Страница 79 из 99
Он посмотрел на меня и улыбнулся.
Через час полетели. Задачу выполнили, но нас сильно обстреляли, привезли несколько пробоин.
Пошли во второй раз, поднялись выше облаков, в их разрывах сравнительно легко нашли цель. Груз лег там, где ему полагалось. Стал я разворачивать машину, чтобы идти обратно, смотрю – со стороны Финляндии с бешеной скоростью приближаются два истребителя. Стрелки приготовились к встрече. Я ушел в облака. Лечу по приборам, ныряя из одного облака в другое. Прошло с четверть часа. «Ну, думаю, отстали». Вылезаю из облаков, а истребители тут как тут, едва не задевают нас колесами. Оказалось, что истребители-то были наши. Узнав мой самолет, они повернули обратно…
Когда командование выяснило через пленных, что за моей оранжевой машиной охотятся, нам запретили летать днем.
А вскоре ударили сильные морозы. Водомаслогрейки не успевали обслуживать все самолеты, вода мерзла на лету. Вот тут-то и пригодился наш полярный опыт – ведь мы могли летать при любом морозе. Наш самолет не нуждался в водомаслогрейке, вместо воды мы заливали в моторы антифриз, а за час до вылета механики полярными авиационными лампами АПЛ подогревали моторы. Одновременно грелось и масло.
Я подумал о том, что наш полярный опыт следует широко применять на фронте, и полетел в Москву доложить о моем плане. Ворошилов и Смушкевич одобрили эту затею, по их указанию были заказаны на заводе авиационно-подогревательные лампы. В течение двух недель все авиационные соединения, действовавшие на белофинском фронте, получили подогреватели. Боевые машины стали подниматься в воздух в любой мороз.
Рейды в тылы врага. Последняя ледовая разведка
…В июне сорок первого года экипаж моего самолета получил задание обследовать с воздуха ледовую обстановку в Карском море. Вылетев из Москвы на гидроплане, через несколько дней мы совершили посадку на плесе Большого Енисея, близ полярного города Игарка. Здесь была наша база.
В Игарке шла полным ходом подготовка к навигации. День и ночь работали лесозаводы. На пристанях и причалах расчищали место для приемки океанских пароходов.
Солнце, светившее круглые сутки, давало возможность авиации работать непрерывно. После очередного многочасового полета над еще не тронутыми солнцем ледяными полями Карского моря мы увидели рядом с нашей стоянкой покачивающийся на воде самолет известного полярного летчика Ивана Ивановича Черевичного.
– Дорогие друзья! Давайте соревноваться, – предложил он, – кто из нас совершит более длительный полет?
Мы вступили с ним в социалистическое соревнование.
Надо сказать, что незадолго до этого Черевичный поставил арктический рекорд, пробыв в воздухе непрерывно двадцать три часа.
Двадцать первого июня с наполненными до отказа баками мы вылетели на ледовую разведку. В составе экипажа были второй пилот Эндель Пусэп, штурман Александр Штепенко, радист Василий Богданов.
Под крылом самолета проплывали льды. Я и Пусэп сменяли друг друга у штурвала, Штепенко, не отрываясь от карты, отмечал состояние льдов. Мы собрали очень ценные сведения и попутно выполнили другое, очень приятное для нас поручение: сбросили зимовщикам полярных станций посылки, газеты и письма.
Непрерывный двадцатипятичасовой полет подходил к концу. Мы возвращались в Игарку, когда Богданов связался с самолетом Черевичного, находившимся в то время над морем Лаптевых.
– Ваш рекорд побит!
Черевичный тут же ответил:
– Знаю это и поздравляю. Мой радист следил за вами с начала вылета. Но вы особенно не радуйтесь. Через несколько дней я все равно перекрою ваш рекорд.
– Что ж, будем соревноваться дальше, – согласились мы.
Но соревноваться нам не пришлось.
На последних каплях бензина дошли домой. Наша летающая лодка коснулась днищем воды Енисея и, пробежав по ней, остановилась.
Кругом – ни живой души. Словно вся Игарка вымерла. В битком набитой гостинице Аэрофлота никто не обратил внимания на наш приход, будто мы и не вернулись из более чем суточного полета над отдаленными пунктами Арктики. Но через несколько секунд мы и сами забыли про рекордный рейс, услышав о нападении фашистов на нашу страну.
