Страница 24 из 50
«А вы не боитесь, что он сбежит в Германию?» — задавали вопрос де Санси. «Я в нем уверен!» — отвечал тот.
Несмотря на такую уверенность, ни слуга, ни алмаз в Меце не появились. Двор над де Санси ядовито смеялся, но он упрямо повторял: «Я по-прежнему уверен в моем слуге. Его, должно быть, убили!»
И на самом деле, труп слуги был в конце концов найден в придорожной канаве.
«Вскройте его! — приказал де Санси.— Алмаз должен быть у него в желудке!»
Приказание исполнили, и слова подтвердились. Скромный герой вплоть до смертного часа был предан своему долгу и чести, «блеском своего поступка затмив,— по словам старика летописца,— блеск и ценность спасенного сокровища»[79].
И я была бы очень удивлена,— добавила Алиса, завершая свою историю,— если бы «Южная Звезда», случись с ней что-либо подобное, не внушила бы своему хранителю чувства такой же преданности!
Замечание мисс Уоткинс было встречено возгласом всеобщего одобрения, восемьдесят рук подняли такое же число бокалов, и глаза всех бессознательно устремились к камину, чтобы воздать должные почести сокровищу, не имевшему себе равных.
На цоколе позади Джона Уоткинса, где только что сияла «Южная Звезда», алмаза не было!
Удивление на всех восьми десятках лиц было столь очевидным, что радушный хозяин тотчас обернулся назад — узнать, в чем дело. И как только узнал, бессильно рухнул в кресло, словно сраженный молнией. Все сгрудились вокруг, кто-то распустил ему галстук, кто-то попрыскал водой на голову… Наконец он вернулся из своего небытия.
— Алмаз!…— возопил он громовым голосом.— Алмаз!… Кто взял алмаз?
— Господа, все остаются на местах! — объявил шеф полицейской команды.
Гости тупо глядели друг на друга или вполголоса обменивались впечатлениями. Всего пять минут назад большинство из них видели или им казалось, что видели алмаз. Но приходилось признать очевидное: камень исчез.
— Я требую, чтобы перед выходом всех присутствующих обыскали! — заявил Томас Стил с присущей ему непосредственностью.
— Да!… Всех!…— словно в один голос отозвалось собрание.
При этом волеизъявлении в сознании Джона Уоткинса блеснул, казалось, луч надежды.
Итак, полицейский офицер выстроил гостей по одной стороне зала и принялся выполнять объявленную операцию, начав с самого себя. Он вывернул все карманы, снял ботинки и дал всякому желающему прощупать свою одежду. Затем ту же процедуру он проделал с каждым из своих подчиненных. Наконец перед ним, один за другим, проследовали все гости, последовательно подвергнутые тщательнейшему обыску.
Обыск не дал ни малейшего результата.
Тогда внимательнейшим образом были проверены все уголки и закоулки банкетного зала. Никаких следов алмаза там не обнаружили.
— Остаются кафры, нанятые для обслуживания! — сказал офицер полиции.
— Все ясно! Конечно, это кафры! — раздались возгласы.
Но бедные негры вышли из дома еще до тоста, поднятого Джоном Уоткинсом, сразу же, как только отпала нужда в их службе. На улице они уселись на корточках вокруг большого костра на свежем воздухе и, оказав честь остаткам пиршественных мясных блюд, готовились к музицированию в той особой манере, которая принята в стране кафров. Гитары, сделанные из тыквы, флейты, в которые дуют через нос, всевозможные гремучие тамтамы[80] уже настраивались на ту оглушительную какофонию, которая предваряет любое крупное музыкальное действо южноафриканских туземцев.
Когда им велели вернуться и каждого обыскали, они даже не могли взять в толк, чего от них хотят. Эти попытки обнаружить пропажу, как и все предшествующие, оказались бесполезными и бесплодными.
— Если вор находится среди кафров — а он явно один из них,— то он уже раз десять мог успеть спрятать украденное в надежное место! — очень проницательно заметил один из гостей.
