Страница 93 из 114
— Здесь.
— Двадцатая ложа, не так ли? Я только что видела его там с женщиной.
— Может быть.
— Вы ее знаете?
— Нет.
— Назовите мне только ее имя.
— Я его не знаю.
— Вы лжете.
— Все, что я могу вам сказать, это то, что я переселяюсь в его квартиру. Если вы соблаговолите пожаловать туда…
— А куда девается он?
— Он уезжает.
— Почему?
— Ах, не спрашивайте! — ответил Эдмон тоном человека, наполовину посвященного в тайну и делающего вид, что намерен ее хранить.
— Мой Эдмондик, — ласково защебетала Мари, — ну, скажите мне почему.
— Вы слишком болтливы.
— Ну я прошу вас! Я стану вас очень любить.
— В самом деле? И вы никому не выдадите эту тайну?
— Никому, вот увидите.
И Эдмон принялся слово в слово пересказывать Мари то, что сообщил ему Эдуар.
— Вот так история! — воскликнула Мари.
— Но обо всем этом молчок!
— Можете на меня положиться. Простите, я увидела знакомого.
Под предлогом, что ей нужно с кем-то поговорить, Мари оставила Эдмона, потом покинула бальную залу и стала наблюдать в окошечко за тем, что делается в ложе номер двадцать. Эдуар был еще там, но через несколько минут он вышел. Когда его уже не было в Опере, Мари приблизилась к окошку ложи и, приподнявшись на носки и взявшись руками за проем, сказала:
— Доска по-прежнему крепка?
Эрминия резко обернулась, словно ее ужалила змея, но Мари, безумно хохоча, уже скрылась.
Эрминия немедленно уехала с бала.
А тем временем Эдуар вернулся к себе и улегся спать, чтобы назавтра встать пораньше и заняться приготовлениями к отъезду. Поутру он вышел из дому, сбегал взять место в почтовой карете до Марселя, отдал паспорт на визу, сходил за деньгами к нотариусу и в половине двенадцатого возвратился домой.
В полдень к нему явился Эдмон.
— Так ты едешь?
— Как видишь! — ответил Эдуар, показав на частично уложенные вещи.
— Я, стало быть, могу распорядиться, чтобы сюда везли мои?
— Конечно, можешь.
— Я пробуду с тобой до шести и провожу тебя.
— Ну и прекрасно.
Эдмон, сияя от счастья, принялся осматривать свою новую квартиру.
— Ах, так вот эта здоровенная доска! — воскликнул он, войдя в умывальную комнату.
— Да.
— А-а, понимаю, ты клал ее на оба подоконника и шел по ней. Смотри-ка, счастливый малый! Ты отправлялся в дом напротив в полночь?
— Да.
— Подавал сигнал?
— Нет, я открывал свое окно, она открывала свое — и я шел.
— А если бы тебя кто-нибудь увидел?
— Ни у меня, ни у нее в окне не было света, к тому же комната, где она меня принимала, отдалена от остальных покоев, а ее тетка живет в другой части дома.
Когда все вещи были уложены, оба приятеля вышли из дому.
— Я уезжаю, — сказал Эдуар консьержу. — Пока я буду отсутствовать, в моей квартире поживет этот господин. Я вернусь через четыре месяца. Кстати, заплачено за шесть.
— Хорошо, месье. Вам только что пришло письмо.
— Дайте.
Эдуар узнал почерк Эрминии.
— Она велит мне не манкировать сегодня вечером, — сказал он Эдмону, пробежав глазами письмо. — Вечером я буду в двадцати лье от Паримо!
В шесть часов Эдуар уехал.
В полночь Эдмон, устроившись на новом месте, прошел в умывальную и раскрыл окно. Тотчас же растворилось и окно Эрминии. Стоял туман, и противоположной степы не было видно. Взяв доску, Эдмон стал проталкивать ее вперед и вскоре почувствовал, что кто-то взял противоположный конец.
«Что за женщина! — думал Эдмон. — Черт меня побери, если на этот раз я не заставлю себя обожать».
Он двинулся по доске, и сердце у него учащенно забилось. Через минуту он ощутил, что чья-то рука остановила его, и услыхал обращенный к нему голос:
— Вы помните, что я сказала вам в первый раз, когда вас увидела?
