Джаз-Банда

— Иваныч, — уныло обратился он к мэру города Южноморска, склонившись к его уху, — Иваныч, у КПП сегодня опять была стрельба, десять трупов, не меньше, а то и больше. Два джипа — трофеи.

— Кузьмич, когда ж это все кончится-то? — отчаянно повернулся к милиционеру мэр, попутно вытирая голубым платочком вспотевший лоб. Вельможа был облачен в темно-серый костюм и выглядел вполне достойным своего престола. — Жили же мы раньше без этого джаза-шмаза, и хорошо ведь жили!

— Тихо, дорогой мой, не шуми, — успокоил его Кузьмич, — в городе порядок, народ доволен. А кто там за периметром полег — пока не наше с тобой дело. Ты не переживай, знаешь же, что рано или поздно и на нашего Пастуха найдется серый волк с острыми зубками. А пока пусть попрыгает и ножками подрыгает.

Губернатор лишь недовольно покачал головой, продолжая утирать пот, а Пастух и команда закончили играть очередную песню. Площадь в экстазе издала крик, убивающий насмерть барабанные перепонки, а правительственная трибуна в общем порыве заскандировала «браво», аплодируя молодым и талантливым хозяевам жизни.

ГЛАВА 9

Как найти общий язык с домочадцами и сделать первый шаг навстречу своей мечте

— Урод! Подонок! Пошел вон отсюда со своим сексофоном! Убирайся, скотина!

Люба в коротенькой темно-синей ночной рубашке стояла у двери спальни и бранила Пастуха, пытавшегося пробраться к кровати. Ее длинные волосы были слегка растрепаны, а красивое лицо, искаженное злобой и ревностью, блестело от слез.

— Как ты вообще смеешь приползать домой в таком виде, со своими гребаными засосами? Убирайся прочь!

— Любочка, Любонька моя, Любушка любимая, — едва выговаривая столь сложные для его состояния слова, старался обнять и утихомирить девушку Пастух. — Люба, я же артист, я же с песней по…

— По морде! — твердо закончила его тираду Люба, оставляя уверенный отпечаток маленькой твердой ладони на Костином лице.

Пастух кубарем выкатился из спальни в коридор, а Люба захлопнула дверь, продолжая швыряться всем, что попадалось ей под руку. Из-за двери только и слышались, что глухие шлепки книг, звонкие брызги разбитой посуды, треск порванных подушек. Наконец прильнувший ухом к двери Пастух услышал тяжелый гулкий удар в стену.

— Ой, мамочки, саксофоном долбанула, — пытаясь подняться на ноги, прошептал Пастух. — Ну как такую не любить.

С трудом держась на ногах и попутно хватаясь рукой за стены, Пастух проследовал на просторную кухню-веранду. За окном трещали цикады, на небе уверенно горели звезды, помогая фонарям освещать сад бандитской виллы. Посреди огромного стола стоял аквариум с золотой рыбкой, которая усердно плавала по диаметру своего круглого домика и будто шептала что-то осуждающее. Пастух достал из бара бутылку водки, уселся напротив аквариума и залпом выпил почти целый стакан.

— Люба и джаз, понимаешь? — содрогнул свежий воздух запахом алкоголя Пастух, — ну и еще парни мои, музыканты — вот весь мой кайф от жизни, понимаешь, дуреха ты хвостатая?

Задав вопрос, Пастух решительно чокнулся с аквариумом и налил себе еще добавки.

— Думаешь, я не понимаю, что меня и джаз все любят из-под палки? А Любка так вообще ненавидит уже. Вот если бы я родился лет сто назад, рыбонька моя! Какие были времена! Что за люди: Утесов, Аль Капоне… Ты «Веселых ребят» видела, а? А «В джазе только девушки»? Ничего ты не видела, дурында ты позолоченная, голда плавучая. Будем, морепродукт! — снова чокаясь с аквариумом, выдал Пастух. — Ты думаешь, я кто? Бандит?! Нет, рыбка, я артист, понимаешь? Артист! Молчишь, не понимаешь. Вот и Любка не понимает, настучала мне по тыкве, зараза. Я любую другую пристрелил бы уже за такое, а эту — люблю. А засос этот — ну, это ж фанатки, они как ты, как рыбки золотые, для красоты. А Любка — для любви, понимаешь? Эх, скукота, бытовуха, масштаба мне не хватает. Вот если бы мне как Утесову поперло, ну как вот в старом фильме, чтоб все любили джаз, чтоб все любили нас, чтоб с песней по жизни… За Любовь! — вскрикнул Пастух, стукаясь стаканом об аквариум с такой силой, что обе посудины чуть не треснули пополам.

