Труды дня

— Какие идеи?

— Или периодически изменяющимися? Это очень любопытно, но верно ли я понимаю, что тип их изменяется? Например, мистер Серджент верит, что он может купить Большую Бухонианскую дорогу.

— Ведь он вам писал об этом?

— Он сделал предложение Компании — на пол-листа бумаги из записной книжки. Неужели теперь он впал в другую крайность и считает себя в опасности сделаться нищим? Странная экономия в бумаге показывает, что какая-то идея в этом роде могла мелькнуть в его голове, две идеи могут уживаться вместе, но это нечасто бывает. Как вам известно, иллюзия богатства — мания величия, как называют это, кажется, наши друзья французы — обыкновенно исключает все другие.

Я услышал слова Вильтона, говорившего в конце кабинета своим лучшим английским голосом:

— Дорогой сэр, я уже двадцать раз объяснял вам, что хотел достать жука к обеду. Предположите, что вы оставили дома какой-нибудь важный документ.

— Это проявление хитрости очень многозначительно, — пробормотал мой коллега. — Посмотрите, как он настаивает на своём объяснении.

— Конечно, я очень рад встретиться с вами, но если бы вы прислали сюда к обеду вашего председателя, я покончил бы дело в полминуты. Я мог бы купить у него Бухонианскую, пока ваши клерки пересылали мне это.

Вильтон тяжело опустил руки на синие и белые письма. Адвокат встал.

— Говоря откровенно, — сказал он, — совершенно непонятно — даже если бы дело шло о самых важных документах, — как можно останавливать экспресс, идущий в три сорок, — «Индуну», нашу «Индуну», дорогой сэр.

— Абсолютно непонятно! — повторил мой товарищ, потом, понизив голос, сказал мне: — Замечаете, снова навязчивая идея о богатстве. Меня призвали, когда он написал это. Видите, для Компании совершенно невозможно продолжать посылать свои поезда через владения человека, который в любую минуту может вообразить, что ему дано поручение с небес останавливать всякое движение. Если бы он направил нас к своему адвокату — но понятно, что этого он не захотел. Жаль, очень жаль. Он так молод. Между прочим, любопытно, не правда ли, подмечать полную уверенность в словах людей, страдающих этим — можно сказать, раздирающую душу, — и невозможность для них следить за последовательностью своих доводов.

— Я не могу понять, чего вы желаете, — говорил Вильтон адвокату.

— Она не должна быть более четырнадцати футов в высоту — действительно, удобное сооружение, а на солнечной стороне можно будет выращивать персики. — Адвокат говорил непрофессиональным тоном. — Мало что может быть приятнее, чем наблюдать, так сказать, за своим виноградником и фиговыми деревьями в полном цвету. Подумайте о прибылях и удовольствии, которые вы получите. Если бы вы нашли способ устроить это, мы обсудили бы все детали с вашим адвокатом, и возможно, что Компания взяла бы на себя часть издержек. Я надеюсь, что достаточно выяснил это дело. Если вы, дорогой сэр, заинтересуетесь постройкой стены и будете настолько любезны, что сообщите фамилии ваших поверенных, то уверяю вас, что вы не услышите больше ничего о Большой Бухонианской.

— Но почему я должен обезобразить мою лужайку новой кирпичной стеной?

— Серый камень чрезвычайно живописен.

— Ну, серый камень так серый камень. Почему, черт возьми, я должен воздвигать вавилонские башни только потому, что я — один раз — задержал один из ваших поездов?

— В его третьем письме были очень странные выражения, — шепнул мне на ухо мой собрат. — Морские впечатления сталкивались с сухопутными. В каком удивительном мире он жил и ещё будет жить, прежде чем опустится занавес. И такой молодой, такой молодой!

— Ну, если желаете, чтобы сказал вам на чистом английском языке, я готов, скорее, на все, чем согласиться на стеностроительство по вашему приказанию. Можете доводить это дело до Палаты лордов и брать обратно и получать постановления хоть величиной в целый фут, если желаете, — горячо сказал Вильтон. — Боже мой, ведь я же сделал это только раз!

