Страница 25 из 74
В этот день следовало пройти по берегу маленького озера Диз, откуда брала свое начало река Левис[105], один из основных притоков Верхнего Юкона.
Кайетта знала эти места и подтвердила:
— Да, именно здесь начинается Каргут, который впадает затем в Большую Реку!
И объяснила Жану, что слово «каргут» на языке индейцев Аляски означает «маленькая река».
Неужели во время такого спокойного и безмятежного путешествия артисты труппы Каскабелей пренебрегали репетициями и упражнениями, забыв о силе своих мускулов, гибкости членов, ловкости рук? Конечно нет, и, насколько позволяла жара, каждая стоянка превращалась вечером в арену, а единственные зрители — господин Серж и Кайетта — преклонялись перед искусством мужественных артистов: девушка не без некоторого изумления, а господин Серж — с восхищением.
Господин и госпожа Каскабель друг за другом поднимали штанги на вытянутых руках и жонглировали гирями; Сандр, большой специалист в акробатике, без устали повторял трюки. Наполеона блистала изяществом в танцах на проволоке, протянутой между подставками, а Клу пародировал их всех перед воображаемой публикой.
Разумеется, Жан не забросил свои книги, но, кроме того, он черпал много нового из бесед с господином Сержем и давал уроки французского Кайетте, которая благодаря ему продвигалась весьма успешно; в то же время господин Каскабель беспокоился, чтобы Жан ни в коем случае не утратил своей необыкновенной ловкости жонглера, и послушный сын не переставая подкидывал стаканы, шары, ножи и палочки, хотя мыслями уносился очень далеко. Бедный юноша!
Впрочем, одно соображение доставляло ему настоящую радость: ясно, что господин Каскабель вынужден отказаться от идеи сделать из Кайетты цирковую артистку. Так как девушку удочерил господин Серж — человек состоятельный, ученый, принадлежавший к высшему обществу, то ее будущее обеспечено. Да, это согревало душу доброго Жана, хотя, с другой стороны, при мысли о том, что Кайетта покинет их у Берингова пролива, его разбирала такая тоска, что казалось, лучше бы девушка стала танцовщицей и связала свою судьбу с труппой.
Но Жан слишком сильно сочувствовал ей, чтобы не радоваться появлению у нее отца, господина Сержа. Разве он сам не желал изменить свою судьбу? Жизнь фигляра претила его чуткой благородной натуре. И сколько раз на площадях он стыдился криков «браво», которых удостаивался за свою необыкновенную ловкость!
Однажды вечером, прогуливаясь с господином Сержем, Жан без утайки раскрыл ему свои стремления и сомнения. Он рассказал о том, кем хотел бы стать, к чему ощущал призвание. Бродить по белому свету, выступать в балаганах, совершенствоваться в профессии гимнаста и жонглера, жить среди акробатов и клоунов — таким трудом, может быть, его родители и обеспечат себе какой-то достаток или он сам наживет состояние! Но тогда будет слишком поздно получать настоящее образование и начинать приличную карьеру.
— Я не краснею за отца и мать, господин Серж, — добавил он. — Нет! Это было бы неблагодарностью с моей стороны! Они ничего не упустили, сделали все, что в их силах! И они всегда добры к детям! И все-таки мне кажется, я мог бы стать человеком, а не жалким балаганным шутом!
— Друг мой! — отвечал ему господин Серж. — Я тебя понимаю. Но позволь заметить, что не важно, каким делом заниматься, главное — делать его честно. Знаешь ли ты более порядочных людей, чем твои родители?
— Нет, господин Серж!
— Что ж, уважай и цени их, как я. Но твое желание лучшей участи вполне достойно. Кто знает, что ждет тебя в будущем? Не унывай, дитя мое, ты можешь рассчитывать на мою поддержку. Я никогда не забуду, что сделала для меня твоя семья, никогда! И однажды, если только смогу…
Когда он произнес эти слова, Жан заметил, что его лицо помрачнело, а голос стал менее уверенным. Казалось, он с беспокойством смотрел в собственное будущее. Наступила пауза, прерванная Жаном:
— Когда мы будем в Порт-Кларенсе, господин Серж, почему бы вам не продолжить путешествие с нами? Раз вы намереваетесь вернуться в Россию к своему отцу…
— Это невозможно, Жан, — ответил Сергей Васильевич. — Я не закончил предпринятое мной исследование земель в Северо-Западной Америке…
— А Кайетта останется с вами? — пробормотал Жан.
