Страница 31 из 32
— А на обратном пути вам нечего будет опасаться?
— Разве только воров.
— А разве это пустяк?
— А что они могут отнять у меня? У меня нет при себе ни одного денье.
— Вы забываете прекрасный вышитый платок с гербом.
— Какой платок?
— Тот, что я подобрал у ваших ног и вложил вам в карман.
— Молчите, молчите, несчастный! — воскликнула молодая женщина. — Или вы хотите погубить меня?
— Вы сами видите, что вам еще грозит опасность, раз одного слова достаточно, чтобы привести вас в трепет, и вы признаете, что, если б это слово достигло чьих-нибудь ушей, вы бы погибли. Послушайте, сударыня, — воскликнул д'Артаньян, схватив ее руку и пронизывая ее пламенным взглядом, — послушайте, будьте смелее, доверьтесь мне! Неужели вы не прочли в моих глазах, что сердце мое исполнено расположения и преданности вам?
— Я это чувствую. Поэтому вы можете расспрашивать меня о всех моих тайнах, но чужие тайны — это другое дело.
— Хорошо, — сказал д'Артаньян. — Но я раскрою их. Раз эти тайны могут влиять на вашу судьбу, они должны стать и моими.
— Сохрани вас бог от этого! — воскликнула молодая женщина, и в голосе ее прозвучала такая тревога, что д'Артаньян невольно вздрогнул. — Умоляю вас, не вмешивайтесь ни во что, касающееся меня, не пытайтесь помочь мне в выполнении того, что на меня возложено. Я умоляю вас об этом во имя того чувства, которое вы ко мне питаете, во имя услуги, которую вы мне оказали и которую я никогда в жизни не забуду! Поверьте моим словам! Но думайте больше обо мне, я не существую больше для вас, словно вы меня никогда не видели.
— Должен ли Арамис поступить так же, как я? — спросил д'Артаньян, задетый ее словами.
— Вот уже два или три раза вы произнесли это имя, сударь. А между тем я говорила вам, что оно мне незнакомо.
— Вы не знаете человека, в окно которого вы стучались? Да что вы, сударыня! Вы считаете меня чересчур легковерным.
— Признайтесь, что вы сочинили всю эту историю и выдумали этого Арамиса, лишь бы вызвать меня на откровенность.
— Я ничего не сочиняю, сударыня, я ничего не выдумываю. Я говорю чистейшую правду.
— И вы говорите, что один из ваших друзей живет в этом доме?
— Я говорю это и повторяю в третий раз: это дом, где живет мой друг, и друг этот — Арамис.
— Все это со временем разъяснится, — прошептала молодая женщина, — а пока, сударь, молчите!
— Если бы вы могли читать в моем сердце, открытом веред вами, — сказал д'Артаньян, — вы увидели бы в нем такое горячее любопытство, что сжалились бы надо мной, и такую любовь, что вы в ту же минуту удовлетворили бы это любопытство! Не нужно опасаться тех, кто вас любит.
— Вы очень быстро заговорили о любви, — сказала молодая женщина, покачав головой.
— Любовь проснулась во мне быстро и впервые. Ведь мне нет и двадцати лет.
Госпожа Бонасье искоса взглянула на него.
— Послушайте, я уже напал на след, — сказал д'Артаньян. — Три месяца назад я чуть не подрался на дуэли с Арамисом из-за такого же платка, как тот, который вы показали женщине, находившейся у него, из-за платка с таким же точно гербом.
— Клянусь вам, сударь, — произнесла молодая женщина, — вы ужасно утомляете меня этими расспросами.
— Но вы, сударыня, вы, такая осторожная… если б у вас при аресте нашли такой платок, вас бы это разве не скомпрометировало?
— Почему? Разве инициалы не мои? «К. Б.» — Констанция Бонасье.
— Или Камилла де Буа-Траси.
— Молчите, сударь! Молчите! Если опасность, которой я подвергаюсь, не может остановить вас, то подумайте об опасностях, угрожающих вам.
— Мне?
— Да, вам. За знакомство со мной вы можете заплатить тюрьмой, заплатить жизнью.
— Тогда я больше не отойду от вас!
— Сударь… — проговорила молодая женщина, с мольбой ломая руки, — сударь, я взываю к чести военного, к благородству дворянина — уйдите!
Слышите: бьет полночь, меня ждут в этот час.
