Малыш (илюстр)

Наш герой свернул к реке и вдруг увидел, что, подвывая и повизгивая, пес бросился в воду.

Малыш, пораженный поведением собаки, в несколько прыжков оказался на берегу и уже собрался позвать Бёка…

И тут в стремительно несущемся потоке он увидел ребенка. Пес схватил его зубами за одежду, вернее, за лохмотья. Но Дрикси река своенравная, в ней полно водоворотов. Бёк пытался плыть к берегу… Но псу никак не удавалось приблизиться к берегу, ему мешал ребенок, судорожно вцепившийся в густую шерсть.

Плавать Малыш умел, читатель помнит, что Грип его научил. Не колеблясь, он уже начал снимать с себя курточку, но тут Бёк, сделав невероятное усилие, сумел выбраться на берег.

Малышу осталось лишь нагнуться и, ухватив ребенка за одежду, оттащить беднягу в безопасное место, пока пес с лаем отряхивался.

Это был мальчик лет шести-семи, не больше. Глаза его были закрыты, голова запрокинута, он потерял сознание…

Можете представить себе изумление Малыша, когда, откинув с лица мальчугана мокрые волосы, он взглянул на бледное лицо…

Это был тот самый мальчишка, которого две недели назад, на дороге к замку Трэлингер, граф Эштон так жестоко ударил кнутом и из-за жалости к которому юный грум навлек на себя массу неприятностей.

Наверное, в течение двух недель бедный мальчуган блуждал по дорогам, идя куда глаза глядят… Сегодня после полудня он добрался до этого места, до берега Дрикси… быть может, захотел напиться… поскользнулся… упал в воду, и его подхватило течением… и если бы не Бёк, с его инстинктом спасателя, несчастный вскоре захлебнулся бы и исчез в водовороте…

Прежде всего следовало вернуть его к жизни, и Малыш старался изо всех сил.

Несчастное, жалкое существо! Бледное личико, выступающие скулы, худенькое изможденное тельце красноречиво свидетельствовали и перенесенных страданиях — голоде, холоде, усталости. Живот ребенка на ощупь был дряблым, как пустой мешочек. Но как же привести мальчишку в сознание? Ага, надо освободить его от воды, которой он наглотался, давить ему на живот, вдыхать воздух через рот… Да-да… именно такая мысль пришла Малышу в голову… И через несколько мгновений ребенок вздохнул, открыл глаза, и губы его прошептали: «Хочу есть… хочу есть!»

«I am hungry!» — вот извечный крик ирландца; с ним он родится, с ним же сходит в могилу!

У малыша еще оставалось кое-что из продуктов, купленных в Дикс-Майлз-хаусе. Взяв немного хлеба и сала, он сделал несколько крошечных бутербродов и вложил ребенку между губ. Тот мгновенно, с дикой жадностью, попытался их проглотить единым духом. Если бы Малыш его не сдерживал, то он бы наверняка подавился. Пища втягивалась в него, как воздух в пустую бутылку, в которой создали вакуум.

И вот мальчуган уже приподнялся и, казалось, ожил. Он посмотрел на Малыша и, поколебавшись, прошептал, узнавая:

— Ты… ты?…

— Я… Ты меня помнишь?

— На дороге… уж не знаю когда…

— Я… я знаю… мой мальчик…

— О! Не оставляй меня!

— Нет… конечно нет!… Я провожу тебя… Куда ты идешь?…

— Вперед… Я просто иду прямо…

— Где ты живешь?…

— Я не знаю… Нигде…

— Как же ты свалился в реку?… Наверное, пить захотел?…

— Нет.

— Значит, поскользнулся?

— Я… я упал… нарочно!

— Нарочно?…

— Да… да… а теперь я больше не хочу… если ты будешь со мной…

— Буду… конечно, буду!

Глаза Малыша наполнились слезами. Это просто ужасно — желать смерти в семь лет!… А виной всему отчаяние, толкнувшее этого мальчугана на смерть, отчаяние из-за нищеты, голода и обездоленности!…

Мальчик снова закрыл глаза. Малыш подумал, что сейчас не следует донимать его вопросами… Он все узнает позже. Впрочем, он и так знал его историю… Она одна у всех бедняков… да и у него самого… Правда, Малышу, наделенному незаурядной жизненной силой, никогда не приходила в голову мысль разделаться со своими несчастьями подобным образом!

