Страница 35 из 36
Мгновенно сжало виски, сдавило сердце. Собственный голос слышался чужим, посторонним:
— «Имущество» надо через «и». И еще одна ошибка…
— Никакой ошибки, — оборвала тетя Дуся. — Все по закону. Там и печать есть.
Внизу описи был фиолетовый оттиск круглой гербовой печати и неразборчивая подпись, начинающаяся на букву «С».
На двухколесную тележку поместились швейная машина «Singer», картина «Купальщица» и две статуэтки, рыцарь и турчанка-персиянка с кувшином.
Машину пришлось продать, Нина ее проела, трудное еще было время. А «Купальщица» до сих пор висит в городе Сланцы, в доме по Почтовому переулку. Рыцарь украшает комнату Таниной внучатой племянницы, внучки Нины Николаевны, студентки Светланы. Все признают, что Света очень похожа на Таню.
Турчанка-персиянка у Нины Николаевна на комоде стоит, как до войны.
О том, что сталось с Е. П. Арсеньевой, тетей Дусей, сообщила ее сестра. Ольга Петровна Крутоус (по мужу) писала мне из города Минска:
«Родились мы с сестрой в Ленинграде, на Васильевском острове. В 1918-м отец и мать умерли, остались мы одни. Жизнь нас размотала, я воспитывалась в Детском селе (г. Пушкин. — И; М.) в детском доме, а ее взяли в деревню, в няньки.
Что она могла увидеть и воспринять, находясь с 7–8 лет у чужих людей, да еще сиротской доле.
Когда, будучи взрослой, я ее нашла, она была неграмотная и какая-то забитая и обозленная, но трудолюбивая девушка. Приехав ко мне в Ленинград, она поступила на слюдяную фабрику. Я вышла замуж за военного, и я с 1930 г. с ней не общалась. Неприветливость Е. П. я считаю результатом тяжелого детства.
Умерла она в 1976 г., а до этого за год умер у нее сын в возрасте 25 лет. Муж умер через два года после нее».
Такая вот судьба.
Выставка Героическая оборона Лениграда в Соляном городке, которую потом назовут музеем, открылась в праздничные майские дни 1944 года. Тысячи, сотни тысяч людей побывали на ней за первый год работы. Доезжали до улицы Пестеля или Лебяжей канавки трамваем, шли дальше пешком. У входа в громадное здание стояли немецкие орудия, танки и даже самолет. На стальных стволах и крыльях с черно-желтыми крестами запросто сидели мальчишки.
Борис Воронец с превеликим удовольствием залез бы в германский танк или оседлал пушку, но — возраст не тот и медаль на груди. Да и не впервые он здесь, насмотрелся на боевые трофеи, без пояснительных табличек все про них знает.
Он сразу прошел в зал с особенным оформлением, с особыми экспонатами. Будто входишь в громадную палатку с ледяными опорными колоннами. Внимание приковывает витрина булочной: за покрытым изморозью стеклом видны в морозной дымке весы. На одной чаше гирьки: 100, 20 и 5 граммов. На другой чаше — серый, ноздреватый кусочек хлеба — блокадный суточный паек.
Посреди зала стоит обычная витрина, музейная. На одной половине — боевые ордена и документы павшего молодого воина, на другой — раскрытый блокнотик. Скромный, небольшой — в развороте, и то на ладони поместится, с синими карандашными строчками. Краткая, как блокнотная запись, табличка: Дневник Тани Савичевой.
Танин блокнотик принадлежит Истории.
Борис, как и в прошлые разы, никак не мог оторваться от витрины с Таниным блокнотиком. Не сразу и заметил, что резко убавилось посетителей. Очевидно, временно прекратили впуск.
Вдруг в «палатку» вошла большая группа людей, штатских и военных. Экскурсовод, круглолицая женщина с низким, хрипловатым голосом, рассказывала на английском языке. Борис скромно отошел в сторонку, стал наблюдать.
Самой главной в группе была, вне сомнения, высокая, худая дама с уложенными седыми волосами. Все обращались к ней с подчеркнутым уважением. «Английская королева, что ли?» — подумал Борис.
