Волны огня

— Андреас... как ты здесь оказался? — поднимаясь, доктор Ривс протянул незваному гостю руку, но через пару секунд опустил ее, заметив выражение лица пришельца. — Что-нибудь не так?

Шани непроизвольно вскинула голову и посмотрела на небо; будто бы темное облако заслонило солнце, такой тягостной и невыносимой стала атмосфера при появлении этого мужчины. Шани почувствовала, как по спине ее поползли мурашки.

— Я должен поговорить с вами с глазу на глаз. — Грек даже взглядом не удостоил Шани. — Немедленно!

Мужчины направились в сторону дома. Шани беспомощно смотрела им вслед. Грек явно шутить не намеревался. Напряжение застыло на смуглом вытянутом лице, жесткие линии которого делали его еще более отталкивающим и злым. Стальные глаза выражали решимость, а тонкие губы были плотно и высокомерно поджаты. Андреас Мэноу, нейрохирург, был коллегой отца Шани — отец рассказывал о нем. Они работали в одном госпитале. Андреас недавно провел одну «чудо-операцию», о чем кричали заголовки всех газет. Пациент все еще находился в больнице под постоянным наблюдением и, как говорили, довольно быстро шел на поправку.

Что же понадобилось этому человеку от ее отца? Судя по всему, речь шла о чем-то жизненно важном. О чем-то, что не могло подождать до утра и что невозможно было обсуждать по телефону. Почему-то сердце Шани заколотилось с бешеной силой, а по спине опять пробежала холодная дрожь. Дальше сидеть и ждать она просто не могла, вот почему она оставила свой чай и, войдя в дом с другого входа, оказалась в комнате, соседствующей с той, где проходил разговор двух мужчин.

— Вы были пьяны! Я предупреждал вас, предупреждал не единожды...

— Нет, нет, Андреас, ты не можешь так говорить! И доказать, что я был пьян, также невозможно!

— А дали бы вы предписание о приеме наркотика, находясь в трезвом состоянии?

— Я... я... — когда Шани услышала, как голос ее отца вспыхнул, а затем погас как свеча, ей пришлось приложить всю свою волю к тому, чтобы не войти в комнату и не поддержать его. Однако она понимала, что это не та ситуация. — Он... мертв? После твоей операции?

Голос грека был тихим и угрожающим, словно длинный бикфордов шнур, который неизменно должен привести к большому взрыву.

— Если бы он умер, Ривс, его убийцей стали бы вы. Какое право вы имели выписывать наркотик моему пациенту?

— Я следил за другими больными, а этот человек не мог уснуть. Вас не было на месте, и я подумал, что мне не следует беспокоить вас, поэтому я дал ему снотворное.

— Я отдал распоряжение, чтобы меня звали в любое время, если возникнет такая надобность. Ваше счастье, что я вовремя проснулся и решил проведать его. К этому времени вы уже уехали — скорее всего, в нетрезвом виде и совершенно забыв о своих обязанностях.

— Нет! — выпалил доктор Ривс с такой горячностью, что Шани подпрыгнула от неожиданности. — Не был я пьян, и вы это не докажете!

— Зато докажу, а вернее уже доказал, что по вашему распоряжению моему пациенту ввели не тот препарат. И не появись я вовремя — летальный исход был бы неминуем! Неминуем, после всей той работы, что я проделал!

Он помолчал. Шани казалось, что к его злости примешивалось и тщеславие. Да, тщеславие и высокомерие в этом человеке несомненно присутствовали, но, видимо, он считал, что их извинял его высокий профессионализм.

— Как вы намерены оправдать себя?

Оправдать! Сердце Шани упало.

— Медсестра... она могла ошибиться...

— Вы трус! — с презрением оборвал его грек. — Трусливый негодяй. Но не сомневайтесь, друг мой, именно вы, да, вы, и никто другой, заплатите за эту ошибку, и заплатите дорого. Вам нельзя доверять чужие жизни.

Шани дрожала все сильнее. Очевидно было, что ее отец совершил ужасную ошибку и что последствия могли быть катастрофическими. Неудивительно, что мистер Мэноу пылал от ярости. Когда он сказал, что человек мог умереть, она в ужасе представила себе, что было бы, если бы это и правда случилось.