Но следовало решить, что делать дальше. Мальчуган был не в состоянии проделать те несколько миль, что отделяли их от Вудсайда. Тащить его на себе Малыш не мог. Кроме того, начинало уже темнеть, и следовало в первую очередь позаботиться о ночлеге. Поблизости не было ни фермы, ни постоялого двора. По одну сторону дороги — длинная лента Дрикси, молчаливая, без единого суденышка. По другую, налево, насколько хватало взгляда, — угрюмая стена леса. Значит, ночевать придется прямо здесь, под каким-нибудь деревом, на подстилке из травы. В крайнем случае можно разжечь костер, набрав хвороста. На рассвете, когда к ребенку вернутся силы, они без труда доберутся до Вудсайда, а то и до Корка. На ужин продуктов хватит, да и на завтрак кое-что останется.

Мальчугана сморило от усталости, и Малыш взял его на руки. Перейдя через дорогу, он углубился в сумеречный лес и прошел шагов двадцать меж тех огромных вековых буков, что тысячами растут в этой части Ирландии.

И как же он обрадовался, заприметив огромный, почти повалившийся ствол дерева, в котором от старости образовалось большое дупло! Это было нечто вроде колыбели, гнездышко, куда он может спрятать птенчика. Внутри дупло было выстлано мягкой, похожей на опилки, трухой. Если туда положить еще охапку травы, то получится совсем неплохая постель. Можно даже улечься там вдвоем, тогда и спать будет теплее. Ребенок и во сне не перестанет чувствовать, что он не один.

Мгновение — и мальчуган был пристроен в дупле. Он даже глаз не открыл. Тихонько вздохнув, он сразу забылся глубоким сном.

А Малыш принялся сушить одежду, которую его подопечный — подумать только, у него — и вдруг подопечный! — должен будет завтра надеть. Набрав хвороста, он разжег костер, выжал мокрые лохмотья, подержал их над пламенем, а затем развесил на нижней ветке бука.

Пора было и поужинать: хлеб, картошка, чеддер. И Бёк, конечно, не был забыт. И хотя на долю пса пришлось не так уж и много, он не жаловался. Покончив с ужином, юный глава семейства улегся в дупле и, обняв мальчугана, вскоре погрузился в сон, предоставив Бёку нести охрану.

Назавтра, а было восемнадцатое сентября, мальчуган проснулся первым, поразившись, что спит в такой хорошей постели. Бёк приветствовал его покровительственным тявканьем… Черт побери! Разве он не сыграл важную роль в его спасении?

Тут как раз и Малыш проснулся, и мальчуган кинулся ему на шею.

— Как тебя зовут? — спросил он.

— Малыш. А тебя?…

— Боб.

— Ну что ж, Боб, иди оденься.

Мальчуган не заставил просить себя дважды. Выглядел он вполне бодрым и уже почти забыл, что только накануне хотел утопиться. Ведь теперь у него есть семья, если и не отец, то, по крайней мере, старший брат, который однажды уже помог ему, дав горсть монет на дороге, ведущей в замок Трэлингер. Боб был по-детски доверчив, и ему была присуща та естественная непосредственность, что вообще отличает маленьких ирландцев. Но, с другой стороны, Малышу казалось, что встреча с Бобом налагает на него новые, отцовские, обязанности.

И как же был доволен мальчуган, надев чистую рубашку и сухую одежду! И как широко раскрыл он глаза — да и рот — при виде краюхи хлеба, куска сыра и здоровенной картофелины, разогретой в золе! Этот завтрак вдвоем был, наверное, лучшим с тех пор, как он себя помнил…

Детство?… Отца своего найденыш не знал, но с матерью ему повезло больше, чем Малышу, ее он помнил… Она умерла в нищете — ему тогда было два… может быть, три года… С тех пор он жил в приюте, в каком-то городе, не очень большом… Потом у приюта не стало денег, его закрыли, и Боб оказался на улице — сам не зная как, — ничего-то он не знает, этот Боб! — вместе с другими детьми, большинство из которых были сиротами. Вот тогда-то он и стал жить на дорогах, ночуя где попало, ел, когда мог, — он вообще делал то, что мог, бедный Боб! — вплоть до того дня, когда, проголодав двое суток, пришел к мысли, что лучше умереть.

Вот такую историю он поведал, не забывая при этом откусывать огромные куски от своей чудесной картофелины. В этой истории не было ничего нового для бывшего подопечного мегеры, живого механизма в руках Торнпайпа и «воспитанника» школы для беспризорных!