Меченосец

Ведьма уяснила, что сражается с серьезным противником. Паутина стянулась, соткалась коконом вокруг нее, снаружи остались лишь атакующие волоски, и они все множились. Интересно, понимает ли она, с кем бьется? А для чего колдовство? Для Катиша? Можно представить: серебряная сеть зависает над городом, нити крадутся в дома, в казармы. Братья Синего ордена и Хонса Эльдрахер защитят себя, но обычные люди, лишенные магической силы, погибнут. Ведьма только прибавит в мощи, а вентимильцы невозбранно войдут в крепость, добивая сталью тех, кто как-то выжил в схватке с лунным чародейством.

Добендье слабел — почти незаметно, постепенно. Хотя и напился вволю после пробуждения, но более сдерживать мерцающий вихрь не мог. Готфрид чувствовал: клинок испугался, растерял уверенность.

Но и сила ведьмы иссякала. Сплетения замедлились, их становилось меньше. Теперь колдунья лишь поддерживала кокон, а Меченосец был уже в двадцати футах. Он заметил, что ослепительная луна опускается за почернелые холмы.

Противница это знала и теперь лишь оборонялась.

Клинок победно запел и пополнил силы, выпив жизни пяти застывших от страха вентимильцев. Лезвие отчаянно взвилось и, отбивая внезапную атаку, встретило серебристый сноп лучей.

Добендье впитывал свет, сменив ликование на жуткий стон. Тысячи солдат повалились наземь, схватившись за уши.

Луна опускалась все ниже. Правая рука Готфрида отяжелела. Чувство необоримости, превосходства над смертными истончалось, блекло. Огнем пылала увечная нога. Клинок вытягивал из Меченосца последние силы.

Юноша краем глаза заметил, что Рогала кинулся к нему. Наверное, чтоб завладеть оружием, если он погибнет, и передать кому-нибудь другому.

Верхний уголок месяца скрылся за холмами, и энергия ведьмы иссякла. Светящийся сноп потускнел. Готфрид, стиснув зубы, заковылял вперед. Нога болела сильней, чем во время хвори. Рука с мечом опустилась, увлекая вниз слабо мерцающие нити; окровавленное острие Добендье зачертило по выжженной земле.

Воин подошел к основанию платформы и поднял глаза. Это Анье, несомненно. И она узнала брата. Но в ответном взгляде отразилось скорее не удивление, а страх.

Поражение отпечаталось на ее лице — истощило его, украло красоту. Золотистые когда-то волосы струились теперь лунным серебром. Она выглядела старше матери в день гибели Касалифа, а тогда сафайрина очень постарела.

Готфрид не радовался победе, он ощущал лишь усталость, разочарование и глубокую горечь. Ведь до последнего надеялся, что сражается не с сестрой, что не ей придется смотреть в глаза.

Они общались едва уловимыми жестами. Юноша глянул вопросительно — Анье в ответ чуть пожала плечами. Само собой, сестра тоже не понимала, за что ей все это. Она — избранная, как и ее более удачливый братец. Девушка нахмурилась: что теперь? Он кивнул: спускайся.

Потихоньку сила, почерпнутая из последних глубинных запасов, возвращалась и к Готфриду, и к мечу. Усталость отступила, нога перестала болеть. Ожило веко.

— Нам лучше бы ехать, — заметил подоспевший верхом Рогала.

Гном указал кинжалом на солдат вокруг — те уже засуетились.

Вентимильцы начали приходить в себя. А Хонса Эльдрахер, затеявший вылазку, похоже, побеждал. Близ города разгорался бой на заклятиях.

— Ты прав, — согласился Готфрид. — Где мой конь? И добудь-ка еще одного для моей сестры, возьмем ее с собой. Пусть лучше служит союзу, чем миньяку.

Тайс пожал плечами, и вдруг юноше показалось, что на губах оруженосца мелькнула гнусненькая ухмылка.

Анье ступила наземь, застыла в нерешительности.

И тут Добендье ударил — внезапно, застигнув Готфрида врасплох. Клинок метнулся и глубоко впился в тело девушки.

Крики брата и сестры слились в один вопль, который, казалось, продолжался вечно. Меч все пил, пил и пил и не мог остановиться. Боль и гнев Анье стали частью Готфрида, перетекли в его душу. Ее ненависть слилась с его яростью, сделалась почти сверхъестественной, почти сравнялась с мощью меча. Даже сам Добендье признал родившуюся в юноше силу — тот ощутил одобрение клинка.