— В настоящее время у нас нет никакой гарантии, что вы не сделаете этого снова, а при нашем движении мы должны в интересах пассажиров требовать гарантии в какой бы то ни было форме. Тут не должно быть прецедента. Всего этого можно было бы избежать, если бы вы направили нас к вашему официальному поверенному.

Адвокат с умоляющим видом оглядел комнату.

— Вильтон, — сказал я, — можно мне попробовать?

— Все, что хотите, — сказал Вильтон. — По-видимому, я не умею говорить по-английски. Но все же я не построю стены. — Он откинулся в кресле.

— Джентльмены, — решительно проговорил я, так как предвидел, что доктор долго не поймёт, в чем дело, — мистер Серджент имеет очень большое влияние на главнейшие железные дороги своей страны.

— Своей страны? — сказал адвокат.

— В этом возрасте? — сказал доктор.

— Конечно. Он получил их в наследство от своего отца, мистера Серджента, американца.

— Чем и горжусь, — сказал Вильтон, как будто он был западный сенатор, в первый раз выпущенный на континент.

— Дорогой сэр, — сказал, приподнимаясь, адвокат, — отчего вы не ознакомили Компанию с этим фактом, с таким важным фактом, в начале нашей переписки? Мы поняли бы тогда все. Мы приняли бы во внимание…

— Черт возьми ваше уважение! Что я — краснокожий индеец или сумасшедший?

У адвоката и доктора был виноватый вид.

— Если бы друг мистера Серджента сказал нам это вначале, — очень строго проговорил доктор, — многое могло быть спасено!

Увы! Я сделал себе из этого доктора врага на всю жизнь!

— Мне не удалось вставить слово, — ответил я. — Теперь вы, конечно, понимаете, что человек, которому принадлежат тысячи миль железнодорожных линий, как мистеру Сердженту, мог обращаться с железными дорогами несколько иначе, чем другие люди.

— Конечно, конечно. Он американец. Это объясняет все. Но все же это была «Индуна». Впрочем, я вполне понимаю, что обычаи наших заморских кузенов отличаются в этом случае от наших. Итак, вы всегда таким образом останавливаете поезда в Штатах, мистер Серджент?

— Я остановил бы, если бы возникла необходимость, но пока ещё её не было. Неужели вы вызовете из-за этого дела международные затруднения?

— Вам нечего больше беспокоиться. Мы видим, что ваш поступок не явится прецедентом, а мы боялись именно этого. Теперь, когда вы понимаете, что наша Компания не может примириться с подобными внезапными остановками, мы вполне уверены, что…

— Я не останусь здесь достаточно долго для того, чтобы остановить ещё один поезд, — задумчиво проговорил Вильтон.

— Так вы возвращаетесь к нашим сородичам за… «большим прудом», как выражаетесь вы, американцы?..

— Нет, сэр, океаном — Северо-Атлантическим океаном. Он шириной в три тысячи миль, а глубиной местами в три мили. Хотел бы я, чтобы он был в десять тысяч миль.

— Сам я не очень люблю морские путешествия, но я думаю, что каждый англичанин обязан хоть раз в жизни изучить великую ветвь нашей англосаксонской расы за океаном, — сказал адвокат.

— Если вы когда-нибудь приедете и захотите остановить поезд на моей линии железных дорог, я… я выручу вас, — сказал Вильтон.

— Благодарю вас, благодарю вас. Вы очень добры. Я уверен, что испытал бы громадное удовольствие…

— Мы не обратили внимание на факт, что ваш друг хотел купить Большую Бухонианскую дорогу, — шепнул мне доктор.

— У него от двадцати до тридцати миллионов долларов — четыре-пять миллионов фунтов, — ответил я, зная, что дальнейшие объяснения бесполезны.

— В самом деле! Это громадное богатство, но Большая Бухонианская не продаётся.

— Теперь он, может быть, и не захочет купить её.

— Это было бы невозможно, невозможно при данных обстоятельствах, — сказал доктор.

— Как характерно! — пробормотал адвокат, мысленно перебирая все в уме. — Из книг я всегда знал, что ваши соотечественники постоянно торопятся. Итак, вы хотели съездить в город и обратно за сорок миль — до обеда, чтобы привезти жука? Как истинно по-американски! Но говорите вы совершенно как англичанин, мистер Серджент.