— Тише ты, морда пьяная, — услышал Пастух незнакомый голос. — Сколько можно ныть, достал ты меня. Исполню я твое желание, пока ты мне аквариум не разгрохал.

Пастух обомлел, не в силах проглотить водку. Он сплюнул огненную жидкость обратно в стакан, ущипнул себя и попытался встать из-за стола.

— Все, все, все, спать пора. Допился ты, батенька, белочка пришла, вобла разговаривает.

— Сам ты вобла! — усадил обратно Пастуха голос. — Во бля! Бери аквариум и тащи к морю, пока моя царская милость не передумала.

— Что ж я такого выпил-то, что мной рыбеха командует? Кошмар какой-то, западло, — оторопел Костя, не зная, что и делать.

Ежесекундно трезвея, он таращился на аквариум с рыбкой, которая смотрела на него, едва похлопывая боковыми плавниками и шевеля своим губастым рыбьим ротиком.

— Быстрей, разбойник, а то, гляди, передумаю! Помогу я тебе, тряхну стариной.

Все еще не веря в происходящее, Пастух схватил в охапку аквариум, предварительно перекрестившись на портрет Утесова, лежащий на столе. Из аквариума выплескивалась вода, а Пастух, с грацией зомби, шел к морю, пошатываясь и напевая развеселую песенку:

— Вот дела, ночь была, всех буржуев разбомбили мы дотла…

— Тихо, лиходей, не выплесни меня на песок, без будущего останешься.

— Во дела! — задорно пропел Пастух, одним движением отправил рыбку с водой из аквариума в синее Черное море и, рубанувшись на песочек, музыкально захрапел…

— Сам напросился. Как в кино не обещаю, но весело будет, — тихо сказала сама себе Золотая Рыбка, осваивая новое экзотическое для китайских королевских прудовых рыбок пространство.

ГЛАВА 10

Как начать новую жизнь, ведущую к тотальному успеху

Люба и Саныч настороженно склонили свои головы над спящим Пастухом. Девушка была совсем еще сонная, в шелковом коротеньком халате цвета сильно разбавленного молоком кофе. По ее красным глазам было понятно, что ночью она плакала, а два сломанных ногтя на правой руке говорили о семейной ссоре. Люба бросила небрежный взгляд на пустой аквариум, а затем пнула по ноге своего драгоценного так, что тот нехотя зашевелился и застонал.

— Живой, гад, — процедила Люба.

— Да, неплохой сейшн был у нас вчера, — не поднимая глаз, виновато признался Саныч. — Жаль, Люба, что ты не ходишь с Пастухом на наши концерты, там так весело, без палева. Народу интересного много приходит, есть с кем разделить радость творчества, в общем.

— Ага, — протянула Люба, широко зевая и потирая глаза, — там лядей и без меня хватает, обойдетесь. Вон шеф-то ваш, красавец писаный, вчера приперся домой с засосом на шее, выжрал в одно горло бутылку водяры и, похоже, моей любимой рыбкой закусил, козлина! Людоед! Уйду я от него, Саныч, надоело.

Глаза Любы вновь налились злобой, обидой и слезами, и она, закусив нижнюю губу, нервно отвернулась, будто ей срочно захотелось посмотреть, что интересного происходит на просторах моря.

— Люба, ты что, нельзя! — забеспокоился Саныч. — Нельзя так с ним, он же музыкант, творец, тонкая натура, завянет сразу без Любви.

Люба отчаянно наблюдала за волнующимся морем. Осень все решительней вступала в свои права. Желтое солнце лениво пряталось за тонкой пеленой облаков, похожей на молочную пленку, и практически не грело. Морской ветер приятно обдувал привыкшие к жаре тела и нахально пытался задрать подол Любиного халата. Берег моря, соседствующий с их частными владениями, сегодня принимал не так много людей, как обычно. Всего несколько пар скорее по инерции пришли на тихий ныне пляж, да несколько мамочек, укутавшись в легкие летние курточки, пристально наблюдали за своими детьми, которые сосредоточенно ковырялись в песке. Этим маленьким человечкам было, по сути, все равно: холодно ли, жарко ли, — их интересовала только возможность как следует извозиться в грязи до обеда.