нашего общества, верящие в его силу и справедливость. И все-таки дело не обошлось без слез, которые Елена Пиронкова тихонько проливала по ночам. А муж ее прежде чем уснуть, подолгу ворочался в постели, пыхтел и тяжело вздыхал. Но наутро оба выглядели бодрыми — так что никто не догадывался об их великом горе, кроме тех, кто знал, что с ними стряслась такая беда.