Страница 6 из 6
И только когда командующий взводом лейтенант доложил, что Сотеваг пуст, Зигабен начал верить в свою победу.
Голодные, измученные халогаи двигались медленно. Но Калаврия — небольшой остров; к исходу второго дня пути они достигли края центральной возвышенности. Лагерь они разбили у быстрой холодной речки.
Покуда воины делились собранными по дороге неспелыми фруктами и орехами, а охотники прочесывали подлесок в поисках кроликов, Флоси подошел к гробу Ульрора и, морщась от распространяющегося вокруг зловония, отковырнул ножом концы нескольких планок.
Гроб содрогнулся. Полетели в стороны планки, и Ульрор восстал из мертвых. Первым делом он бросился в воду и начал натираться с головы до ног береговым песком. Когда вождь вылез из воды, на лице его еще оставались полосы смеси жира и мела, которым он вымазался, но бледность уже сменилась обычным румянцем.
Один из воинов накинул вождю на плечи рваный плащ.
— Жрать! — проорал Ульрор. — После двух дней в компании трех вонючих чаек, даже та дрянь, что мы жевали в Сотеваге, покажется пищей богов.
Флоси принес ему немного из последних припасов. Ульрор проглотил их, не жуя. Один за другим возвращались охотники. Пара кусочков свежего, поджаренного на костре мяса была самым вкусным кушаньем во всей его жизни.
Когда еда кончилась, в животе у Ульрора все еще бурчало, но к этому он привык в Сотеваге. Он озирался, снова и снова обводя взглядом поток, деревья, лужайку, где расположились халогаи.
— Свободны, — прошептал он.
— Да. — Флоси в это явно не верилось. — Я думал, нам конец, когда волхвование не удалось.
— Я тоже. — Ульрор мечтал о вине, но, подумав, осознал, что победа слаще и пьянит сильнее. Он расхохотался. — Мы так привыкли пользоваться колдовством, что забыли, как обходиться без него. Стоило мне понять, что надобно делать, осталась только одна забота: как бы Зигабен не начал штурм прежде, чем птички протухнут.
— И все равно хорошо, что ты выбелил лицо.
— О да. Зигабен слишком хитер, — ответил Ульрор. Ветерок донес до него запах падали. Северянин скривился. — Хотя я еще одного боялся. Зигабен бы точно заподозрил недоброе, если бы услышал, как мой труп выблевывает свои кишки.
— Это точно. — Флоси позволил себе одну из своих редких улыбок. Он поднялся и шагнул к открытому гробу. — Отслужили свое птички. Брошу их в воду.
— Не смей! — закричал Ульрор.
— На кой они тебе? Я бы эту вздутую тухлятину не стал жрать, даже просиди в осаде пару лет, а не пару месяцев. Выкинь и забудь о них.
— У меня есть мысль получше, — ответил Ульрор.
— Это какая?
— Одну я отошлю Зигабену на щите перемирия. — Глаза Ульрора полыхнули лукавством. — Хотел бы я видеть его лицо, когда он поймет…
— Надули, да?
Кипр Зигабен мотнул головой в сторону вздутой пернатой тушки, которую выложил на его стол ухмыляющийся халогай. Нет, он не даст варвару порадоваться смятению видесского генерала при известии, что Ульрор жив и здоров. Но ни разу в своей жизни он не был так близок к тому, чтобы осквернить щит перемирия. Северянин никогда не узнает, насколько легко он мог опробовать на своей шкуре плеть, винты для ногтей, раскаленные бронзовые иглы и прочие достижения пыточного дела, изобретенные видессианами за много веков.
Но только злобный дурак предает смерти принесшего дурные вести. Так что Зигабен наливал халогаю вино и вежливо посмеивался над тем, как ловко обдурил его Ульрор, хотя сердце генерала холодным камнем лежало в груди.
— Обожди меня здесь, — попросил он внезапно посла и вышел из палатки, чтобы бросить пару слов охраннику. Тот удивленно моргнул, потом отдал честь и, снимая с плеча лук, побежал выполнять приказ.
Зигабен вернулся к своему незваному гостю, налил еще вина и продолжил вежливую беседу, точно ничего и не случилось. За его улыбчивой маской скрывалось отчаяние. Слишком большую часть имперских войск Калаврии он бросил на то, чтобы выкурить Ульрора. Раскиданные по острову видесские отряды были, попросту говоря, охвостьем. Теперь Ульрор, а не Зигабен, начнет победное шествие по Калаврии.
А потом халогаи. Зигабен раздумывал, успеют ли его мастера починить ими же разрушенные стены Сотевага и возможно ли будет свезти в крепость хоть какие-то припасы. Халогаи были вспыльчивы, импульсивны. На долгую осаду у них могло не хватить терпения.
Но Ульрор их удержит.
В шатер просунул голову тот часовой, с которым Зигабен говорил вполголоса.
— Принес, ваше превосходительство.
— Отлично, давай сюда.
Генерал взял себя в руки. Порой побеждаешь, порой проигрываешь; разумный человек не ждет от жизни одних лишь триумфов. Важен лишь кураж. И Зигабен молился, чтобы любое несчастье он сумел встретить не дрогнув.
Принесенная часовым чайка была поменьше присланной Ульрором — крачка, с раздвоенным хвостом и черной головкой. Тушка была еще теплой. Зигабен церемонно вручил ее халогаю.
— Не будешь ли любезен передать это своему вождю вместе с моими комплиментами?
Северянин глянул на него, как на безумца.
— Только птицу или еще что-нибудь?
Зигабен был имперцем благородной крови, наследником издревле цивилизованного народа. Этот ухмыляющийся светловолосый болван никогда не поймет, но генералу казалось почему-то, что Ульрор оценит дух этого послания:
— Передай, что один хитрец стоит другого.
Harry Turtledove, "A Difficult Undertaking", 1986
Журнал "Если", N 10, 1999 г.
Перевел с английского Даниэль СМУШКОВИЧ