Я тут же заявил товарищам:
– Ледовая разведка окончена. Полетим защищать Родину!
Усталость как рукой сияло. Мы стали готовиться к вылету в Москву. Погода на трассе по мирному времени была неважная, ну а сейчас – сойдет!
Когда после нескольких часов полета штурман вывел нас точно на Архангельск, я сказал Штепенко:
– Вот так бы на Берлин выйти!
– Выйдем и на Берлин, – уверенно ответил Александр Павлович, собирая свои карты.
Первая дивизия АДД
Перед самой Москвой неожиданно вынырнул юркий истребитель и, качая крыльями, проскочил у нас под носом. Что ему надо?
– Приглашает следовать за собой, хочет нас посадить, – говорит Пусэп, – видно, за чужака принял.
– Куда посадить, кругом земля, слепой он, что ли?
Истребитель подстроился к нам. Я открыл верхний люк и вылез по самые плечи навстречу ветру. Когда краснозвездный истребитель был совсем близко, я показал рукой на лоб и погрозил кулаком. «Бдительный» лётчик закивал головой: «Понял вас – обознался» - и тут же отвалил в сторону.
Мы сели на Химкинское водохранилище.
– Хорошо бы, Михаил Васильевич, нам не разлучаться, всем экипажем воевать, – сказал Пусэп.
– Воевать всем вместе, вероятно, будет можно, – ответил я. – Пересядем на хорошего «коня», до Берлина на нем доскачем…
Какой командир тяжелого воздушного корабля не мечтал тогда о полете с бомбами к столице фашистского рейха!
В первые месяцы войны гитлеровские «мастера пропаганды», да и сам фюрер кричали по радио на весь мир о том, что, дескать, берлинское небо наглухо закрыто для советских летчиков. А в это время в Москве в тиши кабинетов Генштаба планировались бомбовые удары по фашистской столице.
Высшее командование решило использовать для полетов на Берлин четырехмоторные бомбардировщики ПЕ-8 с дизельными двигателями. Эти двигатели были последней авиационной новинкой, еще недостаточно проверенной в условиях длительной эксплуатации. Они причиняли нам уйму неприятностей. Особенно плохо они вели себя на больших высотах, где им не хватало воздуха. Моторы «задыхались» и останавливались.
Первая дивизия авиации дальнего действия, командовать которой назначили меня, дислоцировалась на одном из заводских аэродромов. Отсюда ежедневно поднимались и уходили в зону тренировочных полетов ширококрылые могучие воздушные корабли с ненадежными дизельными двигателями, и в воздухе все время случались ЧП.
Каждое утро я докладывал в Кремль о количестве самолетов, готовых к выполнению боевого задания, и все время цифры разные. Сегодня девятнадцать, завтра – тринадцать, послезавтра – шестнадцать…
Завод работает день и ночь. Стук, грохот, скрип, дробь автоматической клепки беспрерывно слышатся из цехов. Каждый новый бомбардировщик после коротких заводских испытаний передавали нам. Его уже ждал экипаж, который, не мешкая, приступал к изучению нового воздушного корабля.
Людей у нас больше, чем машин. Есть еще «безлошадные» экипажи, которые ждут не дождутся нового самолета и готовы взять его с любыми недоделками, лишь бы не томиться в ожидании, а летать и громить врага.
Личный состав дивизии подобрался замечательный. Здесь собрались летчики со всех концов Советского Союза – из Военно-Воздушных Сил и полярной авиации, лучшие пилоты Гражданского воздушного флота, заводские испытатели, инструкторы авиационных школ. Они прибыли со штурманами, механиками, бортрадистами, с которыми давно уже слетались. Многие из них только на днях сменили кожаные куртки и кепки разных цветов на защитные гимнастерки с голубыми петлицами и синие пилотки.
Асы тяжелой авиации, опытнейшие капитаны крылатых кораблей, отчетливо видели несовершенство новых двигателей, изрядно портивших им кровь еще на тренировочных полетах. Все понимали, но молчали. Каждый в душе надеялся, что именно его дизель не подведет в ответственном полете. Кроме того, мы знали, что нашим дизелям «путевку» в жизнь дал Сталин…