Страница 21 из 42
Раз я видел, как орлан охотился на песчаной отмели острова Мармар в северной части Фарасанского архипелага. Вот он неподвижно парит над водой... А вот уже камнем падает вниз, вытянув когти в сторону добычи, как и положено пернатому хищнику. Но жертва орлана нередко находится на глубине до полуметра, и охотник на миг весь исчезает под водой, чтобы тут же снова с трудом взлететь. Преодолев сопротивление воды, богатырская птица медленно поднимается метров на тридцать, там делает передышку, чтобы отряхнуться от воды, на секунду исчезает в радужном облаке брызг, затем опускается на песок отдохнуть. Тело и ноги орлана совсем не приспособлены для плавания, тем удивительнее смотреть, как он с помощью одних только крыльев вырывается из объятий моря. Островное царство дает ему все необходимое, чтобы кормиться самому и растить птенцов, пока не придет пора изгнать их, чтобы сохранить естественный баланс и собственное верховенство.
Впрочем, орлан здесь не единственный пернатый хищник, есть еще небольшой серо-голубой сокол. Я впервые встретился с ним на Дерраке; по другую сторону Красного моря он мне ни разу не попадался. По-моему, дело в том, что на Суакинских островах водятся мелкие грызуны, которыми кормится этот сокол, напоминающий удлиненными крыльями и акробатическим полетом огромную ласточку.
Весной на Дерраку прилетают морские ласточки, чтобы отложить яйца и высидеть птенцов; в ноябре и декабре для той же цели островом завладевают олуши. В эти сезоны остров буквально усеян яйцами и серыми пушистыми комочками вылупившихся птенцов. В воздухе стоит звон от пронзительных криков, идут 91 несчетные потасовки. Красноклювые чайки пристально осматривают эти огромные ясли, рассчитывая ухватить яйцо или беззащитного птенца. Яйца они бросают на камни, чтобы разбить скорлупу и добраться до содержимого.
На Дерраке я наглядно убедился, как вторжение человека нарушает зыбкое природное равновесие. Высадившись на остров, мы спугнули морских ласточек вокруг лагеря, они на время покинули свои гнезда и, очевидно, не смогли отыскать их вновь в темноте. Этим воспользовались крабы, они совершили грабительский набег на гнезда и унесли многих птенцов, которые были еще слишком малы, чтобы постоять за себя. Это происходило на моих глазах; рассвет застиг врасплох множество крабов, поспешно улепетывавших со своей добычей.
В другой раз, осторожно ступая между яйцами и птенчиками морских ласточек, я заметил, что родители боятся меня куда больше, чем чайки, которые следовали за мной, что называется, по пятам. В итоге вокруг меня образовалась зона, где птенцов уже не защищали взрослые птицы. Чайки лучше моего разобрались в этой ситуации и воспользовались случаем утащить несколько малышей, невзирая на яростные крики круживших в небе морских ласточек. Я невольно удивился, почему чайки ждали столь уникального случая. Ведь они куда крупнее и сильнее морских ласточек – казалось бы, нападай, когда вздумается, хватай добычу. А дело в том, что чайки тут немногочисленны, и стоит одной появиться над «яслями», как целые тучи морских ласточек атакуют ее и обращают в бегство. Я испугал ласточек сильнее, чем чаек, и тем самым нарушил естественное соотношение сил. Впрочем, чайкам все равно оказалось не так-то просто выйти из нечаянно созданной мной охранной зоны, и большинству удалось прорвать кольцо разгневанных морских ласточек только ценой отказа от своей добычи.
Мне никогда не приходило в голову заступаться за какое-нибудь животное и защищать его от другого, так что наше появление в принципе внесло в этот микрокосм не больше нового, чем любой природный катаклизм. Когда мне случалось ловить себя на том, что я воспринимаю одно животное как «хорошее», а другое – как «плохое», мне становилось смешно. На моих глазах шторм в несколько часов истреблял всех обитателей острова, полностью уничтожая всю жизнь. Мы на «Калипсо» мечтаем лишь об одном: чтобы присутствие людей не нарушало естественный порядок. В частности, мы решительно против бессмысленного, ничем не оправданного избиения, именуемого морской охотой. Когда нам нужна для стола свежая рыба, мы обычно добываем ее рыбной ловлей, лишь в исключительных случаях – подводной охотой. А наземная охота для членов экипажа и вовсе дело чуждое.