— Сударыня, — сказал д'Артаньян с поклоном, — я не смею отказать тому, кто так просит меня. Успокойтесь, я ухожу.
— Вы не пойдете за мной, не станете выслеживать меня?
— Я немедленно вернусь к себе домой.
— Ах, я знала, что вы честный юноша! — воскликнула г-жа Бонасье, протягивая ему одну руку, а другой берясь на молоток у небольшой двери, проделанной в каменной стене.
Д'Артаньян схватил протянутую ему руку и страстно припал к ней губами.
— Лучше бы я никогда не встречал вас! — воскликнул он с той грубостью, которую женщины нередко предпочитают изысканной любезности, ибо она позволяет заглянуть в глубину мыслей и доказывает, что чувство берет верх над рассудком.
— Нет… — проговорила г-жа Бонасье почти ласково, пожимая руку д'Артаньяну, который все еще не отпускал ее руки, — нет, я не могу сказать этого: то, что не удалось сегодня, возможно, удастся в будущем. Кто знает, если я когда-нибудь буду свободна, не удовлетворю ли я тогда ваше любопытство…
— А любовь моя — может ли и она питаться такой надеждой? — в порыве восторга воскликнул юноша.
— О, тут я не хочу себя связывать! Это будет зависеть от тех чувств, которые вы сумеете мне внушить.
— Значит, пока что, сударыня…
— Пока что, сударь, я испытываю только благодарность.
— Вы чересчур милы, — с грустью проговорил д'Артаньян, — и злоупотребляете моей любовью.
— Нет, я только пользуюсь вашим благородством, сударь. Но поверьте, есть люди, умеющие не забывать своих обещаний.
— О, вы делаете меня счастливейшим из смертных! Не забывайте этого вечера, не забывайте этого обещания!
— Будьте спокойны! Когда придет время, я вспомню все. А сейчас уходите, ради всего святою, уходите! Меня ждали ровно в двенадцать, и я уже запаздываю.
— На пять минут.
— При известных обстоятельствах пять минут — это пять столетий.
— Когда любишь!
— А кто вам сказал, что дело идет не о влюбленном?
— Вас ждет мужчина! — вскрикнул д'Артаньян. — Мужчина!
— Ну вот, наш спор начинается с начала, — произнесла г-жа Бонасье с легкой улыбкой, в которой сквозил оттенок нетерпения.
— Нет-нет! Я ухожу, ухожу. Я верю вам, я хочу, чтобы вы поверили в мою преданность, даже если эта преданность и граничит с глупостью. Прощайте, сударыня, прощайте!
И, словно не чувствуя себя в силах отпустить ее руку иначе, как оторвавшись от нее, он неожиданно бросился прочь. Г-жа Бонасье между тем, взяв в руки молоток, постучала в дверь точно так же, как прежде в окно: три медленных удара через равные промежутки. Добежав до угла, д'Артаньян оглянулся. Дверь успела раскрыться и захлопнуться. Хорошенькой жены галантерейщика уже не было видно.
Д'Артаньян продолжал свой путь. Он дал слово не подсматривать за г-жой Бонасье, и, даже если б жизнь его зависела от того, куда именно она шла, или от того, кто будет ее провожать, он все равно пошел бы к себе домой, раз дал слово, что сделает это. Не прошло и пяти минут, как он уже был на улице Могильщиков.
«Бедный Атос! — думал он. — Он не поймет, что все это значит. Он уснул, должно быть, ожидая меня, или же отправился домой, а там узнал, что у него была женщина. Женщина у Атоса! Впрочем, была ведь женщина у Арамиса. Все это очень странно, и мне очень хотелось бы знать, чем все это кончится».
— Плохо, сударь, плохо! — послышался голос, в котором д'Артаньян: узнал голос Планше.
Дело в том, что, разговаривая с самим собою вслух, как это случается с людьми, чем-либо сильно озабоченными, он незаметно для самого себя очутился в подъезде своего дома, в глубине которого поднималась лестница, ведущая в его квартиру.
— Как — плохо? Что ты хочешь этим сказать, дурак? — спросил д'Артаньян. — Что здесь произошло?
— Всякие несчастья.
— Какие?
— Во-первых, арестовали господина Атоса.
— Арестовали? Атос арестован? За что?
— Его застали у вас. Его приняли за вас.
— Кто же его арестовал?