Страница 8 из 13
Я тоже проникся. В обморок не упал, разумеется, причитать и звать маму не начал, но настроение резко сменилось с отрицательного до безысходного. Или почти безысходного.
Привели меня на сей раз не в мою покрытую инеем камеру, с которой я за ночь свыкся, а в небольшое жуткого вида помещение, в центре которого к полу был прикручен металлический стул. Не электрический, проводов не заметил, но снабженный множеством захватов, фиксаторов и иных веселых приспособлений, от которых начали подкашиваться ноги. На этот стул меня и усадили, предварительно сняв браслеты, но закрепив руки сзади, за спинкой стула. После чего надзиратели удалились, оставив меня наедине с Феликсом.
– Мне сказали, ты плохо себя ведешь?.. – обратился ко мне детина. Я промолчал, комментарии были излишни. – А ты знаешь, что бывает с мальчиками, которые плохо себя ведут? Или ты не мальчик?
Он обошел меня кругом и показно удивился:
– Ах, да, ты уже не мальчик! Ты мужчина! Ну что ж, тогда и разговор с тобой будет, как с мужчиной.
В следующую секунду его кулак впечатался мне под дых. Я согнулся, насколько позволяли крепления: дыхание перехватило, нечем было даже застонать. В глазах помутнело.
Вот это силища! Признаюсь, не ожидал такого. Я занимался несколько лет, терпел всякие удары, мне попадало и от тренеров (а наши тренеры не считают необходимым как-то щадить нас на занятиях), но таких мощных не припомню. Еще бы немного – и вышиб бы дух, мать его…
– Теперь ты понимаешь, что случается у нас с плохими мальчиками?
Пудовый кулак врезался мне в скулу. Не так сильно, но хлестко и больно. И главное, обидно. Но расслабиться или огорчиться не успел – следом меня нагнал второй удар, а за ним третий. И все по лицу. Толстяк бил не сильно, в кайф, получая эстетическое удовольствие от моего бессилия. Я до боли сжал кулаки, пытаясь не завыть ненароком, а тот продолжал избиение, меняя точки приложения.
Сколько это продолжалось – не знаю, но в один момент все закончилось. Феликс, утерев руки от крови из моего разбитого носа, молча вышел, оставив меня одного. Я сцепил зубы – выть хотелось неимоверно. И на сей раз моя ярость, моя вечная спутница, НИЧЕГО не могла для меня сделать. Я был волком, яростным волком, запертым в прочную железную клетку.
Лицо пылало, тело ломило от боли; я сидел в грязной допросной камере, прикованный к стулу, и ждал продолжения своих мучений, сходя с ума от неведения и безысходности. Неплохое завершение истории! Где же эта гребанная Катарина, обещавшая защитить от Кампоса?
Феликс… Его рожу запомню до конца жизни. Я доберусь до этого сукиного сына! Все отдам, душу дьяволу продам, но он свое получит. Чего бы это мне не стоило.
Эта мысль обнадежила настолько, насколько возможно. Люди смертны, даже гвардейцы, и иногда с ними случается что-то непредвиденное. Например, несчастные случаи. Пусть инициатором работы со мной является Виктор Кампос, плевать: если я отсюда выйду, я найду способ, чтоб это «что-то» случилось непосредственно с Феликсом, хоть он всего лишь рядовой исполнитель. Он – садист, получающий удовольствие от избиения, это большая разница. Такой я вот злой и мстительный.
Но была еще одна мысль, доводившая до отчаяния. Я здесь – не первый и надо мной как следует еще не работали. Так, подкрасили лицо, чтобы знал, с кем связался и что у них развязаны руки. Серьезная работа начнется только тогда, когда мне предъявят конкретные детали своего дела, и вот тогда начнется сущий ад. Все эти байки про людей, попавших в застенки гвардии и вышедших искалеченными, или вообще не вышедших – правда. Несмотря на то, что гвардия по определению – цитадель закона и порядка.
– Итак, молодой человек, продолжим.
Слащавый голос комиссара вывел меня из состояния полудремы. А может и дремы – я слишком сильно устал и вымотался, провалился в сон моментально, как только люк за Феликсом встал на место. Хотя, какой тут сон…
Да, я все также сидел в камере, прикрученный к тому же стулу. Судя по онемению кистей, сидел достаточно долго, больше часа. Так, надо срочно начать шевелить руками, попытаться возобновить кровоток – иначе будет худо. И я старательно заработал кистями, насколько позволяли архаичные крепления.
