Битва в космосе

Во-вторых, все проблемы между «человеками» Хогрэму что шли, что ехали. После радиосеанса с хозяином владения омало ему пришлось признать, что существуют пришельцы, с которыми он не знаком. Но в то, что где-то есть целая планета человеков, готовых вцепиться друг другу в глотки только потому, что один из них, проклятый Лопатин, спятил, старый скармер не поверил. Да и сам Толмасов не поверил бы, будь он Хогрэмом.

В принципе, экипаж «Циолковского» продолжал делать кое-какую работу — Брюсов проводил сравнительный анализ сельского и городского диалектов минервитянского языка, Руставели изучал многочисленных представителей местной фауны, Ворошилов и Катя ставили какие-то биохимические опыты, — но все это казалось сейчас Толмасову делом второстепенным.

— Ворошилова, кстати, ничуть не беспокоит молчание Лопатина, — напомнил полковнику Руставели.

— Тогда почему он прервал межкорабельную связь, когда ты вызывал американцев? — спросил Толмасов и сам же ответил: — Потому, полагаю, что его голова покатилась бы с плеч, если бы в «конторе»… — полковнику показалось, что он подыскал самую подходящую замену неприятной на слух аббревиатуре КГБ, — решили, что он ничего не предпринял, перехватив твой разговор.

— Думаю, есть и другие причины, — медленно проговорил Руставели. Медленно и, к некоторому удивлению Толмасова, вполне серьезно. — Юра возмущался, что Лопатин скопировал его стихи, посвященные Кате, и ввел их в свой секретный файл. В качестве улик, только для чего — не понял ни он, ни я.

— Я возненавидел бы любого, кто проделал бы такое по отношению ко мне, — заявил полковник и вдруг до него дошел полный смысл сказанного Шотой. — Погоди-ка. А каким образом Юрий узнал, что его стихи — в секретном файле Лопатина?

— Самым обычным, — Руставели пожал плечами. — Он их прочел.

— Это невозможно. — Положа руку на сердце, Толмасов и сам неоднократно пытался открыть пресловутый секретный файл, но всякий раз у него ничего не выходило. Если уж руководителя экспедиции не ознакомили со словами-ключами для проникновения в личный файл гэбэшника, то откуда их мог знать корабельный химик? — Разве что…

Руставели поймал взгляд полковника и кивнул.

— Именно. Но прошу отметить, что Я вам ЭТОГО не говорил.

— Конечно же нет, Шота Михайлович. Но Юрий! Кто бы мог подумать?

— Не пойму, чего не говорил Шота? — спросил Брюсов. — Что кто-то мог бы подумать о Ворошилове? — В голосе лингвиста прозвучало такое замешательство, будто Толмасов и биолог только что говорили на языке, скажем, индейцев-навахо.

— Пустяки, Валерий Александрович. Ничего особенного, — мягко сказал Толмасов. Иногда сталкиваешься с людьми настолько простодушными, что открывать им глаза на происходящие вокруг гнусности само по себе весьма гнусно.

Впрочем, гаденькое чувство самодовольного превосходства над наивным ученым теплилось в груди полковника всего пару-тройку минут. Потом он вспомнил, что совсем недавно считал таким же простачком и Ворошилова, который, как выяснилось, гусь еще тот.

— С тобой все в порядке, Реатур? — спросила Ламра, когда хозяин владения подошел к ней. Сегодня он почти не разговаривал с другими самками, а сразу дал ей знак отойти в сторонку для беседы.

Если в прежние свои посещения хозяин владения выглядел просто усталым, то сейчас — усталым и разбитым. Одна из его рук странно дергалась, когда он вздыхал. А вздыхал он часто.

— Со мной не совсем все в порядке, малышка. Вернее, со всеми нами. Скармеры сильно нас побили.

Ламра увидела, что тело ее предательски синеет, но чувства страха сдержать не смогла.

— Так что же мы будем делать теперь? — спросила она озабоченно.

— Мы? — нежно переспросил Реатур. — Тебе, дорогая, делать ничего не надо. Что до меня, то я намерен сражаться с врагами. Может быть, здесь, ближе к замку, где проживает большинство моих самцов, скармерам не удастся одержать столь легкую победу.

— А если удастся?

Хозяин владения втянул руки и глазные стебли, затем снова выпустил их — человек в такой ситуации пожал бы плечами. — Если им удастся, то третьего боя может и не быть. Понимаешь, о чем я?