На северной оконечности острова мы набрели на груды раковин и красных мадрепоровых кораллов, явно выложенных чьей-то рукой. Это была мусульманская могила, ориентированная на северо-восток, в сторону Мекки и могилы пророка. Могильный холм был сложен в виде корабля; на его концах стояли торчком две большие коралловые глыбы, изображающие корму и нос. Товарищи человека, который ушел на этом корабле в вечное плавание, убрали могилу всеми цветами моря.
Усердие могильщиков проявилось очень наглядно. Насыпав и выровняв холмик из чистейшего песка, они обложили его ветвями коралла, которые выгорели на солнце до костяной белизны. Из раковин, возможно игравших роль жертвоприношений, был сооружен барьер высотой около метра, украшенный осколками разноцветных бутылок, да кое-где красными обломками кораллов органчиков. Возможно, здесь покоился паломник из Африки, не выдержавший плавания на борту набитой битком скорлупки. Или же старик-находа – так называют здесь заправил местных суденышек, восседающих подчас до самой смерти в центре своей дау и командующих молодыми рыбаками, которые собирают жемчужниц и ловят немного рыбы себе на пропитание.
Куда бы мы ни пошли, всюду поверхность острова была словно испещрена рябинами, под нашими ногами обрушивались подземные ходы и открывались норки величиной с большой палец. Мы подумали было, что это одно из следствий адского зноя, но потом разобрались в сути этого подземного лабиринта. Однажды ночью, после очередного прохода раков-отшельников, наш лагерь подвергся нашествию мышей. Малютки, не больше дюйма длиной, но их было страшно много, и они атаковали все подряд. От неожиданности мы в первую минуту совсем опешили, потом спохватились и начали спасать наиболее уязвимое имущество. Что подвесили на шесты, что убрали в герметичные ящики. Кстати, это нашествие объяснило мне присутствие на Дерраке серо-голубых соколов. Правда, я до сих пор не знаю, как эти крохотные мыши утоляют жажду: может быть, за счет листвы на кустах? Так или иначе наутро все наши бутылки с водой были наполнены мертвыми грызунами. Они ухитрились пролезть через горлышко, а вот выбраться из стеклянной тюрьмы им уже не удалось, и они утонули. Нам остался на все наши нужды всего один бочонок воды, меньше двадцати галлонов.
Первый осмотр острова занял все утро, и часов около одиннадцати, когда зной стал совсем невыносимым, мы живо управились с жареным тунцом и пошли в воду. До половины четвертого, когда поумерилась адская жара, плескались мы в море.
Подводники идут вниз, к «акулоубежищам». На переднем плане – одноместная клетка
И все последующие дни мы проводили самые жаркие часы в освежающих водах лагуны, защищая лицо от солнца широкополыми шляпами. Доктор Франсуа без устали развлекал нас забавными историями, которых у него неисчерпаемый запас, так что середина дня проходила под знаком веселья и вынужденной праздности. В эти часы температура воздуха достигала тридцати семи градусов в тени, – вернее, достигала бы, будь на острове тень. Но тени не было – только ослепительно белый песок, и его радиация вместе с солнечной в несколько часов превратила бы нас в шкварки.
Во время одного такого купания на доктора Франсуа напали акулы. Наш рабочий день обычно начинался в четыре утра. Управившись с делами и наскоро перекусив, мы отправлялись на пляж. У нас было облюбовано местечко с глубиной всего около метра. Правда, вода здесь была довольно теплая, но все-таки освежала, а ближе к барьерному рифу она и вовсе казалась приятно прохладной. На второй день Жо, как мы прозвали доктора, пошел вброд через лагуну к рифу и вдруг пропал из виду. Вода забурлила, вспенилась, и среди брызг мы различили хвост крупной акулы. Мы ринулись на помощь, но в это время снова показался Жо. Он преспокойно встал на ноги, а под водой вдоль рифа промчался какой-то силуэт и исчез вдали.