– Сеньор, я уже давно высказал подобную мысль. Я был готов сотрудничать и без рукоприкладства, если вы заметили.
– Я не заметил, – беззаботно бросил комиссар. Сволочь! Он поставил передо мной, чуть сбоку, в углу камеры, принесенный с собой стул и раскрыл папочку складного терминала, после чего довольно прокашлялся.
– Первый вопрос. Какие взаимоотношения тебя связывают с Бенито Кампосом, сыном известного уважаемого человека Виктора Кампоса?
Я про себя отметил лишь «уважаемого человека». Сказано это был с намеком, но без иронии. Неужели гвардия пала настолько низко? Интересно, вся, или в ней еще остались честные люди? После приключений в школе и взятке директора ДБшнику в последнее верилось слабо.
– Никаких.
Комиссар удивленно хмыкнул.
– Странно, согласно моим сведениям, очень даже тесные!
Я хрипло рассмеялся.
– Вот тут вы правы! Тесные!
– Так «тесные», или «никаких»? – прицепился он, пронзая взглядом.
– Тесно-негативные, – стушевался я.
– Поясните, сеньор Шимановский.
«Итак, друг мой, – подбодрил внутренний голос, – ты снова «сеньор». Издевательство закончилось, комиссар снова стал комиссаром, официальным лицом, обязанным говорить подследственному «вы». Ты рад?»
«Рад, – мысленно вздохнул я. – Но закончился ли пресс?»
В последнем мы оба сомневались.
– Бенито невзлюбил меня с первого дня, – начал я. – И несколько раз с компанией друзей участвовал в моем избиении.
Комиссар что-то живо написал на повернутом ко мне почти под прямым углом и потому невидимом планшете.
– У меня другие сведения. Это вы, сеньор Шимановский, участвовали в избиении сеньора Кампоса. Причем сделали это на территории школы, и запись этого инцидента лежит в открытом доступе в сетях.
Я снова рассмеялся, теперь более весело.
– Сеньор, я такой крутой, что решил вдруг ни с того ни с сего избить пятнадцать человек? Я похож на психа?
Комиссар не моргнул и глазом.
– Возможно. У вас был мотив. При таком резком негативном отношении не бывает «ни с того ни с сего». А что псих… Вряд ли. Скорее злоумышленник, твердо рассчитавший силы, вооружившийся специальными средствами, дающими локальное преимущество над противниками. Шокером, например. Или гранатой. А что, алиби великолепное: «Я же не псих, нападать на пятнадцать человек?» Хотя на самом деле…
…А на самом деле вы единственный, – зло закончил он, – кто в тот день вышел сухим из воды, без единого повреждения. В то время как абсолютно все ваши противники, да и сообщники, отправились в госпиталь, и некоторые задержались там достаточно долго. Опасно, сеньор Шимановский, опасно сработано, но безупречно.
Я позеленел от злости и сжал только-только начавшие отходить, объятые полчищами мурашек, кулаки.
Сволочь! Тварь! Падаль! Ненавижу!
Но комиссару было плевать на мою злость, именно ее он и добивался.
– Я отдаю вам дань уважения – все прошло великолепно. Из вас вырастет неплохой наемник, вы умеете планировать операции. Если вырастет, конечно. Но вернемся к нашему делу…
Я попытался взять себя в руки. Не сейчас, Хуанито! Не с этим maricondemierda! Не показывай свою слабость!
– Итак, вы питаете к сеньору Кампосу-младшему стойкое чувство неприязни, подпитанное неединичными стычками друг с другом, коим наберется достаточно свидетельств. Так?
Глупо было бы отрицать.
– Да, так. Но сеньор комиссар, при чем здесь вообще Бенито? Я – это я, а Бенито – это Бенито. Какая связь между мной, моим делом и им?
Комиссар резко посерьезнел, хотя и до этого его лицо несерьезным назвать было нельзя.
– Такая, сеньор Шимановский. Несколько дней назад Бенито исчез. Был похищен. Охранявших его телохранителей отравили парализующими капсулами, те ничего не могут сказать об инциденте. В высшей степени грамотная акция, сработали профессионалы.