Ламра задумалась.

— Мы проиграем? — неуверенно произнесла она несколько мгновений спустя.

— Верно, — подтвердил Реатур. — Твои мысли всегда должны быть тонким прозрачным ледком, Ламра, сквозь который ты сможешь видеть все ясно. Мыслить мало и глупо — все равно как смотреть на что-нибудь сквозь мутный грязный лед.

— А-а, — откликнулась Ламра и, желая тут же продемонстрировать, что такого рода устные уроки не проходят для нее даром, спросила: — Тогда ты, может быть, покажешь мне, что держишь в одной из рук. Это что-то для меня?

Глазные стебли Реатура зашевелились — довольно слабо, но все же заметно.

— Да, малышка. Я принес кое-что для тебя, — он протянул руку и показал самке подарок, на который она воззрилась сразу тремя глазами, а потом воскликнула:

— О, да ведь это же бегунок! Маленький бегунок, целиком вырезанный из дерева. Как красиво, Реатур! Спасибо. Где же ты его взял? Вырезал сам?

— Да, — ответил хозяин владения и ненадолго замолк, но затем продолжил: — Я хотел, чтобы какая-то вещь напоминала тебе обо мне, даже если… если случится худшее.

— Я никогда не потеряю его, — пообещала Ламра, не сводя глаз с игрушки. — Сегодня же высуну его из-за угла и напутаю глупышку Пери! — Она так и не научилась долго оставаться серьезной

На этот раз Реатур засмеялся, не пытаясь сдерживаться, как бывало раньше.

— Я рад, что пришел повидаться с тобой. Это помогает мне хоть ненадолго забыть о неприятностях. — Он согнул глазной стебель и посмотрел вниз, на ее набухшие почки. — Хочешь услышать от меня глупость, Ламра?

— Не думаю, что у тебя получится, отец клана.

— Это лишний раз доказывает, насколько ты молода и несмышлена, — усмехнулся Реатур. — Глупые мысли посещают порой и отцов клана, а не только обычных самцов. Я вот, к примеру, подумал сейчас, что не отказался бы еще раз внедрить в тебя почки.

— И вправду глупо, — согласилась Ламра. С тех пор как Реатур внедрил в нее почки, она потеряла всякий интерес к совокуплению, но понимала, что у хозяина владения, как и у любого зрелого самца, он, конечно же, сохранился. — Здесь множество других самок, с которыми ты мог бы спариться.

— Я знаю, — ответил Реатур, — но это будет не так. Не так, как с тобой. Снова внедрить в тебя почки, это все равно что… — он умолк, подыскивая подходящие слова, — совокупиться с другом, вернее, с подругой. — Казалось, что хозяина владения самого потрясли сказанные им слова. — Именно так, наверное, обстоят дела у человеков, самки которых живут так же долго, как и самцы. Я думаю, это утешает, особенно в плохие времена.

— Наверное, — сказала Ламра сухо, но затем все-таки спросила: — Если человекам удастся сохранить мне жизнь после почкования, мне захочется снова совокупиться с тобой?

— Я не знаю, Ламра, — пробормотал ошеломленный Реатур. — Если нам всем очень, очень повезет, мы, может быть, узнаем.

— Сомневаюсь, что эта элочица вообще когда-нибудь разродится, — скептически пробурчала Сара и перевела взгляд с мужа и Пэт на стоявшую вдалеке «Афину». За последние два дня они пять раз навещали самку элока. Почки у той выглядели совсем созревшими, но роды все никак не начинались. — Схожу-ка я в замок и снова осмотрю Ламру. Я все еще надеюсь, что она продержится до тех пор, пока мы не добьемся успеха.

Ирв пожал плечами.

— А я схожу на корабль. Проголодался.

— О'кей.

Оба вопросительно посмотрели на Пэт. Она молчала, будто прокручивая у себя в голове магнитофонную ленту со сказанными ими словами, чтобы со второй попытки уловить суть происходящего вокруг, а потом ответила:

— И я бы сходила на корабль.

— Проследи, чтобы она чего-нибудь поела, — вполголоса бросила Сара Ирву. Прозвучало это как фраза из репертуара заботливой, но практичной мамаши-еврейки, и антрополог хотел схохмить на эту тему, но вовремя одумался. Благодаря своему длинному языку, он не раз оказывался в глупейшем положении.