Мужчины продолжали спорить, а вернее, один продолжал атаковать, в то время как другой пытался парировать удары. И пока Шани слушала, ей показалось, что отец заплакал, и тогда на ее глазах тоже выступили слезы, он очень страдал. Он часто сидел один, предаваясь воспоминаниям, а Шани покорно сидела рядом и слушала его, хоть и понимала, что говорит он больше для себя, чем для нее.

— Я полюбил ее с первого взгляда, как только увидел. Она была прекрасна, так прекрасна! И не только внешне — нет, твоя мать была самым добрым и чудесным существом, которое встречалось мне в этой жизни. — О самой Шани он если упоминал, то только вскользь. Он мог обращаться к ней, но рядом не был — он был наедине с женщиной, которую продолжал любить. Потом он вспоминал о дочери, глядел прямо на нее и говорил ей: — С тобой произойдет то же самое, Шани, в один прекрасный день появится мужчина, который увидит тебя и поймет, что ты должна принадлежать ему.

Шани не отвечала. Ей самой казалось, что любовь с первого взгляда — явление достаточно редкое. Еще большей редкостью ей казалось то, чтобы любовь эта в одинаковой степени и одновременно захватывала обоих. Какой же смысл в подобной любви, если мужчина влюбляется с первого взгляда, а женщина не может ответить ему тем же?

— Я пока не стремлюсь замуж, — отвечала она отцу с нежной улыбкой. — Моя карьера только начинается.

— Да, я знаю, и избранная тобою профессия мне очень по душе, но не вздумай целиком и полностью посвящать себя ей, принося в жертву собственное счастье и личную жизнь.

— По крайней мере, сейчас я настроена посвятить профессии медсестры многие годы. А замужество в мои ближайшие планы не входит.

Отец сначала хмурился, а затем добродушно улыбался и говорил, что, когда появится тот единственный мужчина, которого ей суждено полюбить, она все равно окажется беззащитна перед зовом сердца.

Шани вернулась к реальности, услышав, что голоса в комнате стихли, и поняв, что грек направляется к двери. Она кинулась обратно в сад, намереваясь вернуться за столик незамеченной, однако у выхода она буквально налетела на мрачного пришельца в тот момент, когда он, закрыв за собой дверь, уже повернулся, чтобы уйти.

— О! — выдохнула Шани. Он успел подхватить ее, чтобы удержать от падения, и теперь его руки больно сжимали ее предплечья. — Простите...

Она тяжело дышала, и, когда подняла голову, чтобы взглянуть ему в лицо, ее дыхание обдало его теплой и чистой волной. Ее сочные губы походили на лепестки роз, а испуганные глаза напоминали полуденное небо Востока. С высоты своего огромного роста он глядел на нее как бы оценивая, но взгляд его, казалось, стал мягче, выражая удивление, а может, даже потрясение.

— Вы, наверное, Шани?

— Да, — произнесла она, удивляясь, что он не отпускает ее. — Да, я Шани.

— Шани... — он будто пробовал ее имя на вкус, обогащая его легким акцентом. — Какая прелесть. — Что именно он имел в виду, ее самое или только имя, она так никогда и не узнала.

Лицо гостя снова потемнело, когда ее отец подал голос из ближайшей комнаты:

— Андреас, ради бога, есть какой-либо способ заставить тебя одуматься? Выпивка! Шани подтвердит, что я капли в рот не брал до смерти жены, и каким потрясением было для меня... — он запнулся, выйдя к ним и увидев, что все внимание грека поглощено его дочерью, которую он так и продолжал держать за предплечья. — Шани, что ты делаешь?

Ей пришлось сделать небольшое усилие, чтобы высвободиться из ослабивших захват рук.

— Я нечаянно столкнулась с мистером Мэноу.

Оставив ее объяснение без комментариев, отец снова переключился на Андреаса, умоляя его сменить гнев на милость:

— Ты ведь тоже человек, не так ли? Как ты не можешь...

— Человек... — Андреас, не отрываясь, смотрел в лицо Шани, будто все остальное вдруг прекратило для него существовать, и, когда, скорее для себя, чем с целью ответа, он пробормотал: — Да, я тоже человек... — голос его прозвучал как-то странно и задумчиво.

Не поняв смысла этого невразумительного замечания, Шани решила поддержать отца.