— Что же?
— Что, если вы когда-нибудь расскажете обо мне, я вас убью! Я держу слово!
В тот же миг молодая женщина оттолкнула доску, и та, с шумом упав, заглушила последний крик Эдмона.
Эдуар возвратился, как и обещал, через четыре месяца.
Очутившись на своей улице, он увидел, что дом Эрминии сносят. Он спросил, дома ли Эдмон, и в ответ консьерж поведал ему, что на следующий же день после его отъезда во дворе был найден труп его друга и доска: упав, она размозжила ему голову.
— Так и не дознались, что он собирался делать с этой доской, — добавил консьерж.
Эдуар все понял и остолбенел.
— А почему сносят соседний дом? — наконец проговорил он.
— Мадемуазель Эрминия, когда уезжала в Италию, три месяца назад, продала его, а новый владелец взял да и перепродал, чтобы на этом месте могли проложить улицу.
Эдуар словно лишился рассудка. Он поднялся к себе, нашел все на прежних местах, увидел окно напротив, которое пока еще оставалось нетронутым, потом вновь оделся, вышел из дому и, поспешив к Мари, застал там все тех же, кто был у нее шесть месяцев назад, когда мы начинали эту историю. Только вместо ландскнехта теперь играли в двадцать одно.
Это была единственная перемена в жизни его давней подруги.
Корсиканские братья
Роман
Перевод Н. В. Друзиной
I
В начале марта 1841 года я путешествовал по Корсике.
Нет ничего прекраснее и удобнее, чем путешествовать по Корсике: вы садитесь на судно в Тулоне и через двадцать часов вы — в Айяччо или через двадцать четыре — в Бастиа.
Там вы покупаете или нанимаете лошадь. С ночлегом и того проще: путешественник приезжает в деревню, проезжает вдоль всей главной улицы, выбирает подходящий дом и стучит в дверь. Через минуту на пороге появляется хозяин или хозяйка, приглашает путешественника войти, предлагает разделить с ним его ужин, целиком распоряжаться его кроватью, если другой там нет. На следующий день он провожает гостя до самой двери и благодарит за оказанное ему предпочтение.
О каком-либо вознаграждении не может быть и речи: хозяин выглядит оскорбленным при одном упоминании об этом. Если в доме прислуживает молодая девушка, ей можно предложить какой-нибудь шейный платок, с помощью которого она соорудит себе живописную прическу, когда пойдет на праздник Кальви или Корта. Если прислуга — мужчина, он с радостью примет кинжал или нож, которым он при встрече сможет убить своего врага.
Но при этом следует заранее осведомиться, не приходятся ли слуги, а это иногда случается, родственниками хозяину. Они ему помогают вести хозяйство, за что получают пищу, жилье и один или два пиастра в месяц.
И не верьте, что хозяева, которым прислуживают их внучатые племянники или кузены в седьмом колене, будут из-за этого хуже обслужены. Нет, ничего подобного: Корсика — это французский департамент, но Корсике еще очень далеко до того, чтобы стать Францией.
О воровстве не слышно разговоров, разбойников хватает, да, это так, но не следует путать одних с другими.
Смело отправляясь в Айяччо, в Бастиа с кошельком, набитым золотом, привязанным к ленчику [1] вашего седла, вы пересечете весь остров без тени беспокойства; но лучше не рискуйте проехать из Окканы в Левако, если у вас есть враг, который объявил вам вендетту, в этом случае я бы не поручился за вас уже на расстоянии двух лье.
Я был на Корсике, как уже говорил, в начале марта.
Я прибыл туда с острова Эльба, сошел на берег в Бастиа и купил лошадь.
Я посетил Корт и Айяччо и теперь осматривал окрестности Сартена.
В тот день я ехал из Сартена в Суллакаро.
Расстояние было небольшим, возможно, десять лье, из-за поворотов и главного отрога горного хребта, который формирует позвоночник всего острова и который предстояло пересечь, поэтому я взял проводника, боясь заблудиться в этих дебрях.
1
Ленчик — деревянный остов седла. (Здесь и далее примеч. переводчика.)