Страница 79 из 141
Естественно, это величие не может бросаться в глаза внезапно, оно вызывает в нас особым образом меняющееся чувство, поскольку ее образы лишь постепенно возникают перед нашим взором. Совершенно разные вещи — начинать ли с возвещения уже известного предмета или с самого рассказа; совсем разные вещи — выступать ли эпическому певцу, живому органу поэтического призвания и истории, или выступать простому рассказчику, простомупоэту. В первом случае стоит зазвучать голосу, и фантазия читателя возвышается, хотя сам предмет еще не произвел своего воздействия, — читатель уже охвачен огнем, который вдохновляет самого поэта; во втором случае дух и сердце должны сначала сами охватить материал, лишь тогда интерес сообщится и фантазии. Естественно, что в первом случае возникает чувство более блестящего, более фантастического, во втором случае — впечатление более содержательного и проникновенного величия. Так это и есть на деле. Первые стихи поэта возбуждают в нас лишь любопытство и участие, читая же последние песни поэмы, мы проникнуты самым высшим и благим, о чем когда-либо думали, что когда-либо чувствовали в самые счастливые мгновения своей жизни.
Величайшая тайна именно эпического поэта — в том искусстве, с которым он подготавливает почву для своих фигур, задает фон, на котором они выступят. Это искусство наш поэт постиг в исключительной степени. Персонажи его поэмы — это его создания; они не обладают иной ценностью или иной значительностью, кроме той, какой наделил их он, однако те события, те обстоятельства эпохи, с которыми связывает он их судьбы, все то, что изображает он с их помощью, все то, что — пока мы продолжаем видеть их перед собой — воздействует на нас в их образах, в их поступках, все это само по себе, независимо от поэтической разработки, обладает всеобщим, захватывающим интересом.
Уже в первой песне перед нами являются две значительные, зримо отделенные друг от друга группы: на переднем плане — отдельные люди, характеры, постоянство местожительства, занятия, нравы, а на заднем плане — обоз беженцев, согнанных со своих родных мест войною и гражданскими неурядицами. Итак, перед нами — сразу два крупных плана — человеческий мир и судьба, причем человеческий мир выступает в чистых, четких, идеальных и исключительно индивидуальных формах, судьба же — как событие реальное и историческое, потрясающее самые основания государств. Покой одного семейства резко контрастирует с движением народа, счастье отдельных людей — с предприимчивым духом многих.
LXXIX.Основная тема поэмы
Контраст этот задает основную тему всей поэме. Может ли интеллектуальное, моральное и политическое продвижение вперед сочетаться с довольством и покоем, общие цели человечества — с природной индивидуальностью каждого отдельного человека, поведение отдельных лиц — с потоком времени, с ходом событий, может ли все то, что творит и меняет человек в душе своей, сочетаться с лежащим за пределами его сил, с тем, что происходит вокруг него и с ним самим, может ли все сочетаться так, чтобы одно благотворно действовало на другое, и все взаимодействовало ради высшего всеобщего совершенства?
Зги вопросы поднимаются в поэме и на них дается ответ в разговорах хозяина постоялого двора с двумя его друзьями, в споре родителей о поведении сына, которым недоволен отец, в решимости Германа оказывать деятельную помощь в общей беде, наконец, в противопоставлении его суждения мнению прежнего жениха Доротеи об обстоятельствах эпохи, — если упоминать только эти выдающиеся места.
Ответ, какой дает поэт, — самый правильный с точки зрения философской критики, наиболее удовлетворяющий потребности практической жизни и наиболее пригодный для поэтического применения. Поэт показывает, что названные стороны сочетаются, если мы будем хранить и развивать естественно присущий нам индивидуальный характер, мужественно утверждать прямой и здравый смысл в бурях времени, если мы будем доступны высшим и лучшим влияниям, если мы будем противостоять духу хаоса и непокоя. Тогда человеческий род сохранит чистоту своей природы, развивая ее; тогда всякий будет следовать своей индивидуальности, однако из всеобщего многообразного различия произойдет единство целого; тогда внешние события и катастрофы будут поддерживать энергию сил, однако человек будет тем не менее строить мир по своему подобию; тогда среди величайших бурь, при смене периодов большего или меньшего покоя и довольства непрестанно будет возрастать всеобщее совершенство, а за поколением людей, которое совсем не дурно само по себе, последует иное — лучшее.
Вот это самое — человечество в его поступательном движении вперед, соединяющем внутреннюю силу и внешнее движение, — и сумел представить нашему воображению поэт. Он придавал большую поэтическую идеальность своему материалу, выбрав чисто человеческие, не изнеженные культурой, но и не закрытые для культуры характеры и подмешав к своим главным персонажам даже нечто героическое, нечто, напоминающее нам о Гомере; он придал своему материалу большую чувственность, включив в действие важнейшие, величайшие события; он придал материалу большую индивидуальность, поскольку явил все своеобразие нашего народного характера и нашей эпохи. Немецкое племя в конце нашего века — вот что рисует он.
LXXX.Величие выведенных в поэме характеров
и событий
В характерах подчеркнуто то, что производит наибольшее воздействие поэтически и практически; тут царит двойная сила — изначальная сила природы и та, которая возникает во взаимодействии всех многоразличных индивидуальностей. Ибо человеческое чувство подсказывает: нет ничего благого, что не было бы естественным, все естественное пребывает в гармонии, общаясила человечества складывается из чистой силы различных индивидов.
Характеры главных персонажей таковы, что они сами по себе тянутся ко всему доброму, к благому как таковому, вступая с ним в благотворный взаимообмен, — эта черта проступает наиболее ярко тогда, когда поэт рисует персонажи, которым не присущи эти свойства. Когда же разговор заходит о моральной ценности и нравственных принципах людей (почти все время обсуждается этот предмет), то тут подчеркивается, что обретать совершенство в жизни не означает подавлять естественное и нивелировать многообразное. В этих разговорах доказывается, что осуждение мнимых недостатков нашей природы — это лишь повод к достижению лучшего и наивысшего; спор различных склонностей достигает при этом общего итога, и охваченным этим спором оказывается все человечество во всей своей полноте, причем настолько, что мало найдется значительных его черт, которые не были бы здесь затронуты. Проще всего, наиболее всеобще и наиболее прекрасно описывается человечество там *, где говорится о человеке, неутомимо-деятельном, пересекающем моря и сушу, и где он сравнивается с тихим и спокойным обывателем.
Так ео всей поэме царит прекрасный дух справедливости — поэт ео всем видит лишь добрую, возвышающую сторону, и мы подлинно-эпическим образом подходим к высшей точке зрения, откуда можем созерцать все, на все смотреть взором открытым, непредвзятым, — и таким образом совершенно незаметно колоссальный образ всего человечества встает за теми немногими персонажами, которых мы видим перед собой в действии.
Не столь покойна и гармонична, но столь же велика и мощна картина происходящих событий. Самое замечательное из всех, какие знала история — Французская революция — охарактеризовано с трех сторон: ее характеризует благородный энтузиазм, дух свободы, затем война с соседними странами и изгнание многочисленных семейств с родных мест. Именно эти три обстоятельства, более иных, затронут интерес читателей: первое благодаря тому участию, какое нельзя не принимать в идеях и чувствах, второе — благодаря значительности его для отечества и личного существования каждого, наконец, третье — благодаря тому трогательному образу, который многим читателям напомнит о том, что они частью наблюдали сами, частью узнавали от других.