Страница 10 из 15
– Чего задумался? - толкнул в плечо Темка.
Княгиня Торн то ли махнула рукой - все одно уже ничего не исправить, - то ли просто пожалела княжича Дина, но нервозность, так явственно ощущаемая при встрече, пропала. Она спрашивала Митьку о погоде в Лодске и о традициях ладдарского двора. Улыбаясь, вспоминала Темкины шалости. Сам княжич Торн или возмущенно отрекался, или с усмешкой вставлял неизвестные матери подробности. Неслышно скользила по столовой Лисена, преувеличенно серьезно выполняя свои обязанности. Правда, все равно вмешивалась в разговор; язык у нее был остренький, и Темка не всегда находил достойный ответ. Рубиново светилось в бокалах вино, свежо похрустывали накрахмаленные салфетки, и грела спину изразцовая печь. Так спокойно и уютно Митька не чувствовал себя уже очень давно. Покидая столовую, он искренне сказал Темкиной матери:
– Спасибо за такой вечер, княгиня Полина. Я буду вспоминать его.
Темкина мама провела ладонью по Митькиным волосам.
– Пусть будет милосерден к тебе Создатель, - вдруг обняла княжича, коснулась лба губами. - Помоги тебе Матерь-заступница, мальчик.
Митька наклонил голову, скрывая намокшие ресницы.
А ночью пришла тоска. Скрутила разом, как полковая прачка скручивает солдатскую рубаху.
Митька лежал в темноте, вслушиваясь, как спит дом Торнов. Уже далеко за полночь, в гостиной отбили часы. Иногда поскуливает во дворе молодой пес. Княжичу хочется подвывать ему. Завтра снова в дорогу. В самом трудном путешествии можно утешиться ожиданием возвращения - а куда возвращаться Митьке? Кто его ждет? Тур любит племянника, но слишком уж уверен, что знает, как тому лучше жить - в Ладдаре, в роду Совы. Отец, может, вспоминает - с болью или проклятием. Никому Митька не нужен, кроме побратима. Но почему-то мало этой дружбы, невыносимо тянет жилы тоской, морозит одиночеством. Как того, сказочного Грея. Только Митьке не растопить снег. Как там было? Любил землю свою, свой род и свою невесту. Не нужен Митька на своей земле. Род его проклят и покровителем оставлен. А невесты нет, хоть дважды, пусть и не всерьез, сватали.
А мама… Неужели нет в ней другой любви, кроме той, запретной, к королю? Создатель! Кому молиться, чтобы хоть на миг прижаться к душистому платью, ощутить на плечах теплые руки, услышать: «Митенька, сыночек…»
Кому, Создатель?!
Ответить: «Мама, мамочка моя!» Сесть на пол у ее ног, уткнуться в колени. Нет защиты более хрупкой, чем ладони, скользящие по волосам, и все-таки нет покоя надежнее, чем под материнской рукой.
Тосковал, рвался в Турлин… А уж как бежал по дворцовым коридорам, тур еле поспевал следом.
– …Мама! - дверь от удара распахнулась, ударилась о стену.
Знакомая комната, все с тем же запахом розовой воды и ванили, освещенная лампами и пламенем камина. Из кресла, подвинутого ближе к огню, поднялась княгиня, всплеснула руками.
– Митя! Весеней, и ты здесь? Ох, закрывайте быстрее дверь, так дует. Вот уж не ожидала! Братец, только не говори, что приехал уговаривать меня вернуться в Ладдар.
– А почему бы и нет, сестренка? - Чтобы поцеловать руку Ладе, гиганту пришлось склониться. - Ты - птица нашего рода, пора лететь обратно.
– Мудрый-мудрый совенок, - княгиня высвободила руку, постучала пальцем брату по темечку, - Я не вернусь. Даже не начинай уговаривать.
Митька замер у порога. Перед его глазами словно разворачивался спектакль, в котором он был зрителем - но не участником.
– Что мама? Ты видел ее? Сердита? - продолжала меж тем расспрашивать княгиня.
– А как ты думаешь? Видел, конечно. Нужно же было познакомить Эмитрия с бабушкой. И сердита, еще как сердита.
– Да уж! - Серебряный смех наполнил комнату. - И как тебе бабушка, Митя? Надеюсь, уж она-то настояла на своем и мой сын наконец принял родовое имя Нашей?
Митька откачнулся от двери, подошел к княгине.
– Нет, мама. Я по-прежнему остаюсь наследником рода Динов.
Лада нахмурилась.
– Митя, я думала, путешествие образумит тебя.