Тело Анье умерло, испустив тихий вздох, и Готфрид взревел, раздираемый ужасом и ликованием. Он ненавидел себя.

В следующее мгновение юноша пересилил клинок и, развернувшись, бросился на Рогалу.

Гном соскочил с лошади проворнее кошки, и Добендье рассек лишь воздух над седлом. Тайс глянул на Меченосца, страшно выпучив глаза, оскалившись, и тут же с нечеловеческой ловкостью увернулся от копыт.

Готфрид зарубил коня и бросился за коротышкой. Вставший на пути вентимилец полетел наземь. За ним еще один, затем еще: осаждающие удирали от Хонсы Эльдрахера. Обезумев от ярости, юноша резал и кромсал в отмщение за потерю.

Он пытался догнать гнома, но тот оказался слишком проворным и вскоре скрылся из виду.

8

Вентимилья

Хонса Эльдрахер разгромил вражеское войско подчистую, едва ли спасся хоть один вентимилец. Слух об успехе разнесся по западным королевствам, вселяя надежду. Однако мудрецам известие о пробуждении Великого меча радости не принесло. Добендье всегда предрекал скверные времена.

Но радость победы при Катише омрачилась исходом битвы у границ Бильгора. Там Невенка Нерода и тоалы склонили чашу весов в свою сторону. Чародейство миньяка и его генерал-магов уткнулось в колдовство Братства, и исход схватки решили мечи, копья и упорство воинов. Сражение превратилось в нелепую мясорубку, соревнование на выносливость. Йедон Хильдрет, граф Кунео, мог бы переломить ход боя, но правители союза отказались подчиниться единственному настоящему полководцу во всей армии.

Невенка и мертвые вожди ударили в стыки между соединениями королевств. К закату монаршей спеси изрядно убыло, даже твердолобые поняли, что к утру союз будет разгромлен. Вот тогда политики и побежали к Хильдрету за спасением. Тот поступил, как при Авеневоли. Он разбил лагерь, развел костры, а после заставил усталое войско отступить в Бильгор и засесть на торуньском тракте — там, где лесистые северные склоны Беклаваца упирались в зловонные непроходимые Копровицкие топи. Дорогу стерегли, угнездившись на базальтовых утесах, древние обветренные замки. Крутые горы Беклаваца густо поросли кустарником. Силы куда меньшие, чем недобитое войско графа Кунео, держали эти теснины против орд куда многочисленнее вентимильских.

Алер действовал нерешительно. Он пошел за отступающими, но не решился оставить Эльдрахера без присмотра. Хвастовство оказалось напрасным, а вместе с крушением надежд пошатнулась и уверенность.

Миньяк проиграл и там, и здесь. Быстрый, решительный удар позволил бы прорваться к Торуни и покончить с единством коалиции. Вместо этого он стал лагерем у подножия хребта и, пытаясь выманить Хильдрета из укрытия, послал за подкреплением. Западные короли тоже снарядили гонцов.

Готфрид же ушел далеко от полей сражений. Он бродил в одиночестве и злобе, проклиная себя за неумение совладать с мечом. Скитался, избегая и союзников, и вентимильцев. Юноша украл лошадь и стал окольными путями пробираться на запад. Сперва он вез тело Анье с собой в фамильную усыпальницу, но вскоре труп начал разлагаться. Готфрид похоронил сестру близ Хербига и поплелся дальше, сам не представляя, куда направляется и зачем. Да и неважно было. Главное, двигаться — подальше от отчаяния, от места, где предал и пролил родную кровь. От боли не убежишь, но ее можно приглушить, оцепенить усталостью.

Готфрид не заметил, как пересек границу Гревнинга. Под властью Вентимильи все земли стали одинаковыми, хотя дальше к востоку местность казалась ухоженнее, здоровее.

Теперь юноша все чаще и дольше размышлял о Туреке Аранте, лучше его понимал. Тот тоже погубил близкого человека: в самом начале пути Меченосца он заколол мать.

Если б лучше знать историю Добендье! Все, что теперь о нем известно, пришло от имперских школяров, скрупулезно отобравших нужное и спрятавших неприглядное, прикрывших древнюю кровавую быль романтическим флером.