Дама склонилась над дневником Тани. Экскурсовод перевела ей содержание записей. «Королева» жалобно и беспомощно посмотрела на свиту и заплакала, как обыкновенная женщина, вытирая глаза шелковым платочком.
Потом все двинулись дальше, и тут им встретился на пути Борис Воронец.
— О! — изумленно воскликнул английский генерал, показывая на медаль «За оборону Ленин-града» на груди Бориса.
«Королева» тоже заинтересовалась.
— Леди Черчилл, — произнесла с твердым окончанием симпатичная переводчица, — спрашивает, за что тебя наградили и сколько тебе лет?
Борис не сробел, ответил с достоинством:
— Всю блокаду здесь. Всякие задания выполнял. Дежурил, «зажигалки» обезвреживал, людей из развалин помогал выручать. А лет мне пятнадцать. Почти.
Супруга премьер-министра Великобритании ласково коснулась плеча юного ленинградца. И остальные, чужие и наши, выразили Борису Воронцу свое глубокое почтение.
Таня. Вместо эпилога
Волнение моря определяют по шкале Бофорта, силу землетрясения — по Рихтеру. Существуют уровень радиации, процент жирности, степень напряжения, единица массы. Цифры характеризуют скорость и концентрацию, размеры и яркость, заряд элементарных частиц и мощность термоядерных взрывов. Наука с фантастической точностью математически анализирует явления и вещи. Но как, чем измерить страдание и горе, боль утрат и груз печалей?
Не знаю, никто не знает.
Шли, летели годы. У Михаила и Нины росли сыновья, но боль и безвинная вина за младшую сестру не покидала ни на день, ни на ночь. Судьба Тани оставалась неясной, разноречивы были и официальные бумаги. Неопределенность угнетает, но и поддерживает искру надежды.
Над дневником Тани Савичевой склоняли головы короли и президенты, маршалы и международные лауреаты, туристы и чрезвычайные полномочные послы, а судьба, судьба простой и несчастной девочки волновала лишь двоих оставшихся в живых Савичевых. И юных пионеров, «красных следопытов» Шатковского района Горьковской области.
В журнале «Огонек» напечатали в 1964 году фотокопии страничек блокадного дневника. И сказано было, что Таня Савичева до последнего часа находилась в Горьковской области, в Понетаевском детском доме инвалидов.
Прочитав об этом, учителя и ученики средней школы, которая после войны разместилась в бывшем инвалидном доме, решили выяснить, что сталось с ленинградкой.
К поиску подключились красные следопыты Красноборской и Шатковских школ.
Объявились свидетели, нашлось «Личное дело № 293 обеспечиваемого инвалида Савичевой Татьяны Николаевны». Удачная находка стала источником ложных данных. Сразу, на титульном листе, — фальшь:
«Прибыла 7 марта 1944 года, убыла — год 1945».
Ни месяца, ни числа. Год и тот…
Хранилась в папке и копия официального ответа на запрос Нины Николаевны Савичевой. 1 августа 1944 года (запомним эту дату!) директор заверил: «Последнее время здоровье Тани получше, но сказать, что она поправляется, пожалуй, еще рано. Ясно одно: по заключению врачей ее жизнь вне опасности».
Красные следопыты обыскали чердаки и подвалы. И нашлась «Книга учета детей-инвалидов».
Против фамилии Тани Савичевой значилось: «Прибыла 7 марта, выбыла 23 мая 1944 года в Шатков-скую районную больницу».
Так добрались по следу до больничного архива, а там — конец:
«Татьяна Николаевна Савичева скончалась 1 июля 1944 года. Диагноз — туберкулез кишок».
Она скончалась ровно за месяц до бодрой директорской отписки.
Оставалось невыясненным, где похоронена Таня.
Анна Михайловна Журкина, бывшая санитарка Шатковской районной больницы, никуда из родного поселка не уезжала, так и жила себе там, где всю войну. Она и думать не думала, что хранит важную тайну, что ленинградская девочка, которая умерла на ее руках, стала всемирно известной. Анна Михайловна испытала радость и смущение, когда к ней пришли ребята.