Он произнес эти слова с такой грустью, что от господина Сержа не скрылись его глубокие переживания.
— Теперь, — продолжал он, — когда я взял на себя ответственность за нее, разве не должна она всегда быть со мной?
— Она не покинет вас и в вашей стране…
— Дитя мое, мои планы еще не полностью определились… Это все, что я могу тебе сейчас сказать. В Порт-Кларенсе посмотрим… Может быть, я сделаю твоему отцу одно предложение, и от его ответа будет зависеть…
Жан вновь почувствовал колебания и ранее присутствовавшие в голосе господина Сержа. На этот раз он не настаивал, сознавая необходимость сдерживаться. Но после этой беседы дружба между ними стала еще теснее. Господин Серж оценил доброту, верность и воспитанность этого открытого, прямодушного мальчика. Итак, он будет опекать и направлять Жана в учебе. Что касается четы Каскабель, то они не могли нарадоваться такому наставнику сына.
Несмотря ни на что, Жан не забывал о своей прямой обязанности — охоте. Чаще всего составлял ему компанию господин Серж, рьяный добытчик, а сколько можно обговорить между двумя выстрелами! Равнины кишели дичью. Только зайцев хватило бы накормить целый караван. Но они представляли ценность не только с точки зрения пищи.
— Здесь бегают не только рагу и шашлыки из крольчатины, но и шубы, воротники, унты и одеяла! — заметил однажды господин Каскабель.
— Вы правы, друг мой, — ответил господин Серж, — и раз они преуспели в выполнении своего долга по кухонной части, то еще больше преуспеют по гардеробной. Невозможно переборщить, защищаясь от лютых сибирских морозов!
Вот почему они запасались шкурками, одновременно экономя консервы до времени, когда полярная зима обратит в бегство диких животных.
Остается добавить, что, когда охотники возвращались ни с чем, Корнелия не брезговала на индейский манер бросить в котел ворона или ворону, и суп не становился от этого менее съедобным.
Случалось также, что господин Серж и Жан, возвратясь к «Прекрасной Колеснице», вынимали из охотничьей сумки величественного тетерева, и достаточно небогатого воображения, чтобы представить, как шикарно смотрелось жаркое на столе.
В общем, голод путешественникам не грозил. Правда, пока они находились на самом легком участке своего сумасшедшего предприятия.
Зато сильно досаждали и порой причиняли невыносимые страдания назойливые комары. Теперь, находясь не на английской земле, господин Каскабель уже не называл их милыми и приятными. Кишащие рои, конечно, превысили бы все мыслимые пределы, если бы не ласточки, для которых мошкара являлась прекрасным блюдом. Но скоро ласточки улетят на юг, их пребывание за Полярным кругом довольно непродолжительно.
Девятого июля «Прекрасная Колесница» дошла до места слияния Левиса и Юкона. Как рассказала Кайетта, Юкон в верховьях также называется Пелли[106]. От места впадения Левиса он течет точно на северо-запад, а затем поворачивает на запад, чтобы низвергнуться широким потоком в Берингово море.
В устье Левиса возвышается Форт-Селкерк, менее значительный, чем Форт-Юкон, расположенный сотней лье ниже по реке на правом берегу.
Начиная с Ситки Кайетта стала незаменима в качестве проводника, указывая путь с большой точностью. Ей не раз приходилось бывать на равнинах, орошаемых великой рекой Аляски. На расспросы господина Сержа, как ей жилось в детстве, она поведала о своей суровой жизни, о тех временах, когда племя индгелетов кочевало по всем изгибам долины Юкона, затем о вымирании народа и гибели семьи. Оставшись одна, она была вынуждена податься в Ситку наниматься на работу к какому-нибудь чиновнику или служащему. Жан не раз просил повторить историю заново и каждый раз глубоко переживал за девушку.
[105] В XIX веке считалось, что река Юкон образуется слиянием двух истоков, правого, Пелли, и левого — Льюиса. Теперь Льюис принят за основной исток Юкона и носит название главной реки. Стоит заметить, что верховья Юкона находятся на канадской (тогда — на британской) территории.
[106] Неточность: как уже сказано, река Пелли считалась одним из истоков Юкона.