— Это очевидно,— сказал полицейский офицер,— и существует, пожалуй, лишь одно средство заставить его сознаться — обратиться к колдуну из его племени. Этот способ иногда помогает…
— Если вы позволите,— сказал Матакит, находившийся еще среди своих соотечественников,— то я могу попытаться проделать этот опыт.
Предложение было тут же принято, и гости окружили кафров; затем Матакит, привыкший к роли колдуна, привел себя в состояние, необходимое для проведения дознания.
Прежде всего он вынюхал две или три понюшки табаку из рожка-табакерки, который всегда носил с собой.
— А теперь я приступлю к испытанию прутьями! — объявил он после первой, предварительной процедуры.
Сходив в ближайший кустарник за двадцатью длинными прутьями, он очень точно измерил их и нарезал на хлысты одинаковой длины — что-то около двадцати английских дюймов. Затем, отложив один для себя, остальные раздал кафрам, выстроенным в ряд.
— Вы можете теперь на четверть часа пойти куда захотите,— торжественным тоном обратился он к своим соплеменникам,— и вернетесь только тогда, когда услышите стук тамтама! Если вор среди вас, его прут увеличится на три пальца!
Кафры разошлись в разные стороны, явно под впечатлением этой краткой речи и прекрасно понимая, что ввиду упрощенных приемов правосудия человек в Грикваленде быстро оказывался осужденным и, не имея времени на защиту, еще быстрее — повешенным. Что касается гостей, с интересом следивших за подробностями этого спектакля, то они коротали время, комментируя каждое действие всякий на свой лад.
— Если вор среди этих людей, он и не подумает вернуться! — утверждал один.
— Ну так что же! Это и будет знаком его вины! — отвечал другой.
— Ба! Да он окажется похитрее Матакита и на всякий случай укоротит свой прут на три лишних пальца, лишь бы упредить опасное удлинение!
— А может быть, как раз на это колдун и рассчитывает: необоснованное укорочение и станет достаточной уликой!
Тем временем пятнадцать минут истекли, и Матакит, резко ударив в тамтам, созвал подозреваемых к костру. Они возвратились все до одного, выстроились перед ним и отдали свои прутья. «Колдун» собрал прутья, сложил в пучок и обнаружил, что все они совершенно одинаковы. Матакит хотел уже отложить их в сторону и объявить новое испытание — решающее для чести его соотечественников, но передумал и измерил возвращенные прутья, сравнив их с тем, что оставил у себя.
Все оказались на три пальца короче!
Бедняги сочли разумным принять такую меру предосторожности, ведь, по их суеверным представлениям, прут вполне мог удлиниться сам собой. Но это отнюдь не означало и абсолютно чистой совести: разумеется, все они успели за день своровать какой-нибудь алмаз.
Обнаружение этого неожиданного результата вызвало общий смех. Растерянный вид «колдуна» говорил о глубоком унижении, которое он сейчас испытывал: средство, в надежности которого он неоднократно убеждался у себя в краале, оказалось в условиях цивилизованной жизни совершенно бесполезным.
— Сударь, нам остается лишь признаться в своем бессилии! — сказал полицейский офицер, козырнув Джону Уоткинсу, предававшемуся в своем кресле безысходному отчаянию.— Возможно, больше повезет завтра, когда каждому, кто наведет на след вора, будет обещано солидное вознаграждение!
— След вора! — вскричал Аннибал Панталаччи.— А почему бы не мог оказаться вором как раз тот, кому вы поручили его найти?
— Что вы хотите этим сказать? — спросил полицейский офицер.
— Да ведь… ведь этот негр, взяв на себя роль колдуна, мог надеяться тем самым отвести подозрения от себя!
В тот момент, если бы кто-нибудь взглянул на Матакита, заметил бы, как тот, скривив губы в необычной гримасе, вдруг покинул зал и устремился в сторону своей хижины.
— Именно так! — продолжал неаполитанец,— Он был вместе с теми из своих приятелей, что несли службу во время обеда!… Это хитрец и плут, непонятно почему полюбившийся господину Мэрэ!
[79] Специалисты считают, что в истории камня «Санси» переплелись истории двух или более алмазов.
[80] Тамтам (фр. tam-tam, заимствованное из хинди) — ударный музыкальный инструмент.