– Да, мама. Ты совершенно права, - ровно сказал Митька. - Образумило. Я утвердился в своем решении.
– Весеней! - Рассерженная Лада повернулась к брату. Князь развел руками.
– Твой сын упрям не меньше, чем ты сама.
Обида заставила Митьку вспыхнуть. Упрямство?! И такое говорит тур?
– Это не упрямство!
– Да, не упрямство! Это глупость! - вспылила мама. - Митя, я так ждала тебя. Верила, ты одумался, отказался от позорного имени - и все будет как прежде. А ты? Думаешь только о себе! А обо мне ты хоть раз вспомнил? Ты понимаешь, что ставишь под удар мое положение при дворе? Если бы не Виктолия, еще не известно, где бы я сейчас была.
– Дома, - проворчал Весеней. - Чем тебе тут в Илларе намазано, что ты вернуться не хочешь?
– Тебе не понять, братец. Ты никогда не сидел подолгу под матушкиным крылом. Ты даже не представляешь, что это - пережить зиму в Лодске. Тоска и белая скука!
Митьке казалось, что мамины слова отскакивают, точно бусины от пола, бестолково разлетаются по комнате.
– Хочешь, чтобы я и сыну своему пожелала той же участи? Проспать всю жизнь в столице Ладдара? Пусть войдет в род Совы и пользуется на здоровье милостью нашего короля, Эдвин с удовольствием возьмет его на службу и приблизит к себе.
– Лада, опомнись! Ты думаешь, на войне ему будет лучше?
– Он не воюет, он с тобой. Весеней только головой покачал.
– Ты ошибаешься, если думаешь, что мой путь так уж безопасен.
Митька почти не вслушивался в прыгающие бусинки-слова. Княгиня все равно не скажет правду, ту, которую когда-то оплакивали свечи в маленьком домике за Верхнехолмскими лесами. Чтобы перебить пустой разговор, вставил резко:
– Мама, я не собираюсь отказывать от имени своего рода.
– Твоего рода? А ты помнишь, что твой отец сделал со своим родом? Он клялся под Орлом, что будет беречь меня, а как вышло? Володимир сломал жизнь и тебе, и мне. И все ради каких-то дурацких мечтаний. Теперь понятно, в кого вырос таким эгоистом мой сын! Весь в папочку… Жалости в тебе нет, так будь хотя бы благоразумным! Ты понимаешь, что губишь свое будущее?
– Это как посмотреть.
Княгиня переплела пальцы так, что хрустнули суставы.
– Митя, ты вынуждаешь меня…
– К чему, мама? - голос дрогнул. - К чему же? - словно тонкие струнки рвались в горле.
– Ты сам понимаешь, - пробормотала княгиня, отводя глаза.
Митьке хотелось закричать, как маленькому ребенку в темной комнате: «Мамочка!» Но кого звать сейчас?
– Мама, ты… - лопнули последние струнки, Митька крутанулся на каблуках, вылетел в коридор.
Хлопнула за спиной дверь. Как отрезало.
Митька был рад сбежать к Торнам, а то ходил бы неприкаянным псом - вон, совсем как тот, что воет за окном, - у покоев княгини Наш, не решаясь постучаться и не решаясь уйти.
Уехал, а теперь уснуть не может, вертится на постели, то сбивая подушку комком к изголовью, то расплющивая ее затылком. Собачьи жалобы истравили душу. В жарко натопленной комнате душно, Митька уже и одеяло сбросил. Зажечь лампу, достать из сумки недочитанный трактат? Сложатся буквы в слова, слова - в текст, но не затронет он Митьку. Только попусту взглядом по строчкам водить.
Княжич поднялся и какое-то время сидел на постели. Пес во дворе расходился и выл все жалобнее. Митька не выдержал, оделся и вышел в коридор. Пойти поискать библиотеку, что ли. Может, найдется что для легкого чтения.
Заплутал княжич Дин быстро, потерявшись в темных коридорах и лестницах. Стало прохладнее, видно, тут ночью не топили, и уже выстыло. В открывшейся же гостиной с огромными окнами вовсе было зябко, но на небольшом столике для рукоделия горела свеча. К столику придвинуто кресло, в нем сидит Лисена, подтянув коленки к подбородку и укутавшись шалью. Казалось, рыжие волосы вобрали солнечный свет, так они сияют в темноте. Скрипнула доска под Митькиными сапогами - и девочка вскинула голову, испуганно стягивая на груди платок. Увидев княжича, торопливо зашарила по полу в поисках комнатных туфель.